сена задать, да и ответной ласки ждать – что у моря погоды. Одним словом, железяка бездушная.
– Тю, – усмехнулся Суздалев. – Нам и железяка в радость, а для души, вон, конюшня. Там и сено, и ласка, и даже с конюхом, когда накипит, стаканчик-другой лафиту опрокинуть возможность имеется.
– Ладно, односум, – приобнял друга казак. – Сам знаешь, шуткую. А вот «тю» ты уже правильно выговариваешь. В станице бы пожил с годик, девки бы тебя наши быстро балакать научили. Одна беда для тебя была бы.
– Это же какая?
– Эх, Ваня. С казачками нашими шуры-муры водить нельзя. Казаки да старики строгие. Раз поймают за любовными утехами, так прилюдно на майдане станичном батогов пониже спины с десятка два насчитают. А бабы девку уму-разуму поучат. А уж после оженят силой. И кончится твоя свободная жизнь, Ванюша.
– Постреляю! – гневно нахмурил брови Суздалев. – Нельзя графа – батогами!
Микола не удержался и рассмеялся от такой детской наивности друга. Хотел сказать, что не таких пороли, но сдержался, чтобы вконец не злить друга. Дружески хлопнул по плечу. Ваню отпустило.
– Эка строгость у вас какая! А ты тоже хорош, друже. Зовешь в станицу, а у вас там сродни казармам.
Билый засмеялся:
– Не журысь, ваше сиятельство. Под Плевной страшнее было!
– Хорош лясы точить, – Суздалев в ответ улыбнулся другу. – Скоро уж кофей пить, а мы с тобой и не обедали еще.
– Ну так веди, знаток рынков, – по-дружески подтолкнул графа Микола.
– Не отставай, казак! – ответил шутливо Суздалев. – Рынок Сытный, стало быть и перекусить нужно в первую очередь довольно сытно.
Базарные ряды, будто солдаты на параде, расставлены были четко по периметру. С каждого места, с каждого киоска доносилось на ломаном русском: «Ай, дарагой, ходы ка мне. Пасматры, какой жаксы товар!» Загорелые, с азиатским разрезом глаз, в потертых, засаленных длиннополых халатах, с тюрбанами или тюбетейками на головах люди наперебой расхваливали свой товар. Суздалев с чувством брезгливости, присущим его графской натуре, старался не приближаться к рядам, проходя мимо на расстоянии. Билый же, для кого вся эта разноголосая мусульманская публика была знакома с детства, с интересом разглядывал разложенные на прилавках небольшими горками фрукты, брал в руки, подносил к носу, вдыхая сладкий аромат яблок, персиков, абрикосов. Пробовал семечки подсолнуха, которые маленького роста узбек тут же обжаривал на широкой сковороде.
– Как ты это можешь есть? – скривив губы, произнес Суздалев, смотря, как Микола с удовольствием расщелкивает тонкую кожуру семян подсолнуха и сплевывает ее на землю.
– Хочешь попробовать? – протянул ладонь с семечками казак.
– Нет, уволь – лошадиная еда какая-то.
Билый усмехнулся, сплюнув шелуху под ноги.
– Слушай, Ваня, казаки мои, когда с увольнения возвращались, все плов нахваливали. Мол, на Обжорке плов добре готовит татарин какой-то. А я до плова с барашком ох и охоч. Было дело, кунак мой в горском ауле пловом угощал. Я тебе доложу, односум, блюдо и сытное, и вкусное.
– Так здесь на рынке куда ни плюнь, все в татарина попадешь.
– Ан нет, друже, казаки ориентир оставили. Пятый ряд от входа. Там что-то вроде чайханы с надписью «Чай у татарина». Но кроме чая там и плов, и манты, и шурпу готовят. Слыхал ты про такие блюда?
Суздалев хмыкнул, пожав плечами:
– То, что названия ненашенские, и так понятно. Чудные какие-то.
– Эх, Ваня, столичный ты человек. Среди роскоши, злата-серебра живешь. А ведь золото истинное оно в простой жизни. Вот и названия блюд тебе чудными кажутся, а попробуй раз, так за уши не оттащить. В казане, на костре, с дымком. Ммм.
Билый втянул в себя воздух, будто аромат готового блюда, прикрыл глаза и мотнул головой в сторону.
– А ну-ка, ваше сиятельство, принюхайся.
Суздалев слегка повел носом.
– Да ты глубже вдохни. Глубже.
Граф вновь втянул в себя воздух: «И что?»
– Чуешь, чем пахнет?
Ваня пожал плечами:
– Базаром, ничего особенного.
– Эх ты, «базаром»! – усмехнулся Микола. – Пловом пахнет. Настоящим. Бараниной пахнет!
Через пять минут они с аппетитом уплетали горячий плов с нутом и бараниной, от души сдобренный острым, душистым перцем. Повар-татарин все цокал языком, приговаривая: «Якши пилав! Якши!»
– Якши! Якши! – отвечал Билый. – Рэхмэт, акэ.
– Сэламэт бул, кадерле!
– Удивляюсь я тебе, Микола, – прожевав очередную порцию рассыпчатого, сдобренного маслом и курдючным салом плова, произнес граф. – С татарвой как свой разговариваешь. Как так?!
– А ты, Ваня, поживи с мое в станице. Там же Кавказ – перекресток мировых цивилизаций. Каждой твари по паре. Ты лучше скажи, как тебе плов?
– Отменный, – ответил Иван, отирая масло с подбородка. – Никогда не думал, что вот этот бараний жир, кирдук, может быть таким приятным на вкус. А вот эти орехи дополняют вкус всего блюда.
– Курдюк, – Микола усмехнулся. – А я тебе что говорил?! Плов и сытен. и вкусен. А орехи эти, как ты выразился, вовсе не орехи¸ а горох. По-татарски нут называется.
– Все, друг, – закончив с пловом, сказал граф. – Времени в обрез. Нам еще провизию купить нужно. Вот только бы воды испить сначала. Жажда мучает.
– Не торопись, Ваня. Время есть еще. Жажда после плова – это нормально. Жир, специи они жажду вызывают. Но не воду пить нужно, а чай горячий.
– Чай я пью по вечерам. Сейчас же страсть как холодной воды хочется.
– Говорю же, не торопись. Ты знаешь, как раньше кочевые народы пленников пытали?
– Да это сейчас к чему? – удивился Суздалев.
– Так вот, пленника сытно кормили бараниной, кусками, что пожирней, а затем давали ключевой воды испить.
– Ну?
– Вот те и ну. Жир бараний в желудке застывал мгновенно, и несварение случалось, что доставляло немало мучений пленникам. Понял, на что я намекаю?
– Ладно, давай свой чай.
– Зинхар, еки чай! – крикнул Микола татарину, владельцу забегаловки.
Тот дал знак своему сынишке, и через минут пять малец принес на разносе две пиалы и небольшой чайничек. «Якши чай!» – пролепетал он.
– Рэхмэт яусын, бола, – поблагодарил казак.
Суздалев не отрываясь слушал друга. Он впервые был свидетелем того, как Микола говорил по-татарски.
Билый, заметив взгляд друга, улыбнулся и развел руки в стороны. Мол, знай наших. Взяв в руки чайничек, разлил по пиалам обжигающий ароматный напиток.
– Теперь пей! Небольшими глотками пей, но часто.
Граф осторожно поднес пиалу к губам и сделал небольшой глоток. Чай приятно обжег язык и, спустившись по пищеводу, проник в желудок, обдавая живительным теплом нутро.
– Вот теперь можно и дальше идти, – довольно произнес Микола, когда чайничек опустел.
Они с Суздалевым поднялись.
– Я сейчас, – сказал Билый и направился к татарину. Минут пять он о чем-то говорил с ним и затем
