В результате контратаки наши войска ликвидировали опасность окружения дивизии и продвинулись вперед на несколько километров.
Василий не помнил, как дополз до своих, как не помнил полковника, который разыскал его среди раненых. Когда Василий очнулся от болевого шока, ему рассказали, что полковник троекратно расцеловал его, сказал, что благодаря этому лейтенанту диверсанты не захватили штаб, операция завершилась успешно, что Василий достоин звания Героя, и он, полковник, лично проследит, чтобы представление было сделано.
В палату вошла медсестра Галя:
— Дмитрий Медведев! На осмотр. Консилиум. Кто здесь Медведев?
— Это сибиряк контуженный, — отозвался Лёха. — На последней койке, в углу, вчера поступил. Растолкайте его, ребята, он слышит плохо.
Василий сел на кровати, опустив здоровую ногу на пол. Наблюдал, как по длинному проходу между кроватями в застиранном, не по росту коротком халате нетвердой походкой шаркает высокий парень, руки у него подергиваются, лицо непроизвольно кривится. На голове повязка, напоминающая резиновую шапочку с перемычкой под подбородком для плавания в бассейне. Но более всего парень походил на волка, который переоделся в Бабушку, чтобы съесть Красную Шапочку.
— Вася, вам ничего не нужно? — подошла Галя.
— Халат и костыли, пожалуйста!
— Вам еще нельзя вставать!
— Я вас очень прошу! Будьте добры! Пожалуйста!
— Но доктор…
— Доктору очень не понравится, если я в исподнем поскачу на одной ноге по коридору. А я поскачу!
— Хорошо, спрошу Ивана Егоровича, если разрешит, принесу.
Через несколько минут она вернулась с халатом и костылями:
— Доктор на консилиуме, я на свой страх и риск. Давайте помогу одеться. Вы ведь еще не умеете на костылях ходить? Сейчас я вас научу, буду поддерживать. Голова не кружится?
Голова кружилась — от слабости и от девичьих прикосновений. Василий был девственником. Робость, замешанная на благоговении перед женщинами, мешала ему расстаться с позорной невинностью. Эта робость была из того же, что и трусость, арсенала его недостатков, из-за которых он страдал и себя корил. Все девушки и молодые женщины казались ему недоступными красавицами, включая тех, кто, по слухам, был вполне доступен. Василий прятал свою ущербность за маской хмурого задаваки.
— Где проходит консилиум? — спросил он Галю.
— В учительской.
Госпиталь располагался в школе. На дверях остались таблички «1 А класс», «1 Б класс»… Офицерская палата занимала «Пионерскую комнату», операционная — «Кабинет химии». Медики и раненые называли палаты по школьным табличкам — «7 А», «9 В». Самое страшное — попасть в «Кабинет биологии», туда переводили умирающих.
Здание школы было типовым: широкие коридоры, по одну сторону которых находились классы и кабинеты, по другую — большие окна с уютными подоконниками. Выбитые стекла во многих окнах были забиты фанерой, уцелевшие — крест-накрест заклеены полосками газетной бумаги. Василий хорошо представлял себе, как после звонка вываливали здесь на перемену ребятишки, носились по коридору, притормаживая, переходя на чинный шаг около учительской в торце коридора. Десять минут стены сотрясались от криков птичьего базара, чтобы умолкнуть по звонку, когда ученики, нарочно пихаясь и толкаясь в дверях, снова возвращались в классы. Только тогда удушливо не пахло карболкой.
— Костыли вперед, опора на здоровую ногу, — командовала Галя, — опора на костыли, переносим здоровую ногу. У вас хорошо получается.
— Спасибо! Дальше я сам?
— Нет-нет, — запротестовала Галя. — Не форсируйте, до третьего «А» вместе со мной, а обратно попробуете самостоятельно. Устали? Я ведь вижу, испарина на лбу выступила. Может, только до второго «Б»?
— До учительской.
— Когда смотрим, как инвалиды шустро на костылях бегают, — болтала и поддерживала его за талию Галя, — кажется, что это просто, а на самом деле непросто. По лестнице без меня — ни в коем случае! Договорились?
— Хорошо.
— Вверх по лестнице надо идти как по прямой, а вниз совсем иначе. Вы без меня упадете!
— Точнее сказать, без вас я рухну с небес на землю, — осмелился на заигрывание Василий.
— В каком смысле? — не поняла Галя.
— Простите! Это была неудачная попытка сказать комплимент.
Галя была тонкой и кругленькой, как цветочек: хрупкий стебель, пышная головка. Круглое личико, из-под белой косынки выбиваются русые кудряшки, глазки-пуговички, нос-пипочка, губки-бантик. Василию она казалась необыкновенно хорошенькой, и даже курносый носик с торчащими вперед дырочками ноздрей не портил впечатления. Как будто давно, в детстве, Галю щелкнули по носику, и он так и застыл — в трогательной детской обиде.
Василий подрулил к последнему окну перед учительской, прислонился к подоконнику.
— Надо отдохнуть? — спросила Галя.
— Надо кое-кого здесь подождать. Вы торопитесь?
Галя пожала плечами, как бы давая понять, что она человек занятой, но ради него готова отложить работу.
— Я никогда не учился в нормальной школе, — сказал Василий, — большую часть образования я получил в приватной обстановке. Но мне почему-то кажется, что я все здесь знаю. Вот раздастся звонок, и из классов высыплются дети…
— В ординаторской, в восьмом «А», врачи за партами истории болезней заполняют, как школьники.
«Что же мне ей сказать? — паниковал Василий. — Лёха утверждал, что девушкам надо безостановочно сыпать про то, что они красивые. Прямо так, ни с того ни с сего? А! Погибать, так с музыкой!»
— Галя, вы очень красивая, обаятельная, симпатичная и обворожительная!
— Да-а-а? — кокетливо протянула Галя. — Я вам нравлюсь?
— Очень! — горячо заверил Василий.
Далее ему следовало ковать железо, пока горячо, распушить перья. Но Василий не обладал навыками кузнеца и вместо павлиньего хвоста имел бычий обрубок. Он мысленно поразился тому, что неприкрытая лесть вызвала такой доброжелательный отклик, боялся, что удивление написано на его лице.
— А скоро вам Героя вручат? — спросила Галя.
Она все испортила. Как врезала под дых. Она такая любезная потому, что ей с Героем Советского Союза роман завертеть хочется. И вообще, в ее носу видны козявки!
— Ой, что? — растерялась Галя.
Раненые солдаты и офицеры, как только перестают корчиться от боли, начинают с ней, Галей, заигрывать и любят расписывать свои боевые подвиги. Галя думала, что милому очкастому застенчивому Васе Фролову будет приятно вспомнить о высокой награде. Но лейтенант смотрел на нее с откровенным презрением. Вернее не смотрел, отвернулся к окну.
— Не смею вас задерживать, — попрощался Василий.
— Что я такого сказала?
— Дальнейших оснований для вас манкировать своими служебными обязанностями я не вижу.
— Вы это со мной так разговариваете? У вас очень тяжелый характер, Вася!
Галя, обескураженная и обиженная, едва сдерживающая слезы, быстро пошла, а потом побежала по коридору.
«Диагноз точный, — думал Василий. — С моим характером только в монахи, в схиму, подальше от девушек и женщин. Или, напротив, в яму, как у Куприна. Поселиться в публичном доме на полгода, избавиться от томлений плоти и волнений ума. Напрасно публичные дома ликвидировали».
Краем глаза он увидел, как открылась дверь учительской и из нее вышел контуженый лейтенант.
Василий развернулся, поднял костыль и перегородил дорогу.
— В чем дело? — остановился контуженый.
Это точно был Митяй, двоюродный брат, Василий не ошибся.
— Привет, братка! — Он снял очки. — Не узнаешь?
— Васятка?
— Он самый. Почти в целости и сохранности, за исключением части одной нижней конечности…
Василий радовался встрече, но еще не развеялась досада на грубость, с которой он отшил медсестричку, да и бурно выражать эмоции он не умел. В отличие от Митяя, который захватил его в объятия, оторвал от пола и попытался закружить, но потерял равновесие, и они чудом не свалились на пол, на который с грохотом упали костыли.
— Пусти, чертяка! — смеясь, просил Вася. — Поставь меня! Нет, держи! У, медведь!
— Братка! Ты! Живой! Встретились! — твердил Митяй.
— Костыли дай.
— Чего? Говори громче!
— Костыли дай, а то я так и буду висеть на тебе, как кальсоны на заборе. Пошли под лестницу. В каждой школе должен быть укромный угол под лестницей.
Под лестницей лежали приготовленные для отправки в прачечную холщовые мешки с грязным госпитальным бельем, источавшие слабую смесь запахов крови, гноя, солдатского пота и медикаментов. Тут же стояли ящики от снарядов с каким-то больничным скарбом. На них и уселись братья, прижавшись плечами: Василию, чтобы не повышать голос, приходилось говорить Митяю прямо в ухо и просить его: «Не ори, а то погонят нас отсюда». Как все слабослышащие люди, Митяй не контролировал силу голоса. Первым делом они обменялись насущной информацией: как давно воюют, в каких войсках, на какой должности, на каком фронте. Неожиданно для себя Василий признался, что его якобы представили к званию Героя Советского Союза.
