— Почему вы не берете пирожное? — Каролина только что отказалась от пирожного, предложенного служанкой.
— Я уже пила чай, миссис Астор. В вашей старой бальной зале.
— Пальмовая роща. — Миссис Астор каждый слог произносила с одинаковым ударением. — Я видела Пальмовую рощу. Из холла. Вы остановились в нашем отеле?
— Да. Он так комфортабелен. — Странным образом, этот обмен банальностями давался ей по-английски с большим трудом, нежели по-французски, ведь во Франции ритуально вежливые фразы иной раз заключали в себе некий смысл. — И, разумеется, уникален. — А теперь, подумала Каролина, почему бы не заиметь репутацию умничающей молодой особы? — «Уолдорф-Астория» делает исключительность достоянием масс.
Диапазон выражений лица миссис Астор не включал в себя изумление, поскольку она, как и ее британские двойники, уже по определению не могла позволить себе роскошь быть застигнутой врасплох; однако в ее репертуаре всегда было наготове вежливое неодобрение. Глаза со слегка опущенными уголками широко раскрылись. Узенький рот еще более сузился, точно она намеревалась присвистнуть.
— Ну, разумеется, — начала она своим ровным невыразительным голосом, — это немыслимо. И я поражаюсь, как такая молодая особа, хотя и получившая воспитание во Франции, — Каролина не моргнув выдержала этот удар под дых, — может о таких вещах судить.
— О, миссис Астор, чего бы мы стоили, если бы не наша исключительность…
— Я имела в виду массы, — сказала миссис Астор. Она вдруг заморгала, точно увидела надвигающуюся на нее повозку. Но то была лишь служанка, которая принесла хлеб с маслом. Миссис Астор набросилась на еду, точно подчиняясь печальной необходимости подкрепиться перед схваткой с толпой. — Ваш дед Скермерхорн-Скайлер, — Каролина была рада, что ее родственные связи приняты во внимание, — написал книгу, которая имеется у меня в библиотеке (ее темные глаза неуверенно заскользили по роскошным сафьяновым переплетам с золотым сиянием имени Вольтер на корешках), в ней рассказывается о том, что происходило в Париже, когда коммунисты свергли режим. Эта книга обрекла меня на множество бессонных ночей. Озверевшая толпа, убив Марию-Антуанетту, сожрала затем все содержимое парижского зоопарка, это такой ужас, представьте — от антилоп до эму.
Каролина вежливо улыбнулась, едва сдержавшись, чтобы не расхохотаться; миссис Астор спутала 1871-й с 1789-м.
— Будем надеяться, что здешнюю толпу умиротворит «Уолдорф-Астория» с ее тысячью номеров.
Миссис Астор слегка нахмурилась, услышав вульгарное слова «номера», но затем, вспомнив, наверное, о неадекватном воспитании своей юной гостьи, сказала:
— Ваш дед всегда говорил, что он не из тех Скермерхорнов и не из тех Скайлеров. Я урожденная Скермерхорн, — добавила она тихо, словно произносила немыслимое королевское имя Сакс-Кобург-Гота.
— Я знаю, миссис Астор, и надеюсь, вы не станете на меня сердиться за то, что я позволяю себе говорить, будто мой дед был из тех Скермерхорнов.
Искренняя улыбка миссис Астор была не лишена приятности.
— Я подозреваю, дитя мое, что дистанция между теми и другими Скермерхорнами не больше, чем толщина бухгалтерской книги. — Миссис Астор развернула пиратский торговый флаг, под черепом и костями которого, более или менее процветая, плыла Америка. Прежде чем Каролина придумала что-нибудь значительное в ответ, глупое или какое другое, Лер ловко посадил на ее место пожилого господина, и Каролина, встав, оказалась лицом к лицу с дамой ненамного ее старше.
— Вы ведь французская дочка Сэнфорда?
— Дочь Сэнфорда, но почему же французская? Отец жил во Франции…
— Это я и имела в виду; Джек и я были у вашего отца в Сен-Клу. Вот как надо жить, сказала я, не так, как живем мы на Гудзоне в наших деревянных ящиках. — Каролина не сразу поняла, что миссис Джек — это миссис Джон Джекоб Астор, невестка Таинственной Розы. Война между двумя этими дамами доставляла ньюйоркцам немалое развлечение. Хотя на публике они держались дружелюбно, однако заочно отзывались друг о друге весьма нелестно. Миссис Джек находила светскую жизнь свекрови скучной, а миссис Астор называла круг знакомых невестки сомнительным. Того хуже, на взгляд Таинственной Розы, у ее сына появились политические интересы или даже амбиции. Как многие нью-йоркские молодые люди из знатных семей, Джек Астор питал надежды очистить «авгиевы конюшни», если не республики (занятие бесперспективное), то хотя бы города. Он служил полковником на недавней войне, имел репутацию изобретателя, написал роман о будущем. Все это не доставило матери восторга. С другой стороны, сама она в семейной войне недавно одержала единственную победу, которая чего-то стоила: Уильям Уолдорф Астор не только переселился из Нью-Йорка в Лондон, но и отказался от американского гражданства. Теперь Каролина Скермерхорн-Астор царствовала одна. — Понятия не имею, откуда моя свекровь добывает всех этих людей. — Миссис Джек обвела глазами комнату. Она очень красива, подумала Каролина, модно одета, скорее в английском, нежели американском стиле. — Наверное, до прихода в этот дом они прячутся в старинных сундуках. Гарри, конечно, забавен. Вы знали Уорда Макаллистера?
— Боюсь, он попал в немилость до того, как я вышла на сцену.
Миссис Джек посмотрела на нее с любопытством.
— Да, — сказала она, — наш свет похож на театральную сцену. Надо быть осторожным, чтобы не провалиться.
— Проблема в том, — Каролине хотелось выглядеть рассудительной, и она решила, что этой ей удалось, — моя проблема, во всяком случае, — в какой пьесе вы играете.
— Пьеса, мисс Сэнфорд, всегда одна и та же. Она называется «Замужество».
— Как скучно.
— Откуда вы знаете? — Миссис Джек вдруг от души расхохоталась. — Чтобы узнать, насколько это скучно, надо сначала выйти замуж.
— Но если это спектакль, то для меня пока идет первое действие. Замуж выходят в третьем.
— Насколько я наслышана, за Дела Хэя. Могло быть и хуже.
— Кто знает? Может, еще и будет, миссис Астор.
— Зовите меня Эва. Я буду звать вас Каролиной. Вы играете в бридж?
— Еще нет.
— Я вас научу. Я играла в теннис, пока Джек тоже не начал играть. Теперь я играю в бридж. Играть в бридж — это чувствовать, что живешь настоящей жизнью. Вам понравится. Опасность. Возбуждение. Время от времени мы будем видеться. Мы будем обедать в ресторанах — это бесит мою свекровь. И в промежутках между затяжными зевками будем сравнивать свои заметки по ходу пьесы. Я ненавижу свою жизнь. — На этой интимной, немного мрачной, хотя и театральной ноте миссис Джек распрощалась со своей новой подругой, запечатлела ритуальный поцелуй на щеке миссис Астор и удалилась.
— Эва всегда скучает, — сказала миссис Астор Каролине, точно подслушав их разговор. — Мне никогда не бывает скучно. Рекомендую вам тоже не скучать. Нет ничего скучнее людей, которым всегда скучно.
— Всегда буду помнить ваш совет, — сказала Каролина в ужасе, что так и будет.
— Мне рассказывают, что ваш брат Блэз Сэнфорд в Нью-Йорке. Он меня не навестил, хотя ваши сводные братья Агрижентских у меня были. Они французы, — загадочно подчеркнула она, затем вернулась к теме Блэза. — Он работает с этим… Херстом.
— Да. Блэз не желает скучать. Он говорит, что с Херстом интересно.
— Может быть, чересчур.
— Не могу судить.
— Каждое лето в Ньюпорте, Род-Айленд, я вижу миссис Делакроу. Она не думает, что Херст оказывает благое влияние на ее внука. Она полагает, что журналистика непременно втянет Блэза в среду политиков и евреев. Она глубоко расстроена.
— Я с ней не знакома.
Странно, но миссис Астор пришла в замешательство. Она посмотрела на Каролину так, словно та и впрямь находилась на сцене, а она сидела среди критически настроенной публики. Хотя Каролина была убеждена — была ли? — что все должно быть как раз наоборот.
— Верно. У вас разные матери. Я знала обеих. Вашу я знала очень мало. У нее были темные волосы, как у вас. Княгиня Агрижентская. Потом Денис Делакроу-Сэнфорд умерла, и ваша мать вышла за вашего отца.
— Эта последовательность известна мне во всех деталях.
— Да, — сказала миссис Астор. — Полагаю, что да.
Гарри Лер принялся развлекать гостей, и чайная церемония завершилась.
Полуночный Бродвей был похож на полдень, если не считать, что миллионы белых электрических огней, возвещавших названия театров и пьес, обесцвечивали все вокруг. Арктический пейзаж, подумала Каролина, когда экипаж въехал на Лонгакр-сквер — ромбовидную площадь, на южной стороне которой господствовало странное треугольное здание. В полночь площадь была заполнена толпой, как в полдень. Громыхали трамваи, подъезжали и отъезжали экипажи, ночная публика прибывала и убывала.
