Он дал им пройти, прокрался следом и обнаружил их хижину. Тогда возопил в нем голос крови и плоти, земной силы, которую он подавлял в себе, отгонял мыслью о грехе…
Тихик вернулся в селение, когда уже смеркалось. Проходя мимо свалки, он увидел странника, грызущего черствую просяную корку. Подкрался к нему, выхватил у него дощечку и колотил его до тех пор, пока тот не убежал в лес. Так впервые совершил он насилие, запрещенное законами божьими.
Сатанаил растлевает господарей дерзновенными мыслями и безверием, и, когда они, отчаявшись понять смысл его игры, отказываются служить ему, он стремится из слуг их и рабов сделать наидеятельнейших себе помощников. Обрекая тех на всевозможные страдания и унижения, он дает им познание, вселяет надежды и новые идеи, дабы мог его мир кружиться беспрестанно и никогда не исчезла бы в нем вера в спасение.
Робкий, богобоязненный Тихик в короткое время стал великим мудрецом. Мудрость его была неопровержима, ибо исходила из земных потребностей человека. Он решил выждать и, когда придет час, прибегнуть к насилию, так как другого средства спасти общину не оставалось, а час этот наступит тогда, когда все припасы иссякнут и люди ужаснутся своему безумию.
За несколько истекших недель ум его четко размежевал земные и божественные нужды человека. Первые были ясны и очевидны, вторые — выше его разумения, но их следовало признавать и соблюдать, ибо они способствовали всеобщему благоденствию. Что касается вечной жизни, пусть Господь сам позаботится рассудить, какие души достойны воспарить к нему, а каким быть низвергнутым в геенну огненную. Это его дело, Тихик не стал ломать себе над этим голову, тем более что Каломеле никогда не удостоиться седьмого неба.
Ждать пришлось недолго. Спустя несколько дней покинувшие общину братья стали возвращаться, преследуемые царскими людьми, занявшими перекрестки дорог, села и крепости. Многие, двинувшиеся в путь с двумя волами, возвращались обратно без волов и телег, волоча на себе пожитки и голодных детей своих. У других были тощие лошаденки или мулы, некоторые прибыли в одиночку, без жен. Царь повелел отбирать у богомилов землю и имущество, общины их разгонять. Беженцы были в кровоподтеках и рубцах от ударов плетью, иные — раненные стрелою, битые железными прутьями. Те из них, кто, пытаясь пробраться в Боснию, дошли до владений севастократора Стреза, рассказывали, что Стрез построил в Просеке, над Вардаром, лобное место, откуда сбрасывает богомилов в реку. Не менее его свирепствует и сербский король.
Селение огласилось плачем и проклятиями. Поляна перед молельней заполнялась всё новыми беженцами. Именем Господа молили они о милосердии и пище, показывали раны свои и рассказывали о пережитых злоключениях.
Тогда Тихик вынес просяной муки из общего амбара, накормил их, перевязал им раны и, приказав созвать всех членов общины, отворил двери молельни и ввел их внутрь. Там, перед символами святых тайн, бесновавшиеся укротились, а кроткие склонили головы ещё ниже.
— Братья и сестры, — сказал Тихик, — недостойны вы исповедального молебствия, ибо лишь немногие из вас устояли перед дьявольским чародейством, и Лукавый ещё пребывает в умах и сердцах ваших. И совершим мы молебствие лишь после того, как каждый поразмыслит над своими прегрешениями. А ныне открою я вам, как проник Сатана в общину нашу. Он пробрался сюда в обличье бывшего моего господаря, преславского князя Сибина. В марте князь явился в общину, разыскивая болярскую дочь, бежавшую затем к нему и ставшую ему женой. Чрез эту окаянницу распространил Лукавый свою скверну средь нас. Посланец Сатанаилов и сожительница его обитают в лесу подле пещеры. Я видел обиталище их. Сказано было — «легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное». Мы сделали ошибку, приняв к себе дочь болярскую, и ошибкою будет принимать к нам господарей, верить клятвам их и боголюбию. Они подобны мотыге, подрывающей корни наши. Господари всегда и неизменно слуги дьяволовы. Они полагают, что служат Богу тем, что ищут его, и утверждают, будто ищут истину, а не видят, что это ведет к безверию, разрушению и смерти. Через них властвует бес над миром, но, когда с помощью божьей мы уничтожим их, бес примется за нас, ибо и мы подвержены соблазну господского высокомерия и господских пороков. Посему следует нам денно и нощно быть начеку, на допускать Лукавого ни в помыслы наши, ни в желания. И не токмо нам, но и детям нашим, внукам и правнукам — вплоть до дня Страшного суда…
Совершенный первый поддался искушению — опять же через дочь болярскую. Он приблизил её и поспешно удостоил звания верной, ибо он и сам из породы боляр и волхвов Сатанаиловых, и уже долее не может быть нашим владыкой. Слушайте, что говорю я вам! Коль хотите вы иметь пропитание, коль не хотите быть битыми, обманутыми и преследуемыми, ако псы, слушайте впредь меня одного и да не скажет ни один из вас: «Брат Тихик деспот и тиран!» Сам Господь с силой ополчается на дьявола и не дозволяет смуте и расколу погубить души человеческие. Война с дьяволом не пресечется, доколе не будет умерщвлен князь смерти, о чем свидетельствует и блаженный Исайя, удостоившийся вознесения к Богу-отцу… Вооружитесь, кто чем может, и соберитесь на поляне. Прежде всего должно нам схватить посланца дьявола и богоотступницу. Она дала обет остаться девой, а очутилась на ложе Сатанаиловом. Ежели мы не уничтожим их, ожидают нас глад и новые бедствия. А после того как схватим их и осудим по закону общины нашей, мы пойдем к Совершенному, чтобы снять с него пояс познания, и я определю для него кару.
Тут Тихик, вызвав в себе сострадание к парикам и отрокам, заговорил о муках их: о том, как дьявол терзает и грязнит их души, как отчуждает их друг от друга и вселяет взаимную ненависть, как горько рыдает земной их ангел, но они не слышат рыданий его… И столь красноречиво говорил он, что люди, ещё вчера бесновавшиеся, теперь были готовы разодрать на себе платье и пасть на колени, склонны были даже покаяться в ещё не совершенных грехах. Смиренные гордились тем, что остались чисты, ожидали награды и, глядя на грешников, старались подавить в себе злорадство. Раненые, больные, ограбленные — они протягивали руки к Тихику, называя его «владыкой» и «спасителем». Ужаснувшись близости одержимого дьяволом князя и в особенности известию, что Каломела прелюбодействует с ним, женщины истошно кричали, рвали на себе волосы и сыпали проклятиями. И все — и раскаявшиеся богохульники, и праведники — сошлись на том, что в их страданиях повинен князь. И чем долее каялись они и рыдали, тем яростней разгоралась в них ненависть к князю и богоотступнице. Они требовали, чтобы те кровью своею смыли грехи их, очистили, сблизили, снова связали их друг с другом…
В этот летний вечер князь играл на кавале[20] старинный праболгарский танец, посвященный коням, праздник которых его прадеды праздновали в начале каждого лунного года. Привалившись к стволу дуба, он вспоминал, как танцевала этот танец покойная Котра. В её движениях было и буйное конское скакание во время сечи, и вихреподобный бег табунов, и прыжки жеребят по весеннему пастбищу. «Котра понимала и любила коней», — думал князь и, чтобы заглушить воспоминания, играл всё громче. Вечер был душен, ни один листок не шелохнется. В сгущающихся сумерках лес, будто покрывшись испариной, пахнул гнилью, дубом и, казалось, ждал, чтобы вечерний ветер остудил его.
Поглощенный музыкой и воспоминаниями, князь не услышал крадущихся шагов. Лишь когда толпа еретиков хлынула к нему со всех сторон, он вскочил на ноги, но было поздно. Бородатый человек с разверстой ревущей пастью кинулся на него. Сибин ударом кулака сшиб его и хотел было схватить свой меч, но тот висел на ветке, и князь не успел до него дотянуться. Донесшийся из хижины пронзительный вскрик Каломелы привел его в замешательство, и в тот же миг он был повержен наземь. Толпа с дикими воплями придавила его, князь почувствовал, что ему связывают руки. Тут услыхал он голос своего раба, приказывавшего вязать и Каломелу, а хижину сжечь.
Князя подняли, и он увидел перед собой возбужденную, торжествующую толпу, вооруженную топорами, косами и дубинами, босую, оборванную, смердящую, увидел глаза, горевшие ненавистью и любопытством, услышал крики сгрудившихся у хижины женщин и стоны Каломелы. Женщины дергали её за волосы, а кто-то тем временем закалывал жеребца, и несчастное животное мучительно ржало.
Тихик распорядился, чтобы женщины вели Каломелу, а мужчины — князя. Их потащили по лесу, держа за концы веревок, коими они были опутаны. Кто-то крикнул, чтобы не прикасались к дьявольской плоти, и все зашептали «Отче наш».
Окровавленный, связанный, толкаемый в разные стороны, князь не сопротивлялся. Толпа валила через лес напрямик, топча кусты, осыпая Сибина бранью. Его хлестали по спине, некоторые смельчаки пытались проверить, нет ли у него под волосами рогов, иные требовали бросить его в хижину и сжечь живьем. Хижина пылала, громко трещал хворост и папоротник, отблески огня плясали на лицах, одеждах и деревьях. Тихик велел мужчинам остановиться возле одного дуба. Тут князю развязали руки и раздели догола. Когда с него снимали пояс, что-то упало в молодую поросль, окружавшую ствол, и Сибин догадался, что это нож, которым он пользовался во время еды.
