Ознакомительная версия.
Проснулась она до света и очень удивилась, обнаружив перед домом Буше, в котором жила, огромную толпу вооруженных чем попало горожан, готовых отправиться за ней на штурм Турели хоть вплавь. Всеобщему запалу пришлось подчиниться и графу Дюнуа, хотя как же ему не хотелось идти на поводу у Девы!
Рассветные лучи еще не тронули землю, а по реке уже засновали туда-сюда лодки, перевозя и перевозя людей с правого берега на левый. Это прекрасно видели в Турели, Гласдель даже сам поднимался, чтобы убедиться, что французы готовятся к штурму, но не боялся совершенно. Из форта к Толботу еще вчера отправился гонец и до рассвета успел вернуться обратно. Толбот и Гласдель договорились, что как только через пару дней форт оттянет на себя достаточное количество французов (они не сомневались, что осада меньше не продлится, слишком сильны укрепления Турели и слишком удачно она расположена, чтобы сдаться быстро), Толбот ударит по Орлеану, только не там, где его ждет барон де Ре, а северней, через ворота Вернье, которые защищены хуже.
Форт Турель действительно прекрасно расположен и хорошо защищен. То, что французы взяли Сен-Огюстен, им мало поможет. Между Огюстеном и стенами Турели несколько сотен шагов, и все пространство простреливается, недаром Гласдель так требовал уничтожить всякую растительность на этом участке, словно чувствуя, что пригодится. И ров перед насыпью отменный, и сама насыпь тоже очень крутая. Турель неприступна, и горе тому, кто попытается ее штурмовать хоть с какой стороны.
Но французы готовились к штурму. Неужели их капитаны не понимали, что лишь потеряют людей в этой безумной попытке?! Или так поверили в свою ведьму? Ну что ж, тем лучше для англичан, при штурме Турели эта ведьма найдет свою погибель и французы падут духом. Ведь если очень во что-то верить, а потом это что-то потерять, вместе с верой пропадет и способность сопротивляться. Гласдель и Толбот едва ли не потирали руки: глупые французы снова попадались в ловушку! Предстоял еще один «день селедок», только в размерах целого Орлеана. Толботу вовсе не хотелось, чтобы Фастольф успел подвести войска и лавры победителя достались ему одному, а Гласдель, в свою очередь, не очень желал помощи Толбота по той же причине. Каждому хотелось вполне вкусить радости зваться погубителем огромного числа французов и той самой ведьмы, которой эти глупцы так гордятся.
А ненавистная годонам Жанна, стоя на стене Огюстена, прикидывала, как надо штурмовать. Впереди открытое пространство, куда будут бить орудия осажденных, потом ров, из него выбираться нелегко, потом высокая насыпь, и снова стрелы и пули, а потом еще и стена, откуда не протянут руку помощи. Конечно, из Орлеана поддержат огнем своих орудий, но эта поддержка хотя и нужна, дела не решит. Самое страшное – начать штурм и не испугаться первых шагов под огнем противника. И убедить можно только своим примером, ее знамя должно быть впереди, за треугольным стягом с именем Иисуса французы пойдут, не раздумывая, в них уже есть вера в это знамя.
Но это значит, больше всего стрел и снарядов полетит именно в нее, она станет для годонов из Турели лакомой мишенью. Страшно? Да, конечно, но Жанна о себе уже не думала, если она не пойдет впереди, то как сможет требовать этого от других?
Ла Гир подошел, кивнул на ровный участок перед рвом:
– Там открытое место. Солдатам будет страшно бежать через это место.
– Вижу, я сама побегу впереди со знаменем.
– Почему ты, Дева? Ты командуй. – Этьен помнил их решение любой ценой отвлекать Деву от опасных действий. Все остальные давно об этом забыли, а он помнил. Но она подняла недоуменные глаза:
– Если не я, то кто же? – И чуть задумчиво повторила еще раз: – Кто же, если не я?
Бывалый вояка, опытный капитан, много перенесший и много раз ходивший в атаку, замер, потрясенный простотой этих слов. Действительно, кто, если не я? Если бы каждый задал себе этот вопрос, годонов давно не было бы на земле Франции. И Ла Гир понял, что Дева пойдет в атаку первой, неся свое знамя, а за ней пойдут остальные, потому что за этим знаменем ничего не страшно. А вот ему самому страшно было, не за себя, за нее, маленькую деревенскую девчонку, взявшую на себя ответственность за всю Францию.
– Береги тебя Господь…
Когда открылись ворота форта Огюстен в сторону Турели, над обоими фортами прозвучал серебряный голос:
– Кто любит меня, за мной!
Она действительно пошла первой, пробежала открытое место, и ни один снаряд не задел, все это не глядя, спиной чувствуя, что бегут, что не оставили одну, спустилась в ров, умудрилась вылезти наверх… Вокруг уже бежали с осадными лестницами, карабкались, опережая один другого, а сверху летели стрелы, камни, сыпались ядра…
Еще немного, вот уже стена, к ней нужно приставить осадную лестницу, только постараться упереть прочно, чтобы в важный момент не покачнулась, не съехала, не подвела, это Жанна помнила еще из дома, однажды она оказалась на земле вместо крыши сарая из-за того, что поставила лестницу как попало. Но теперь-то она опытная, поставила как надо, занесла ногу на первую ступеньку… и вдруг… Что-то сильно толкнуло под левую ключицу, от резкой боли и толчка Жанна покачнулась, падая на руки подоспевших солдат. Лучник годонов оказался метким, стрела угодила точно в место сочленения панциря и наплечника и вонзилась на глубину половины ладони. Девушка потеряла сознание.
По рядам прокатилось: «Дева убита!» Большего ужаса было трудно ожидать, штурм не просто захлебнулся, теперь солдаты бежали обратно, своими телами прикрывая безжизненное тело Жанны от вражеских стрел.
Очнулась она уже на траве в форте Огюстен. Над ней склонился оруженосец Жан д’Олон, освобождая от панциря. В следующее мгновение Жанна поняла, что ранена, что стрела торчит из тела, из-за этого кровью залито все. Но обидней всего не ранение, девушка вдруг сообразила, что, чтобы перевязать ее, оруженосцу нужно снять или срезать ее рубашку, обнажить не просто тело, а плечо и грудь. Стало невыносимо больно и обидно! Дева называется, оголиться перед мужчинами! Рывком сев, она попыталась закрыться руками. Жан недоуменно уставился на Жанну:
– Нужно вытащить стрелу и перевязать. Будет больно, но вытерпеть можно.
– Я с-са-ма… – дрожащими губами возразила девушка и схватилась за древко стрелы.
От боли, от понимания, что вокруг одни мужчины, от отчаяния ее потрясли рыдания. Но д’Олон, кажется, догадался, в чем дело, даже не попросил, скомандовал: «Всем отвернуться!» – и мужчины повернулись к девушке спинами.
– Смотри, за стрелу возьмешься крепко и дернешь сразу, тянуть нельзя, будет хуже. Потом сразу приложишь вот это.
– Что… это? – Жанну трясло от боли и страха. Начала сказываться потеря крови.
– Это ткань, пропитанная маслом и салом, остановит кровь. Потом я перевяжу.
Жанна кивнула, слезы высохли, от страха не осталось и следа. Рывком дернув за обломок стрелы, она все же вскрикнула, из раны хлынула кровь, но приложенная ткань действительно быстро ее остановила. И все равно девушка была вся в крови.
А вот как перевязать, не знала, все же перевязывать саму себя одной рукой, да еще и рану на плече не просто неудобно, но невозможно. И снова Жан пришел на помощь:
– Давай-ка я перевяжу. И перестань думать о глупостях, если не хочешь потерять слишком много крови!
Тщательно перевязывая плечо, он ворчал:
– А ты думала, воевать можно без ран? Не получится, учись терпеть боль и кровь…
А она рыдала чисто по-девчоночьи, рыдала оттого, что больно, что некому пожаловаться, что мужчина касается ее плеча и груди руками, что атака сорвана из-за нее. Напряжение последних дней вылилось в слезы, они струились по нежным щекам, оставляя бороздки на грязной, испачканной кровью коже. Перевязав рану, оруженосец вдруг вытер эти слезы тыльной стороной ладони и сказал, совсем как Жиль де Ре:
– И не реви, это некрасиво.
Ему было очень жалко девочку, но иначе просто нельзя, если она сейчас испугается, всему конец. Годоны и так уже обрадовались, об этом совсем рядом говорил Гокур, ведь они считают Деву ведьмой, а потеря крови ведьм ослабляет, они теряют и свою силу. Это услышала Жанна. Ведьма?! Проклятые годоны считают ее ведьмой?! Она им покажет!
– Жан, латы и панцирь!
Тот покачал головой:
– Панцирь не дам, надавит рану, снова откроется.
– Хорошо, шлем.
К Жанне подскочил Ла Гир:
– Как ты? Ты крови не бойся, она вся не вытечет…
Капитан просто не знал, как успокоить девушку. Рана – дело серьезное, тем более глубокая.
Подошел Дюнуа:
– На сегодня хватит, вы ранены, солдаты устали, штурм перенесем на завтра.
– Нет!
– Что нет? Люди устали. Я приказал трубить отбой.
– Нет! Позвольте мне помолиться, а люди пока отдохнут. Я спрошу совета у Голосов.
– Жанна, всему есть свои пределы, вы едва держитесь на ногах, многие солдаты тоже. На сегодня достаточно! – В голосе Дюнуа уже появились нотки раздражения. Но девушка только махнула рукой и отошла в сторону.
Ознакомительная версия.
