Вместе с собственной рукой и рукой Василия, она насчитала шесть и продолжила доклад.
— Итак, почти 50 % ожидающих в новогоднюю ночь Деда Мороза получили то, что они и ожидали.
Из зала раздался осипший голос какого-то рабочего с математическим уклоном:
— И не 50 %, а только тридцать пять.
Но Клавдию Андреевну не так просто было сбить с намеченного курса.
— Давайте, товарищи не будем акцентировать внимание только на количественных показателях. Значительно более важным мне представляется качество обслуживания.
— Подтверждаю качество! — выкрикнул с места слесарь Михаил Никифоров. — Он ко мне три раза заходил. Сверх нормы.
— Вот видите, я же говорила, — поддержала Клавдия Андреевна. — И ко мне лично, — она слегка поправила прическу, — Василий Егорович тоже дважды приходил.
Про третье посещение Клавдия решила не упоминать, чтобы не вызвать преждевременных подозрений.
— К вам-то два, а ко мне вот ни разу не зашел. Я ведь тоже, возможно, его ждал, — крикнул с места какой-то мелочный правдолюбец.
Но Клавдия Андреевна эту реплику попросту проигнорировала и продолжала ход своих мыслей:
— Таким образом, качество естественно переходит в количество. Если добавим к шести плановым заходам еще три внеплановых, то в результате получится, если не ошибаюсь, цифра девять. А это уже, товарищи, далеко за пятьдесят процентов, о которых я говорила выше.
Здесь Клавдия Андреевна сделала десятисекундный перерыв и, с достоинством оглядев зал, отложила в сторону два исписанных листка.
— Я думаю, надо отметить как положительный факт и художественное оформление визита Василия Егоровича. Если вы помните, Снегурочка читала превосходные стихи его собственного производства. Конечно, я выражаю только свое собственное, объективное, мнение, но я оценила бы его работу на «отлично». Что касается двух других Дедов Морозов, у которых показатель посещения значительно ниже — соответственно три и четыре квартиры — то здесь, я думаю, можно ограничиться удовлетворительной оценкой. У меня — все!
Сложив снова все листки стопкой, Клавдия Андреевна с поднятой головой сошла с трибуны. Собрание дружно поддержало ее мнение. Начали шумно расходиться. Клавдия Андреевна лично поздравила Василия Егоровича от имени профкома и пригласила к себе в гости на чашечку чая в ближайшую субботу:
— Тем более, адрес вы уже знаете. Приходите, я вас буду очень ждать.
В назначенный вечер Василий Егорович надел свой новый костюм и галстук цвета морской волны. Светочка в этот вечер осталась ночевать у своей любимой тети Ксении. Фужеры были те же самые. Свеча горела до самого утра…
Через три года в их семье было уже три девочки. Добавились Юля и Оля. Василий Егорович, конечно, хочет еще и мальчика. Возможно, его желание осуществится. Клавдия Андреевна недавно ушла в свой очередной декретный отпуск.
1999 г.
…С удивлением заметил я, что со всяким ударом весел, почти касающихся дна, всплывали большие круги жирного зеленоватого вещества. При ближайшем рассмотрении оказалось, что то была чистейшая белая нефть, коею столь обильно напитался восточный берег Каспийского моря…
Из журнала экспедиции, писанного рукой морского офицера Г. С. Карелина в 1832 году
…Незамерзающие озера Мангышлака принимают на зимовку тысячи уток, лебедей, фламинго…
Из юбилейного сборника „Полуостров свершений”
Небрежно отшвырнув с порога заблудшую скрюченную змею, Базарбай вышел из своего жилого вагончика и зажмурился от слепящего солнца.
«Какое-то красное, — подумал он. — Наверное, завтра похолодает. Пора уже».
Пробуренная скважина обещала приличный дебет. И самое главное — вчера она была успешно законсервирована до следующего рабочего этапа… Базарбай ждал фонтана. Накануне доложил по рации начальнику промысла. Глинистый раствор выходил из скважины с газом. Просматривалась уже нефтяная пленка. Бур извлекли. Спустили обсадную трубу. Приволокли всей бригадой задвижки, патрубки с флянцами, грунтонасос, цемент… И все-таки фонтан ударил неожиданно. И бил в небо три дня черным маслянистым факелом, оглашенно рыча на всю безлюдную степь. Только через десять часов после сигнала на поисковой площадке появились пожарники и аварийная бригада. Все обошлось, скважину обуздали. Когда затянули задвижку, установилась неправдоподобная тишина, от которой у Базарбая сразу заболела голова. Вокруг бесновались от радости взрослые люди. Прыгали по нефтяным лужам, мазали друг другу лица черным кремом. И смеялись, смеялись. Только двое рабочих из аварийки не участвовали в общей вакханалии радости. Они расслабленно сидели на прохладной земле и неудержимо блевали. Отравление выворачивало их пустые желудки. Базарбай присел рядом с ними и отрешенно, не глядя на них, произнес:
— Ничего… Это газ!.. Скоро пройдет.
Базарбай сам не угорел у скважины, но маленько оглох: не заткнул сразу уши ватой. А сейчас в наступившей тишине почувствовал…
Сегодня с утра все аварийщики разъезжались на вертолете, в два рейса. Он улыбался каждому привычно, чуть-чуть, без особой гордости:
— Спасибо тебе… Спасибо, Саке… Спасибо.
Проспав пять часов убойным сном, вышел на воздух, чтобы окинуть опытным взглядом свою площадку. На голубом фоне чернел металлический остов вышки. Рядом, в естественном котловане с крутыми обвальными берегами, поблескивало на солнце черное, гладкое озеро.
— Тонн триста, — прикинул Базарбай…
Скоро сюда придут другие люди. А он со своей бригадой на тракторном поезде двинется дальше, на юг, вглубь Мангышлакской степи. Вместе со всем оборудованием: буровым станком, лебедками, трубами, насосами. Вместе с новой сорокаметровой вышкой. Вместе с серебристыми вагончиками.
— Эх, время сейчас замечательное, — вздохнул он.
Жара уже прошла. Ни гнуса, ни мошкары. Закаты сказочные. Живи только и радуйся жизни. Для бурового мастера Базарбая Нуржанова одинокая кочевая жизнь в солончаковой степи, поросшей верблюжьей колючкой и солянками, давно уже стала естественной и единственной формой существования. Вертолетный летчик Саша Авдеев меняет бригаду каждые две недели. Они вахтовики. Отработали свое — и домой. А у Базарбая нет своего дома. Есть закрепленное за ним место в общежитии рабочего поселка нефтяников, где он раз в три месяца отсыпался и вываривал одежду, очищая кое-как от черных пятен. А дома нет. Поэтому его часто называли несменяемым мастером. И так уже двадцать лет. Даже больше. Уж почти тридцать. Как-то пролетело время неспешно, незаметно. Сейчас затянулся сигаретным дымом и вспомнил, как совсем еще недавно отец подбрасывал его, трехлетнего ребенка, высоко под потолок. А потолок — грязный, закопченный. Руки отца сильные, мозолистые, пахнут конским потом и нефтью. Работал конюхом и возницей в Доссоре. Нефть тогда возили в бурдюках или бидонах, на лошадях и верблюдах. Вокруг низенького домика — глиняный забор, всегда подпертый сбоку или желтым песком — летом, или серым снегом — зимой. Вместо трубы на плоской крыше — ведро без днища. Жидкий кизячный дым прибивается к мерзлой земле. Мать, сморщенная, больная и всегда усталая, целовала Базарбая редко, потому что и так очень любила, без поцелуев.
В 1919 году появились на Эмбе первые агитаторы. «Мы должны поднять производительность труда до наивысшего революционного предела. И тогда, товарищи, мы победим на этом последнем фронте — фронте труда — и с честью выйдем на светлую дорогу мирной и вольной коммунистической жизни». А в рабочем поселке — грязь, голод, пьянки. И цинга. Кругом цинга. С нетерпением ждали из Москвы, спасения: виннокаменной кислоты или клюквенного экстракта. Ходили упорные слухи: из Москвы по реке идет большой буксир с долгожданной помощью. И действительно, вскоре в Гурьев прибыл буксир „Богут”. Он доставил на барже первый в этом краю старенький паровоз, который должен был связать Гурьев с Доссором и Макатом. Экстракт так и не привезли. Мать умерла, не дождавшись помощи. Отец доверился всем сердцем пылким ораторам. И активно включился в исторические события. „Нет, не иссякли на Эмбе нефтяные пласты! Большевикам нужна позарез эмбинская нефть! И мы дадим ее, товарищи!” Отец отдавал все свои силы перестройке мира на „справедливый” лад. Отдавал так рьяно, что забыл о „кыбле”, той стороне, где находится священная Мекка. Перестал молиться из-за недостатка времени. Злобные старики перешептывались, что вот от этого и помер. А на самом деле у него в животе что-то лопнуло и разлилось желчью. Всевышний был тут не при чем. До смерти своей успел пристроить Базарбая в трудовое училище. Сына учили там всему понемногу. И слесарке, и кузнечному делу. Учили, как делать гвозди. Он освоил этот процесс хорошо. Откусить — расплющить. Откусить — расплющить. И так целый день, с утра до вечера. Базар-бай не обижался на судьбу. Наверное, гвозди тоже нужны кому-то. Так и началась трудовая жизнь Базарбая, с подсобного рабочего. „А теперь, — подумал он с правомерной гордостью, — я почетный буровой мастер. Люди уважают. Обещали какую-то медаль скоро вручить. Сказали, готовь, Нуржанов, черный пиджак, белую рубашку и галстук. Вызовем в Гурьев…” Ушел в свой вагончик досыпать. Проспал усталый до раннего утра.
