Не меньше часа я брожу под дождем, стучусь в калитки и окна домов, вручаю жильцам письма и газеты, Я не обращаю внимания на дождь, а когда достаю ив сумки последнюю газету и гляжу вверх: дождя уже нет, Туча иссякла, превращается в рваные облака. Они расплываются в разные стороны и тают в синем, умытом небе. Над головой Шахджахан ослепительно сияет солнце.
Сердце радуется. Захожу к Ахмеду.
— Какие новости? — спрашиваю дружка.
— Есть новость, Гусо-джан. Вот она, в руках у меня, еще не остыла. Вновь открывается «классе экабер». Можно учиться. Вот объявление. Вечером приходи пораньше.
— Ай, молодец! Спасибо за хорошую весть, Ахмед-джан. Вечером жди, за тобой зайду. А сейчас побегу на завод. пакет надо отдать.
Хлопкоочистительный завод за городом. Выхожу через широкие ворота на пустырь, взбегаю на мост. Поодаль, под высокой чинарой сидит конюх Шейх-аль-ислама Сафар. Подхожу к нему.
— Здравствуй, Сафар-джан! Счастливо тебе отдыхать и наслаждаться!
— Не желал бы я никому такого наслаждения, как у меня! — глухо и неохотно отзывается Сафар. На глазах у него поблескивают гневные слезы, лицо грязное.
— Что случилось, дорогой Сафар?
— Ай, сгорел я в огне боджнурдскнх паразитов! Они у моего хозяина лошадей увели, а хозяин меня выгнал. Лошадей-то теперь у него нет, зачем ему конюх? Да, я сам виноват в этом…
— Ты-то причем?!
— Ай сколько раз мне говорили друзья, садись на коня и поезжай к Ходоу-сердару! Не послушался. Теперь конь под ногами боджнурдского фарраша, а я под ногами судьбы… Что-то надо делать, — добавляет он. — Будешь сидеть, ничего не высидишь, даже тухлого яйца…
— Стоит ли из-за такого пустяка расстраиваться! — упрекаю я Сафара. — Довлатабад — рядом. Туда можно пешком дойти. А там, у Ходоу-сердара конь найдется!
Сафар изумленно смотрит на меня. В самом деле, как же он сам не додумался до такой простой истины. Я иду дальше, оглядываюсь. Сафар стоит, отряхивает сзади брюки. Слава аллаху, встал. Значит мой совет пришелся ему по душе. Гляди, еще таким воякой будет!
С завода снова захожу к Ахмеду. Сидим во дворе, разговариваем. Причин для разговоров очень много. Если обо всем беседовать, то некогда будет работать. Говорим о том. что больше всего волнует.
— Тебе не кажется, дорогой Ахмед, что после падения арка среди миянабадцев какая-то паника?
— Это видно без очков. Гусо-джан. Только это не паника, а тревога. Укушенный змеей боится веревки. К учанского хана сменил жестокий мешхедец Самсан. Потом на место Самсана сел боджнурдский тиран. Неизвестно, кто будет вместо боджнурдского удава. Вот и тревожится народ. До восьми есть еще время, давай зайдем в шерап-хану, послушаем, о чем говорят люди за едой и питьем.
В большой миянабадской шерапхане всегда полно народу, но сегодня особенно много. Здесь можно услышать все, что угодно: небылицы и сплетни, правду и ложь. Шерапхана своего рода — барометр. По ней можно судить о настроении всего Миянабада.
Едва протискиваемся в дверь, из глубины слышим:
— … аллаха, аллаха надо молить, чтоб услышал наши стоны!
— Эй. господин, не надо преждевременно задаривать бога! — перебивает его кто-то. — Арк пока без диктатор?.. но какая гарантия в том, что завтра на престол не сядет разбойник Ходоу-сердар? А если он сядет, то никому пощады не будет. Страшнее этого человека за последние сто лет на земле не было. Сейчас у него такая вооруженная сила, которую ни один хан, ни один шах побить не сможет!
— Ай, все равно, Ходоу-сердар не хуже боджнурдского дармоеда!
— Да ты же глупец! Ты в политике меньше свиньи понимаешь! На боджнурдского сердара хоть можно была
пожаловаться о Мешхед, в Тегеран, а на Ходоу-сердара кому будешь жаловаться? Аллаху только…
— А может, и не придется на него жаловаться!
— Хорошо. Пусть будет так! Допустим, Ходоу-сердар завтра сядет на миянабадский престол. Не приведи аллах, конечно, Чтобы такое случилось! Может ли народ нашего города снабжать продовольствием и имуществом его войско? Их столько, что они за один день весь Мия-набад сожрут! Это же саранча!
— Ха, запугал! Мне это совсем не страшно. У меня они ничего не возьмут. Бояться нечего. Пусть богатые трясутся.
— Вы, господа, спорите о политике, но действительности, по существу, не знаете, — доносится еще чей-то голос. Это говорит лысый тучный купец Ходжи Ага. — Разница между Монтасером и Ходоу-сердаром, как между землей и небом. Сердар Монтасер был посланником бога и наводил спокойствие и порядок. Много было преступников и богохульников, и он справедливо наказал всех без исключения, не разбирая — беден преступник или богат! А Ходоу-сердар — это чистейший разбойник, грабитель! Он несет чуму, смертельную заразу обществу. Он погубит Тысячелетнее достояние народа и его мораль! Вдумайтесь, что значит: «Мы не воруем, а берем у кого слишком много, чтобы не испортилось»? Это значит, что разбойник не считается с самим богом, ибо все ниспосланное человеку идет от бога! И если не воспрепятствовать грабителю Ходоу-сердару, то будет всенародная кастастрофа, все погибнут от голода. Представьте, если не будет Раиса Туджара, сколько крестьян останется без куска хлеба!
— Брось мутить воду, Ходжи Ага! — кричит кто-то злорадно. — Если крестьяне не работали бы, земли Раиса Туджара давно бы в камень превратились!
Дискуссия продолжается, но нам некогда слушать, пора идти на занятия в «классе экабер».
Опять слышится знакомый звонок. Мы садимся за столы и ждем своего учителя. Когда он входит в класс, все встаем и приветствуем его громким восторгом, как солдаты любимого командира.
Ареф спокоен, ведет себя, будто ничего не произошло. Я думал, сейчас он начнет рассказывать о маленьком селе Ходжан, где он находился в подполье, о том, как вел работу по организации армии Ходоу-сердара, Он воспитал в отправил в полет орлов Ходоу-сердара. Высоко парят его орлы. Об этом Ареф умолчал.
— Садитесь, друзья, — сказал он. — Начнем с повторения незаконченной нами темы. Запишите:
Без труда — ничего не добьешься!
За труд получает тот, кто работает!
— Труд — это основа основ в жизни человека, — продолжает после небольшой паузы Ареф. — Труд отличает человека от животного. Трудом человека построена фараонская пирамида, китайская стена, все чудеса мира. Без труда нет культуры и прогресса. Труд — основа существования человека!
Ареф повторяет два-три раза каждое предложение и, как мне кажется, все время смотрит на меня. Он-то знает, что я не могу быстро писать, как другие. Я — малограмотный почтальон, из бедной семьи. Мне снисхождение…
Ровно через шесть дней по дороге в Миянабад, меня то и дело останавливают встречные, предупреждают: «Эй, ты! Эй. чапар! Эй, парень!»
Оказывается, в Миянабад ворвались «разбойники» Ходоу-сердара. Арк в руках Ходоу. Весь город патрулируется воинами народной армии. Ходоу-сердар объявил себя правителем.
— Эй, почтальон, будь осторожен!..
— Ай, люди Ходоу тоже читают письма и газеты! — отвечаю я и ускоряю шаг. Хочется поскорее добраться до Миянабада.
В городе переполох. Учреждения и крупные магазины закрыты, зато лавочники да кузнецы не спят. На каждой улице слышен звон молотов и веселое покрикивание мастеровых. Кувалды бьют по раскаленному железу, летят искры. Как люблю я, когда рассыпаются искры! И звон кузнечный люблю. Он напоминает мне курдскую песню в горах. Давай, бей сильнее! Пусть звенит молот на всю Персию!
Я сворачиваю с тротуара, перехожу площадь. Вдруг слышу:
— Эй ты, почтальон, руки вверх! Пощады тебе не будет! Помнишь, как меня побил? — с веселым хохотом подбегает и обнимает меня Мухтар.
— Ох ты, разбойник-Мухтар! Как ты меня напугал. Рад видеть тебя, дружок. Какой молодец ты! Да еще маузер у тебя! Фасонишь, наверное! Может, даже знаешь, почему все магазины закрыты?
— Все знаю, Гусо-джан! Магазины закрыты, потому что хозяева потеряли ключи. Они теперь думают, что мы не найдем потерянные ключи. А мы находим. Они теряют днем, а мы находим ночью. Вот уже седьмой ключ нашли!
— Ты, Мухтар, стал настоящим разбойником. Наверное, по ночам магазины грабишь?
— Я не виноват, если хозяева теряют ключи! Если б мы не нашли их ключей, то как бы жить? Надо еще и оружие покупать!
— Наверное, и маузер кто-то потерял, а ты нашел?
— Да нет, маузер я отобрал у Мирзы Рахима — управляющего Раиса Туджара. Десять трехзарядных винтовок тоже у него взяли.
— Скажи, Мухтар, про Абдулло ничего не слышно?
— Нет, Гусо… Ничего. Никто о нем не знает. Ушел и пропал.
Некоторое время молчим, думаем о нашем общем друге, музыканте Абдулло. Потом, как бы спохватившись, Мухтар предлагает:
— Гусо, давай зайдем в арк к Ходоу-сердару?
— С радостью бы пошел, Мухтар, но ровно в восемь мне в «классе экабер». Завтра утром, ладно?
