уже избавился от таза и шёл обратно, деловито вытирая руки накрахмаленным полотенцем. Он был одних лет с Бенкендорфом, низенький, плотный, в душистых седых кудрях вокруг широченного лба. Когда генерал заступил ему дорогу, озадаченно воззрился на него, но тут же всё понял и вежливо взял под руку.
— Пойдёмте. Кто-то должен знать. Эти, — врач кивнул в сторону остальных лейб-медиков, — просто не поймут.
— Я в медицине…
— Это не медицина, дружок.
Арендт ко всем так обращался. Если вы ещё не были его пациентом, так будете.
— Сможете разогнать стервятников? — Имелась в виду целая свора любопытных у дверей кабинета. Министры, придворные, даже лакеи.
Ещё бы.
Бенкендорф встал посреди приёмной и нарочито громко заявил:
— Его величество до глубины души тронут проявлением вашего сочувствия, но просит удалиться на время. Дайте ему покой.
Приёмная начала пустеть. Врач с одобрением глянул на шефа жандармов: умеет.
— Теперь мы одни. Каковы причины? — хмурясь, спросил тот.
Арендт замялся.
— Всё очевидно. Сильное переутомление…
Александр Христофорович дёрнул головой.
— Это было всегда.
— Есть внутренние показания, — заторопился собеседник. — Неправильная циркуляция крови: его величество слишком высокого роста.
Снова неправда.
— Сие от рождения. А в обморок он упал впервые.
Арендт понизил голос:
— Дело не в обмороке. Его величество не лишался чувств. Его обездвижила сильнейшая головная боль…
Что странно. Погода не менялась.
— Погода ни при чём, — поняв ход мыслей генерала, отозвался врач. — Для мигрени есть особые причины. Поймите меня верно. — Арендт сделал такую деликатную физиономию, что собеседник всё понял ещё до того, как врач снова открыл рот. — Я наблюдал подобное у многих своих пациенток, чьи мужья посчитали себя свободными от исполнения долга.
«Сколько народу видел, кому жены отказывали, все живы-здоровы, не тужат».
— Мужчины страдают меньше, поскольку находят способы, не одобряемые, но и не порицаемые светом, — пояснил врач. — Но его величество посчитал подобное для себя невозможным. А он здоров и молод. Вот причина мигрени. Сосуды мозга как-то откликаются…
Врач замолчал, понимая, что и так сказал многовато.
— Что вы прописываете вашим пациенткам?
Арендт пожал плечами.
— Да, пожалуй, ничего. Нюхательные соли, прогулки на воздухе. Те, что уезжают в деревню, поправляются быстрее. Перемена впечатлений, новые люди благотворно влияют…
— Скоро у его величества будет очень много новых впечатлений. Он не отложит начало похода даже из-за собственной хвори.
Арендт вздохнул:
— Это таинственная болезнь. Неизвестно откуда приходит и куда исчезает. Через час государь может быть снова на ногах и выглядеть здоровым. Но вы должны знать, что в его положении соли — не лекарство. Надобны радикальные средства.
Бенкендорф кивнул, но из вредности уточнил:
— Какие?
Арендт снова замялся.
— То, что убивает его величество, сейчас сидит рядом с ним. Это и яд, и спасение. Или… любое другое.
Генерал снова вошёл в кабинет.
— Мадам, — обратился он к Александре Фёдоровне, деловито менявшей ледяные компрессы на голове мужа. — Вам сейчас не надо быть здесь. — «Ему только хуже». — Врач проследит. Кризис миновал. Через полчаса, не далее, его величество снова будет на ногах.
Шарлотта беспомощно оглянулась. Ей совсем не хотелось оставлять Никса, но и не нравилось, как он весь сжимался от её прикосновений.
— Ступай, дорогая, — ласково проговорил император. — Я действительно уже в порядке. Скоро зайду к тебе.
* * *
К вечеру того же дня государь поправился и перевернул сутки вверх дном. То есть вызвал к себе всех, кто не успел доложиться утром. В том числе и Александра Христофоровича.
«Скоро ночью работать начнём!» — ворчал тот. Он собирался на концерт с женой и тремя старшими дочерями. Аню пора было вывозить и показывать — не на балы, конечно, десять лет девчонке, — но в театр.
Шурка утешил себя одной мыслью: чем раньше, тем лучше. Он взял с собой заветную коробку и намеревался обратить дело в шутку, если его величество не поймёт.
Доклад не был коротким. Бенкендорф командовал императорской квартирой на предполагаемом театре военных действий, а это целый табор: гвардейские полки, охрана, обслуга, на месте присоединятся ещё торговцы. Словом, много, много подробностей. А когда они с императором более или менее разгребли плотину и будущая картина лагеря вырисовалась в голове у шефа жандармов, государь спросил:
— А это что?
— Да так, посмешить хотел. Мои-то олухи как опростоволосились.
Дальше Бенкендорф в лицах рассказал историю обнаружения магазина на Невском. Смеялись до слёз. Император изволил открыть крышку и обозреть найденное.
— Это что? — В его руках был изящный костяной фаллос, выполненный с удивительной точностью и снабжённый ручкой.
— У турок принято. Надо же девушкам в гаремах чем-то себя занимать.
Опять смеялись.
Дальше явились перья: страусовые, павлиньи, из хвоста цапли. Снова немой вопрос.
— Ну я ещё понимаю пушистые. Но острые?
Святая простота!
«Чего только не придумают!» — было написано на лице Никса. Он подцепил со дна наручники.
— Кто-то из твоих олухов забыл?
Пришлось разуверить и снова пояснить.
— В Париже придумали. Игра с пленными красавицами. Внутри вклеен овечий мех, чтобы случайно не пораниться.
Император вдруг помрачнел.
— И зачем вы всё это принесли? — его взгляд стал тяжёлым.
— Тут есть китайские акварели, — не сплоховал генерал. — Старые. На шёлке. И набор фарфоровых чашек для рисовой водки. — Шурка, как фокусник из шляпы, извлёк из короба крошечные белые стопочки с весьма возбуждающими синими картинками на стенках. — Я полагал в коллекции Эрмитажа…
Это и было главным открытием.
— В какой коллекции? — не понял государь. — Разве в Зимнем…
Александр Христофорович пожал плечами. Сам-то он познакомился с ней ещё пажом. И, конечно, не с благословения вдовствующей императрицы. Пришлось платить служителям, проникать тайно, ночью, со свечой. Целое приключение для 11-летнего мальчика.
— Великие художники рисовали. Рубенс, Дюрер. Целое собрание гравюр.
Сказать, что его величество был удивлён? Потрясён? Шокирован? Просто он двух минут не думал о существовании подобных вещей.
— Это при бабушке началось? — едва сдерживая гнев, спросил император.
Вали всё на Екатерину Великую!
— Нет, — беспечно отозвался генерал. — Ещё с Петра. В Кунсткамере и не такое увидеть можно. Так сказать, отрезанные головы и не только.
Государь поморщился. Ну раз с Петра…
— А ваша августейшая бабка только прибавила к коллекции антики. В Помпеях нашли. Да и у нас в Крыму прямо под ногами валялись. Люди во все времена…
Людей Никс понять мог. И даже понимал. Но целая коллекция постыдной дряни!
— Многие государи собирают. Август Сильный Саксонский, например, коллекционировал пояса верности. Из Крестовых походов. В Дрездене хранятся вместе с оружием и латами. Мы когда город освобождали…
Тут Бенкендорф вспомнил, что его казачки творили с поясами, — надевали на шаровары и прыгали на руинах. Нет, об этом не стоит.
— Август был
