— Наверное, и маузер кто-то потерял, а ты нашел?
— Да нет, маузер я отобрал у Мирзы Рахима — управляющего Раиса Туджара. Десять трехзарядных винтовок тоже у него взяли.
— Скажи, Мухтар, про Абдулло ничего не слышно?
— Нет, Гусо… Ничего. Никто о нем не знает. Ушел и пропал.
Некоторое время молчим, думаем о нашем общем друге, музыканте Абдулло. Потом, как бы спохватившись, Мухтар предлагает:
— Гусо, давай зайдем в арк к Ходоу-сердару?
— С радостью бы пошел, Мухтар, но ровно в восемь мне в «классе экабер». Завтра утром, ладно?
Утром я проснулся от сильного ветра в окно и карканья ворон. Птицы просили у бога, чтобы пошел снег. Но бог. ошибся, послал на землю не снег, а дождь. Выйдя на улицу, я очутился в густом сизом тумане и слякоти. Иду через площадь в арк. Возле правительственного здания кучка повстанцев. Люди о чем-то возбужденно беседуют, то и дело доносятся до меня взрывы хохота. Прохожу через открытые двери и оказываюсь в огромном беломраморном фойе. Тут тоже много народу. Среди вооруженных ходит Ходоу-сердар — «наместник» Самсана и Монтасера — сын пастуха, бедняк из бедняков. Плотный и широкоскулый, среднего роста, в простой одежде и чарыках, он ничем не отличается от других воинов. В руках у него трехзарядная винтовка. И держит он ее так же, как недавно держал чабанскую палку.
Сквозь кучки, дымящих махоркой и жестикулирующих руками бойцов, протискиваюсь к Ходоу-сердару, Он меня должен помнить. Во-первых, я бывал у него в лагере по поручению Арефа. Во-вторых, вряд ли есть во всей миянабадскои долине хоть один человек, который бы не знал Гусо-почтальона. Я — знаменит.
— Здравствуйте, сердар-джан!
— Привет, родной постчи! Привет, Гусейнкули. А ну-ка, рассказывай боджнурдские новости!
— Ничего особенного нет. Привет привез тебе и твоим воинам от Парвин-ханым!
— Кто такая Парвин-ханым? В Боджнурде у меня знакомых нет. — Ходоу-сердар пожимает плечами.
— Вы, сердар-джан, ее не знаете. Но она из нашего племени, пехлеванлу. Богатая девушка. Хозяйка моей тети и моя… хорошая знакомая. Вот поэтому она вас и знает.
Тепло, задушевно смеется Ходоу-сердар. Смеются и все другие, стоящие рядом.
Чувствую, опростоволосился я. При чем тут Парвин-ханым, когда дело дошло до государственного переворота?! У людей сейчас думы о том, что дальше делать, как дальше жить, а я со своей любовью! Нет, ей богу, у меня еще много мальчишеского, хоть и пошел уже восемнадцатый год. Надо быть посерьезней.
— Но это не главное, сердар-джан, — выпутываюсь я. — Парвин я вспомнил просто так, к слову пришлось.
— Нет, нет, — не оправдывайся! — перебивает меня Ходоу-сердар. — Если и все другие девушки и женщины будут так добры к нам, как твоя знакомая, то мы не пропадем. Запомни! И передай от всех нас ей тоже привет!
— Спасибо, сердар-джан! Обязательно передам.
Дружескую беседу нарушает коммерсант Ходжи Ага.
Он подбегает мелкими шажками к Ходоу-сердару, падает на колени и простирает вверх руки.
— Ваше превосходительство, вчера магазин вашего покорнейшего раба Ходжи…
— Встань, чего ползаешь на коленях! — прерывает унизительную речь Ходоу-сердар. — Говори толком, что случилось и прими человеческое достоинство!
— Вчера ночью, — поднимаясь на ноги, говорит Ходжи. — у меня обокрали магазин: унесли все до последнего, все товары и ценности. Но я уверен, что приказом вашего превосходительства воры будут пойманы и жестоко наказаны. Вы не позволите запятнать вашу честь, ибо вы стойте на страже общественного имущества и мирной жизни. Слава аллаху!
— Очень хорошо, уважаемый Ходжи Ага, что вы пришли и сообщили нам об ограблении вашего магазина. Конечно, наш священный долг — охранять общественное имущество. Только скажите нам, пожалуйста, кража совершена днем или ночью?
— Ваше превосходительство, ночью, когда прекратилось всякое движение, когда все честные люди уснули…
— Так, так, — о чем-то думая, отзывается Ходоу. — Это значит, вор внутренний. Вокруг города до самого утра патрулируют наши джигиты, они не могут пропустить чужих воров. И еще скажите, пожалуйста, как совершено ограбление: дверь сияли или крышу проломили и залезли?
— Нет, хан-сердар. Все проще и милей— замок сбили.
— Ну, тогда понятно. По всему видно, что вор неопытный и с помощью аллаха мы его быстро найдем. Учтите, Ходжи Ага, в Миянабаде не пропадет ни одна вещь, если она заработана честным трудом! Идите спокойно, а мы Назначим расследование, как положено, и с помощью аллаха Найдем потерянное. Вы-то отлично сознаете, Ходжи-Ага, что без позволения аллаха, ни один листик с дерева не упадет, ни один вор своего черного дела не сделает. Так что, Ходжи Ага, найдем, если есть на это позволение аллаха. А вот, если нет, тогда простите нас… Не можем мы свою волю поставить выше волн аллаха! Идите.
Ходжи Ага пришел с кроткими, как у джейрана глазами, а ушел с глазами налившимися кровью, как у кабана. Богач потерял всякую надежду.
В минуты разговора с коммерсантом Ходоу-сердар поразил меня своей мудростью. Он-то хорошо знал, что вещи конфисковали его же воины, но так искусно свалил содеянное на аллаха, что богачу и крыть было нечем. Когда коммерсант скрылся за дверью, Ходоу сказал:
— Мы не оправдали бы доверия народа, если бы не потрошили грабителей. Так я говорю, Гусейнкули?
— Правильно, сердар-джан. Именно так я и понимаю!
Прямо из арка я зашел в шерапхану, сел рядом с пожилым крестьянином. Видимо, он приехал за покупками в город. Спрашиваю сельчанина:
— Отец, как у вас в этом году урожай: яблоки, виноград, абрикосы? А так же хлопок, пшеница? Сыты ли овцы и ягнята?
— Слава аллаху. — живо отозвался он. — Впервые за пятьдесят лет я вижу такой обильный урожай, сынок. Не было никогда такого урожайного года! Почти все посевы уродили, только малая доля сгорела.
— Не понятно мне, отец, почему так: климат один, а урожаи разные?
— Давно пора самому догадаться, сынок. Почтальоном работаешь, а в политике не разбираешься!
— Как же не разбираюсь, апо? О политике пишут в газетах, а у меня их всегда полная сумка. Все время я нагружен этой самой политикой.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать, апо.
— Значит, еще семнадцать лет будешь глупым! Верно говорю. Газеты ведь каждый сумеет носить, а разобраться в политике… Эг-ге!.. Политика должна быть в своей собственной башке! Вот послушай, что такое есть госпожа политика. В нашем селе, наверно, восемьдесят пять процентов людей, до нынешнего, народного правительства, обкрадывались миянабадскими громилами. Приходят грабители Самсана кричат: «Кур давай! Ягнят давай! Налог плати». Приходят молодчики Монтасера, те еще наглее: «Ага, ты ишака ударил?! А ну-ка, плати штраф! Ага, ты свою жену побил? Совесть потерял? Выкладывай штраф!» Вы спросите меня: «А сельские клопы-кулаки тоже платили штрафы?» Нет, не платили. Скажу, сынок, они всегда были братьями наших душителей. Нынешнее правительство Ходоу-сердара, отпусти аллах ему тысячу лет жизни, дает жару боярам. На бедняка он руку не поднимет. Сам — пастух, и окружают его батраки, пастухи да гончары. Голубь — с голубем, сокол — с соколом. Каждый дружит со своей породой! Теперь-то понял, что такое политика?
— Как будто у меня стало вдруг две головы: одна мудрей другой, апо!
— Если уразумел, то никогда не забывай.
— Никогда не забуду. Ох и напился я!.. Пейте один, я больше не хочу. Мне хватит, апо, а то бороться с вами буду!..
— Нет, погоди, сынок. Если ты все понял, то тогда скажи: почему у нас в этом году большой урожай? Не только в нашем селе, по всей местности Саласа урожай! Велде, где власть Ходоу-сердара ничего урожай!..
Нашу теплую беседу прервал комендант. Грузный, с заложенными за спину руками, он остановился на пороге, и я встретился с ним глазами.
— Здравствуйте, господин комендант! Рад вас видеть! Присаживайтесь к нам…
Комендант опускается на соседний стул, с улыбкой говорит:
— Ох, дорогой постчи, мы с тобой уже старые друзья. С тобой отрадно говорить и от тебя мне нечего скрывать. Аллах свидетель. Мне сейчас очень легко. Много лет я жил, как подсудимый. За каждый чужой карман в городе отвечал, Ап, что там карман! У кого-нибудь котенок подох, не туда выбросили, с коменданта спрашивали! Теперь, слава аллаху- магазины по ночам трещат, добро коммерсантов летит, а с меня никто и не спрашивает. Красота. Даже в арк не вызывают. Совсем благодать.
— Господин комендант, как же так получается? Каждую ночь кто-то очищает крупные магазины, а виновников никак не найдут. Неужели они по ночам гипнотизируют или усыпляют вас?
— Ай, гипноз тут ни при чем, — небрежно отмахивается комендант. — Этим ворам сам аллах помогает. Ты читал «Тысячу и одну ночь»?
— Читал, господин комендант. Очень хорошая фантастика.
