Только к вечеру Дануха вспомнила о ребёнке, что оставила у себя, но бегающая туда-сюда мамаша, успокоила её, сказав, что с ним давно уже сидит Неважна. Они мило играют во что-то. Дануха по началу даже оторопела. Неважна и маленький ребёнок, почему-то в её голове вместе не складывались, но сделав заключение, что, какая бы девка не девчачья была, а природа своё возьмёт, успокоилась, но вместе с тем поймала себя на какой-то вредной мыслишке, что как жучок кору дерева грызущий, куснула её сознание, испоганила настроение и исчезла. Не успела Дануха её за хвост поймать, но для себя решила потом ещё раз подумать над Неважной и ребёнком в спокойной обстановке. Глядишь мыслишка ещё раз скользнёт. Не ассоциировалась у неё эта особь с женским полом. Не было в ней абсолютно ничего женственного. Пацан пацаном. Даже голая перед ней в бане сидела, сухая и без намёка на груди, воспринималась Данухой именно как пацан. Вековуха и забыла, что она девка. И тут такое проявление материнства. «Стоп», — тут же сказала себе Дануха. Она всё же поймала эту гадкую мыслишку за хвост, — «Природа. Девки молоды, а мужиков уж пробовавши. Ведь природа потянет их на сторону, как пить дать потянет. Вот так из ничего появилась беда. Это беда в будущем, но думать над ней нужно сегодня, сейчас. Коль любовью головы забьют, то всё пропало. Об этом надо думать и эту проблему как-то надо решать».
Три дня они по очереди сидели с этими тремя доходягами. Были моменты, когда думали всё, не выкарабкаются, но Дануха пресекла панику простым выводом:
— Тута место особо. Сюды запросто так не попадают. Коль суждено, то переборют и оклемаются, коль не наши… ну, чё ж судьба у них видно така была.
На утро третьего дня они проснулись мокрые, но живые. Все три. Голубава осмотрела их и потрогав лбы, растопила баню. Теперь было можно, даже нужно. Вскоре стало тепло, даже жарко и их вытащили из шкур, обмыли и усадили сохнуть, сунув в руки каждой по миске с мясным отваром. Собрались все, даже Елейка приковыляла. Разделись до гола, а что было делать, раз в баню пришли, как не греться. Дануха сыпанула на камень семян конопли и в благоухающем аромате, все принялись слушать их рассказ.
Начали они скромно, даже не охотно. Вернее, говорила только одна. Оказывается, беда их постигла ещё весной. Их баймак разорили как раз перед Данухиным и который располагался, как раз от них в низ по течению через Масаковские земли, разорённые ещё зимой.
— Так вы Лесановски? — догадалась Дануха.
— Да, да, — наперебой оживились сразу все три девки, как будто родственников нашли, — нас в тот день большуха обеда лишила, — заговорила одна из них, видать заводила в этой троице, — ну мы вообще из баймака сбежали в одно укромное местечко. Был у нас на реке свой секрет заветный.
— За чё лишила? — поинтересовалась Дануха, как будто просто из любопытства.
Девки глазки потупили, друг на дружку поглядывают, мол признаваться или нет. Молчали. Эту заминку к их облегчению сняла Неважна, своим любимым «Ладно, не важно. Что дальше?». Дануха злобно зыркнула на Неважну, но та на неё не смотрела и недовольства не заметила. Девки же встрепенулись, поняв, что секрет можно не открывать и заводила продолжила:
— Ну, сидим мы там, дуемся, а потом видим по реке дым понесло, да чёрный такой. Сразу поняли, что пожар. Кинулись в баймак, а там…
Она замолчала, видно вспомнила весь ужас той картины, что вновь встал перед глазами.
— Все куты пылают. Дым валит. И никого, — дальше заговорила девка, — мы побежали, кричали, пока на большуху мёртвую не наткнулись. Сначала с перепугу просто обратно сбежали и спрятались. К вечеру опять к баймаку вышли, но заходить не стали. Только из дали посмотрели. Никого. Куты сгорели, только тлели ещё долго. Несколько дней ещё дымились. Мы решили атамана найти. Ничего ж понять не могли. Пошли в летний лагерь к мужикам, а там…
Она тихо заплакала. Даже не заплакала, а как-то так. Дальше говорила, как и говорила, только слёзы потекли по намазанным жиром щекам.
— Все перебиты. Никого живого. Только тут мы поняли, что остались одни и сильно напугались. Куда идти не знаем, что делать не знаем. Вернулись в свой секрет и ревели всю ночь. Первые дни так и ходили, как поленом по башке прибитые, а потом, есть-то охота. Стали думать. Припасы-то все сгорели в кутах. Охотиться не умеем, рыбу ловить тоже. Выпросить еду не у кого. Хотели было к соседям податься, но побоялись, а вдруг нас по пути тоже кто сожрёт, да и волки, почуяв, что охраны нет, прямо в наглую, парами по баймаку разгуливали. Потом на пожарище нашли котёл. Стали траву варить. Крапива молодая вкусная, но не сытная. Белянка, — она кивнула на одну из подруг, — потом суслика камнем прибила. У нас пир был. Так и перебивались, пока грибы не пошли, ягоды. В общем прижились мы. А потом кончилось лето, слякоть началась, холодно стало. Что по огородам нашли, съели, а как морозы первые стукнули, вообще мрачно стало. Мы ещё летом в баймак перебрались. Одну яму кутову от головёшек очистили, перекрыли ветками, да там стали жить. Грибов натаскали с леса, орехов, ягод. На зиму бы хватило. Соль нашли, ещё кое-что по секретам в кутах. В общем решили жить втроём.
— Эт ты так решила? — вновь поинтересовалась Дануха, с нескрываемой озлобленностью и так зная ответ.
— Все решили, — тут же ответила рассказчица, не давая слова подругам и не обращая внимание на изменение в настроении вековухи, — мы просто прикинули каково нам в чужом бабняке будет, а тут сами себе хозяйки. С голода бы не померли, никто нас не искал, не трогал. Спокойная жизнь была. Решили жить так, а потом видно будет.
— Ладноть, — подытожила Дануха, — поэтому и не искали никого, а наобороть пряталися?
— Да, — сдавленно выдавила из себя девка.
Наступила пауза, которую опять прервала Неважна:
— А что дальше? Эти то, как вас поймали?
— Да очень просто, — продолжила другая, которую назвали Белянкой, — наше жилище с реки не видно было, а как морозы ударили, мы ж топить стали. По началу то аккуратно топили, с опаской. Со временем осмелели. Лень было за рекой следить. А тут по льду дорогу топтали. Мы их как увидели, огонь затушили, сами спрятались. Они заходили в баймак. Но так осмотрелись, да дальше пошли. Мы тогда ещё решили уйти от реки подальше, но думали потом, чуть позже и не успели. Эти двое прямо на санях с реки на нас налетели и давай хватать. Мы отбивались, но разве от таких кабанов отобьёшься. Избили они нас, связали, рты заткнули, чтоб не орали, да в сани закинули. По их разговору, они просто мимо ехали в другой бабняк, гостить, да поторговаться, а тут дым увидели ну и…
— Они и в этом-то баймаке, сгоревшем, искали, вдруг кто спрятался, — продолжила опять первая девка.
Дануха осмотрела сестёр и спросила, как будто и впрямь от них совета хотела:
— Ну. Чё мы с ними делать то бум?
После долгой паузы, первой откликнулась раненая:
— Источник замёрз, — сказала она тихо и задумчиво.
Все посмотрели на неё как на дуру, мол что за хрень несёт, только Дануха покачав головой в знак согласия, тоже тихо и задумчиво проговорила:
— Вот и я о том же.
Неважна, Голубава и Хохотушка решили промолчать, абсолютно не понимая о чём это они.
— Можно нам хоть до тепла у вас перезимовать? — жалобно поклянчила какая-то из выживших.
— Да вас пока никто не гонит, — не выходя из задумчивости ответила Дануха даже не оборачиваясь к девкам, — к тому ж нынче сядмица Гостева, грех нарушать законы гостеприимства.
Она потыкала клюкой чурку, что лежала у огня и приняв наконец решение, громко проговорила:
— Значит так. Пока Данава празднует, поселим их в его шатёр. Неважна, Елейка вы у нас самы худы. У вас чё-нибудь в запасе из одёжи есть? Не голышом же им ходить, а то мяня от одного их вида, тощего, уж мутит.
— Да, найдём, наверное, — ответила Неважна, вопросительно поглядывая на Елейку.
— Найдём, — подтвердила та.
Дануха повернулась к троице и жёстко, показывая кто тут главный, спросила:
— Кличут-то вас как?
— Это Белянка, — опять за всех ответила заводила, — это Звонкий Ручей, ну или просто Звонкая, а я Снежная Буря.
— Ох, ё, — пропела свою любимую присказку Дануха, смеясь, — значит так. Пока вы живёте у мяня, я буду звать вас так как порешу, — и она начала указывать клюкой, обзывая каждую, — ты, останешься Белянкой, похожа. Ты, — указала она на постоянно молчащую молодуху, — будешь Молчанкой, а ты, — указала она наконец на говорливую, — будешь у меня Заводилкой, — на что последняя было открыла ров в возмущении и Дануха тут же рявкнула, выпуская из себя спрятанную большуху и пресекая всякие возражения, — и ебальники прикрыли.
Молодухи разом глазки опустили, губки прижали и в свои пустые миски уставились.
— Да ладно тебе Дануха, — неожиданно за девок вступилась Неважна, они и так перепуганы, считай с того света выкарабкались, а ты…
