Заметив, что я наблюдаю за ним, он сказал:
— Что ты так крепко держишь в руке?
Я разжал кулак и показал ему священного скарабея фараона, которого я нашел в песке запретной долины, и он сказал:
— Дай это мне, ибо это может принести мне удачу, а она очень необходима такому бедняку, как я.
Я ответил:
— Я тоже бедняк, и у меня нет ничего, кроме этого скарабея. Я сохраню его как талисман, и он принесет мне счастье.
— Хотя я бедный и никудышный человек, я дам тебе за него слиток серебра, несмотря на то что это слишком много за такой маленький цветной камешек. Но я чувствую сострадание к твоей бедности. Вот этот слиток серебра.
И в самом деле, он вытащил из-за пояса слиток серебра. Тем не менее я еще тверже решил сохранить скарабея, и меня обуяла мысль, что он составит мое благополучие; так я и сказал ему.
Он гневно возразил:
— Ты забыл, что я мог бы убить тебя, когда ты лежал, ибо я долго наблюдал за тобой, пока ты спал, желая знать, что это ты так крепко зажал в руке. Я ждал, пока ты проснешься, но теперь я раскаиваюсь в том, что не убил тебя, раз ты такой неблагодарный.
— По твоим ушам и носу видно, что ты преступник, убежавший из каменоломни. Было бы очень кстати, если бы ты убил меня, пока я спал, это был бы добрый поступок, ибо я одинок и мне некуда идти. Но остерегайся и беги отсюда, ибо если стражники заметят тебя, они тебя изобьют и повесят вниз головой на стене или по меньшей мере, вернут тебя туда, откуда ты явился.
— Откуда ты взялся, если не знаешь, что мне нечего бояться стражников, поскольку я свободный человек, а не раб? Я мог бы войти в юрод, если бы пожелал, но я не люблю ходить по улицам, так как мое лицо путает детей.
— Как может быть свободен тот, кто был осужден на пожизненную работу в каменоломнях, ведь это видно по твоему носу и ушам? — усмехнулся я, полагая, что он хвастает.
Он ответил:
— Значит, тебе неизвестно, что наследник, когда он был коронован коронами Верхнего и Нижнего Царств, приказал снять все оковы и освободить всех рабов на рудниках и в каменоломнях, так что те, кто сейчас работает там, — свободные люди, которые получают плату за свой труд.
Он засмеялся про себя и продолжал:
— Много отважных парней находится сейчас в тростниках, и они живут подношениями со столов богачей из Города Мертвых, ибо стража боится нас, а мы никого не боимся, даже мертвых. Не боится никто, кто побывал в рудниках; нет хуже судьбы, чем быть сосланным туда рабом, как тебе хорошо известно. Многие из нас не боятся даже богов, хотя полагаю, что осторожность — это добродетель, а я благочестивый человек, уж если я прожил десять лет на руднике.
Я тогда впервые услышал, что наследник вступил на трон как Аменхотеп IV и освободил всех рабов, так что рудники и каменоломни на востоке у побережья опустели так же, как и в Синае. Ибо не было в Египте такого безумца, который стал бы работать в рудниках по своей охоте. Царской супругой была принцесса Митанни, которая все еще играла в куклы, а фараон поклонялся новому богу.
— Ею бог, конечно, в высшей степени замечателен, — сказал бывший раб, — ибо он заставляет фараона поступать так, как поступают безумцы. Разбойники и убийцы свободно бродят теперь по Двум Царствам, рудники опустели, и богатство Египта, по-видимому, не возрастает. Я, конечно, невиновен в преступлении, я только жертва несправедливости, но такое всегда случалось и всегда будет случаться. Эго сумасшествие — снять оковы с сотен и тысяч преступников, чтобы освободить одного невиновного. Но это дело фараона, а не мое. Пусть он думает за меня.
Говоря это, он осматривал меня и ощупывал с состраданием мои руки и рубцы на моей спине. Его не пугал запах Обители Смерти, который все еще исходил от меня, и было ясно, что он жалеет меня за мою молодость, ибо он сказал:
— У тебя на коже ожоги; у меня есть масло. Можно, я натру тебя?
Он втирал масло в мои руки и ноги, но, делая это, сквернословил.
— Во имя Амона, не знаю, чего ради я это делаю, ибо какая мне от тебя польза? Никто не растирал меня, когда я бывал избит и изранен и поносил богов за несправедливость ко мне.
Я прекрасно знал, что рабы и каторжники всегда уверяют в своей невиновности, но он был добр ко мне, и мне хотелось отплатить ему тем же. Кроме того, я был одинок и боялся, что он уйдет и оставит меня безутешным. Поэтому я сказал:
— Расскажи мне о несправедливости, которую ты испытал, чтобы я мог горевать вместе с тобой.
— Узнай тогда, — начал он, — что когда-то я был свободным человеком, и у меня была земля, которую я возделывал, хижина, жена, волы и пиво в кувшинах. Но у меня был еще и сосед, влиятельный человек, по имени Анукис — да сгниет его тело! Его землю нельзя было охватить глазом; ею стада были неисчислимы, как песок в пустыне, а их мычание напоминало рев океана, но при этом ему понадобился еще и мой клочок земли. Он чинил мне всякие пакости, и после каждого половодья, когда землю мерили заново, межевой камень передвигался все ближе к моей хижине. Я ничего не мог поделать; землемеры слушали его, а не меня, так как он давал им щедрые подарки.
Безносый вздохнул и опять стал растирать маслом мою спину.
— Однако я мог бы еще жить в своей хижине, если бы боги не наказали меня красивой дочерью. У меня было пять сыновей и три дочери, ибо бедняки плодятся быстро. Когда они выросли, они стали для меня поддержкой и радостью, хотя одного из мальчиков еще маленьким украл сирийский купец. Но моя младшая дочь была красавицей, и в своем безумии я гордился ею и не позволял ей ни выполнять тяжелую работу, ни носить воду, ни обжигать кожу на полевых работах. Было бы благоразумнее остричь ей волосы и вымазать лицо сажей, ибо мой сосед Анукис увидел и возжелал ее и обещал мне сохранить мое поле, если я отдам ему мою дочь. Но на это я не хотел согласиться, ибо надеялся, что при ее красоте она получит в мужья приличного человека, который будет заботиться обо мне, когда я состарюсь, и не обидит меня.
Наконец его слуги напали на меня. При мне была только палка, но я стукнул ею одного из них по голове так, что он умер. Тогда мне отрезали нос и уши и отправили меня в рудники. Мою жену и детей продали в рабство, только младшую дочь Анукис оставил себе и, насладившись ею, отдал ее своим слугам. Так что, по-моему, было несправедливо посылать меня в рудники. Когда через десять лет царь свободна меня, я поспешил домой, но мою хижину снесли, чужой скот пасся в моих лугах, а моя дочь и знать меня не захотела, только плеснула кипяток мне на ноги в лачуге пастухов. Я услышал, что Анукис умер и что его гробница находится в Городе Мертвых близ Фив и на ее двери длинная надпись. Так что я отправился в Фивы, чтобы посмеяться над тем, что там написано. Но я не умею читать и никто не прочитал мне ее, хотя я нашел дорогу к гробнице с чужой помощью.
— Если хочешь, я прочту тебе надпись, — сказал я.
— Да сохранится твое тело навеки, если ты окажешь мне эту услугу, ибо я хочу узнать, что написали об Анукисе, перед тем, как умру.
Мы вместе пошли в Город Мертвых, не окликнутые стражей, и бродили между рядами гробниц, пока не достигли большой гробницы, перед которой лежали мясо и много разного печенья, фрукты и цветы. Там также стоял запечатанный кувшин с вином. Безносый, отведав жертвоприношения, попотчевал и меня, а затем попросил меня прочитать то, что было написано на двери. И вот что я прочел ему:
«Я, Анукис, сеял зерно и сажал фруктовые деревья, и мои урожаи были обильны, потому что я страшился богов и приносил в жертву им одну пятую часть своего урожая. Нил встречал меня благосклонно, и никто на моей земле не голодал за всю мою жизнь, так же не нуждались в пище мои соседи, ибо я подвел воду к их полям и кормил их своим зерном в неурожайные годы. Я осушал слезы сирот и не только не грабил вдов, но и прощал им их долги, и мое имя благословляют от края и до края моей земли. Тем, у кого пал бык, я, Анукис, давал другого, здорового. Я не только был совестлив при межевании земли, но и не допускал, чтобы вода заливала поле моего соседа. Я всю жизнь шел путем справедливости и благочестия. Так поступал я, Анукис, чтобы боги были милостивы ко мне и облегчили мое путешествие в Страну Запада».
Безносый слушал почтительно, и, когда я кончил, он сказал, проливая горькие слезы:
— Я бедный человек и верю всему, что тут написано. Теперь я вижу, что Анукис был благочестивый человек, почитаемый и после смерти. Потомство прочтет надпись на двери его гробницы и воздаст ему должное. А я гадок и грешен, и у меня нет ни носа, ни ушей, так что мой позор виден всем, а когда я умру, мое тело бросят в реку и мое существование прекратится. Все в этом мире одна суета.
Он сломал печать на кувшине с вином и выпил. Подошел стражник и стал угрожать ему своей палкой, но мой товарищ сказал:
— Анукис был добр ко мне в свое время, и я хочу почтить его память, поев и выпив у его гробницы. Но если ты тронешь меня или моего друга, — ученого человека, который вот здесь, возле меня, то знай, что в тростниках много крепких парней, и у некоторых из них есть ножи, и мы нападем на тебя ночью и перережем тебе глотку.
