— Это чудовище. Как ты можешь с ним разговаривать?
— Меня восхищают чудовища. Откуда он все узнает? Я имею в виду секреты.
Блэз поднял бокал и выпил. Каролина слегка пригубила свой: надо оставаться собранной.
— Главным образом, подкупая слуг. Он платит людям вроде Гарри Лера, который поставляет ему сплетни. Говорят, у него есть сейф, до отказа набитый всяческой грязью обо всех именитых людях города.
— Взломай его!
— Что? — Блэз смотрел на нее тупо, насколько позволяли острые черты его лица.
— Разве это будет не праздник для Шефа? Опубликовать содержимое сейфа полковника Манна.
— Если он это сделает, они выставят его из города. — При этих словах появился сам Шеф с двумя молоденькими девицами, все трое были в вечерних туалетах. Блэз представил Каролину Херсту и двум мисс Уилсон. Появление Херста вызвало заметное волнение. Почитатели пожимали ему руку, недоброжелатели делали вид, что его не замечают. Шеф пристально посмотрел на Каролину и, когда оркестр, на сей раз в честь Херста, начал играть «Сегодня в городе горячий будет вечерок», сказал неожиданно тонким голосом:
— Хотите посмотреть, как я буду укладывать «Джорнел» спать?
— Мне казалось, что «Джорнел» никогда не спит.
— Она отправляется бай-бай, когда в последний раз перед сдачей в печать верстается первая полоса, — объяснил Блэз.
Херст умел настоять на своем.
— Пошли, — сказал он. Обе мисс Уилсон улыбнулись. Херст с отменной вежливостью предложил Каролине руку. — Мисс Сэнфорд, прошу. — Она внимательно разглядывала Шефа. Он был более шести футов ростом. Каролина улыбнулась и поняла, почему брат так перед ним преклоняется: Шеф был одним из тех редких людей, которые, как говаривала мадемуазель Сувестр, делают погоду.
Небезопасный старый лифт, приводимый в движение стариком-негром, доставил их на второй этаж «Трибюн-билдинг»; несколько человек еще трудились в длинной, пахнущей типографской краской комнате, напоминавшей скорее конюшню, разве что вместо седел и уздечек отовсюду свисали длинные полосы гранок, рисунков, фотографий. Электрические лампы и провода раскачивались над головой всякий раз, когда тяжелая повозка проезжала по Парк-лейн. Редактор Уиллис Эббот, энергичный, но смертельно усталый человек, возился над макетом первой полосы, главный заголовок которой сообщал читателям, что президент Маккинли собирается выступить с важной речью о Филиппинах в Сент-Луисе.
— О нет, — мягко сказал Херст. — Если мы не можем сообщить ничего такого, чего они не знают, скажем, что он намерен аннексировать всю эту страну целиком или сжечь Манилу…
«Сегодня в городе горячий будет вечерок» — непрошенно зазвучало в голове Каролины. С изумлением и ужасом она смотрела, как Херст положил на пол несколько полос гранок и квадратиков иллюстраций, затем опустился на колени и, как ребенок, решающий головоломку, начал создавать, вряд ли подберешь другое слово, новости завтрашнего дня. Однако «новости» — не совсем точное слово. То были не новости, а развлечение для публики. Убийство с низа полосы стало двигаться выше и выше. Рисунок убитой женщины, этакий идеализированный образ Богоматери, переместился в центр, а президент начал проваливаться вниз; что же касается заявления государственного секретаря Хэя, то оно и вовсе уплыло на третью полосу. Во время этой экзекуции сестры Уилсон репетировали в дальнем конце комнаты новый танец под большим рисунком Желтого мальчишки-китайчонка, героя первого комикса, изобретенного карикатуристом для «Уорлд» и перекупленного Херстом для «Геральд» (вместе с художником, конечно), что заставило удрученного мистера Пулитцера нанять другого карикатуриста для возрождения Желтого мальчишки и попутно дать жизнь термину «желтая» для обозначения популярной прессы.
— Шеф бесподобен, — прошептал Блэз на ухо Каролине. — Он как художник.
— Скажи, убийство всегда на самом видном месте? — тихонько спросила Каролина, но Херст, ползавший на четырех конечностях по полу, ее услышал.
— Предпочтительнее изнасилование, — сказал он. — Если вы простите меня за столь откровенное выражение.
Девицы Уилсон завизжали от восторга. Мальчишка-посыльный принес Херсту крупный заголовок: «Найдена убитая женщина!» Он поместил его над лицом Богоматери.
— Еще мы любим большой пожар.
— И большую войну, — почтительно сказал Эббот.
— Смотри, — сказал Блэз. На противоположной стене под американским флагом красовался громадный заголовок: «Война „Джорнел“ победоносно завершена!»
— Это была ваша война, мистер Херст?
— В немалой степени, мисс Сэнфорд. Маккинли и Ханна не собирались воевать. Поэтому начали мы, и им ничего не оставалось, как… — Херст присел на пятки, и прядь тусклых светлых волос упала ему на глаза. — Мистер Эббот, а эта убитая женщина — ее нашли голой?
— Вообще-то нет, Шеф. На ней было платье в полоску…
— Преврати это платье в нижнее белье… разодранное нижнее белье. — Херст улыбнулся Каролине. — Надеюсь, вас это не шокирует.
— Нет. Блэз меня подготовил.
— У Блэза хорошее чутье. — Великий человек приступил ко второй странице, комментируя ее Эбботу, требуя новых фотографий и заголовков покрупнее. — Мы уделяем слишком много места этому болвану Рузвельту. Помните, что мы за Ван Вика. За честное правительство и все такое прочее.
— Вы имеете в виду Таммани-холл, Шеф? — улыбнулся Эббот.
— Платт всегда предпочтительнее Таммани. Ван Вик — наш мошенник. Рузвельт — их. Но мы скоро очистим этот город.
— Реформа? — спросила Каролина, которая теоретически знала, что значит это слово; знала и практически, что оно означает применительно к Нью-Йорку, но не имела представления, какой смысл в него вкладывает Херст.
— Да, мисс Сэнфорд. И всю страну тоже. Брайан безнадежен. Маккинли — просто ширма, за которой прячутся старые денежные мешки вроде Ханны. — Херст встал. На полу остался его шедевр — первая полоса завтрашнего выпуска «Нью-Йорк джорнел». — Нам нужен кто-нибудь новенький, чистенький.
— Таким считают Рузвельта, — осторожно заметил Блэз.
— Он кандидат Платта. Как можно реформировать Платта? Но он все равно проиграет. Мистер Эббот. — Херст повернулся к редактору, когда этот смертельно усталый человек передавал печатнику сложную мозаику первой полосы.
— Да, Шеф?
— Я решил, кто будет следующим президентом. — Услышав это, девицы Уилсон прекратили танцевать. У всех сделался торжественный вид. Волнение ощутила даже Каролина.
— Да, Шеф? — невозмутимо повторил редактор. — Кто?
— Адмирал Дьюи. Герой Манилы. «Открывайте огонь, когда будете готовы, Гридли». Это ничуть не хуже, чем «Не стрелять, пока не станете различать белки их глаз».
— Но действительно ли адмирал произнес эти вдохновляющие слова? — Каролину захватил процесс сотворения истории, в том числе и президентов.
— Мы написали, что он их произнес. И, наверное, он сказал что-нибудь в этом роде. Дьюи не опроверг нас, и это главное. Ведь он разгромил испанцев и захватил Манилу. Вы его знаете? — Хотя Херст смотрел на Каролину, вопрос был обращен к Эбботу.
— Нет, Шеф. Думаю, мы могли бы написать ему или телеграфировать и спросить…
— Ничего в письменной форме! — решительно отрезал Херст. — Пошлите кого-нибудь в Манилу, чтобы прощупать его. Если он согласен, мы выдвинем его кандидатуру против Маккинли.
— А разве адмирал — демократ?
— Кого это волнует? Уж не его, конечно.
— Но хочет ли он быть президентом? — спросила Каролина.
— Здесь все этого хотят. Вот почему мы называем себя демократией. Конечно, почти всякий может стать президентом, особенно если заручится поддержкой «Джорнел».
— И вы тоже? — смело, чем повергла в замешательство Блэза, спросила Каролина.
Херст был невозмутим.
— Вам нравятся Вебер и Филдс?
— Обувной магазин? — Каролина слышала имена. — На Бонд-стрит?
Девицы Уилсон отозвались гармоничным повизгиванием.
— Да нет. Комики. В водевиле. Ну просто обожаю их. Нужно как-нибудь взять ее с собой, — повернулся он к Блэзу, а затем продолжал, обращаясь к Каролине. — Вот послушайте. Вебер и Филдс заходят в шикарный парижский ресторан, после обеда подходит к ним официант и спрашивает Вебера, не желает ли он чашечку кофе, и Вебер говорит «да». Затем официант спрашивает Филдса, и Филдс говорит «да». — В этот момент Херст уже не мог сдержать смех. — Да, я желаю чашечку кофе, и… — Тут Херст просто зашелся от смеха, а сестры Уилсон повизгивали, прильнув друг к другу. — … и еще я хочу полный кофейник. — Комната отозвалась дружным хохотом, и Каролина поняла, что Херст, хотя и несколько иносказательно, ответил на ее вопрос.
Блэз отвез ее в «Уолдорф-Асторию», проводил в номер, где старая Маргарита в ночном капоте обрушила на него целый каскад изысканных французских фраз.
