Атабаев широко шагал по песку, вспоминая о прошлом, мечтая о будущем, и вдруг вздрогнул, остановился. Перед ним лежал труп меднобородого солдата. Руки раскинуты, голова опущена на грудь, брови грозно сдвинуты — сейчас встанет и, набычившись, пойдет на врага. Кровь обагрила его китель, и песок рядом с грузным телом почернел от крови.
Кайгысыз не помнил, сколько он простоял над убитым, опершись на винтовку. Потом присел на корточки, прошептал:
— Брат… Агаджан. Неужели ты умер от моей пули?.. А не все ли равно? Так и должно было случиться. Неизбежный конец. И тяжко… И если бы я знал, что ты тут, я все равно стрелял бы… Стрелял бы…
Это был разговор с самим собой и от него не становилось легче. Глупое сердце сжимается от утраты, гордый разум не склоняется перед лицом смерти… И сейчас Кайгысыз вспоминал, как Агаджан-сердар незаметно совал ему в карман деньги, когда пришлось стать безработным, нашел ему работу в банковской конторе; как беспокоился, узнав о ссоре с Джепбаром… Низко склонившись над телом брата, Кайгысыз прошептал:
— Прощай… прости.
Потом он встал, окликнул проходящего мимо бойца, попросил помочь вырыть могилу.
Солдат удивленно посмотрел на Атабаева.
— Что жалко стало врага? — спросил он.
— Нет.
— Зачем же хоронить?
— Человечность должна быть…
Солдат потрогал пальцем свой лоб.
— Ты в своем уме? Человечность! А ну, давай собери целую роту, устроим тут белогвардейское кладбище!..
Атабаев смутился.
— Это… мой брат, — сказал он.
— Брат? Странно.
— На свете много странного, товарищ.
— Нет, тут надо разобраться. Вы, что же, братья или враги?
— И братья и враги.
Солдат покачал головой, недоверчиво сказал:
— Все может быть, все… — Он ворчал, но принялся копать песок прикладом винтовки.
Атабаев засыпал неглубокую ямку песком, сорвал снопик селина и привязал его к макушке высокого куста черкеза. Может, придется когда-нибудь встретиться с Силабом, рассказать, по какой отметине искать могилу отца.
Восемь всадников встретились
Точно начиненный порохом бикфордов шнур, протянутый по пескам Каракумов, Закаспийская железная дорога искрила скоротечными боями на всем ее протяжении. На каждой глухой станции, на каждом пустынно-мертвом разъезде красные отряды, тесня противника, навязывали ему бои и гнали искру сражений на запад.
Разношерстным сбродом переполнялись на короткое время станционные хибары, врытые в землю теплушки, прокуренные вонючие «дежурки» перед тем, как сразу же опустеть при первых дальних раскатах канонады. Деникинские офицеры. Английские сипаи. Конники Эзиз-хана… Небритые полковники в зале ожидания дули по ночам французские коньяки, а потом, как по команде, наспех и в который раз начинали укладывать свои чемоданы.
— Ох, как устали мы, и ветер нас гонит по степи, точно перекати-поле! И как неутомима эта голодная и озлобленная чернь!
Туркменским всадникам уже не доверяли ни англичане, ни русские. В начале марта по приказу английского командующего был схвачен Эзиз-хан. Белопогонный следователь ночью бил его кулаком в грудь:
— Наёмный раб! Собака!
Позже его расстреляли и бросили в кустах.
А на рассвете конный отряд Кизыл-хана, первого помощника Эзиза, поднялся и, отстреливаясь, ушел в пустыню.
— Переждем в камышовых зарослях поблизости от Теджена. Подкормим коней, отдохнем. А там пошлем грамоту красным. За них — народ., — так, борясь с дремотой, качаясь в седле, говорил Кизыл-хан своим нукерам.
Седой молла ему поддакивал:
— С инглизами пора кончать! Пусть убираются… Они сейчас, как злые и умные муравьи… чтобы зерна не прорастали в земле, перекусывают их пополам.
Прошло еще два месяца.
…В жаркий майский полдень в степи на голом, побелевшем от соли такыре четыре всадника повстречали четырех всадников — восемь джигитов одновременно в тревоге натянули поводья.
Молодой Мурад Агалиев зимой бежал из Асхабадской тюрьмы, несколько месяцев скрывался в окрестностях Теджена, а теперь вез в штаб красного отряда мирное послание от Кизыл-хана. С ним скакали два кизыл-ханских адъютанта и знающий тропы проводник из чабанов.
Кто же повстречался им в барханах? Друг или враг? Может, беглые из деникинской орды? Дезертиры уходят в пески, грабят и убивают мирных жителей. Мурад Агалиев поудобнее положил ствол маузера на луку седла, а его спутники скинули со спины винтовки.
— А ведь это Джепбар-Хораз, — вглядевшись, сказал Мурад.
Всадники сблизились на расстояние голоса.
— Эй, Мурад, куда держишь путь в такую жару?
Если бы Агалиев встретился Джепбару один, — он знал, что этот белый прихвостень, английский пес и царский доносчик со своими бандитами пригвоздил бы его к земле и, не обернувшись, поехал своим путем. Но. тут были равные силы. Куда он едет? К белым, конечно… Мутные глаза Джепбара смеялись, хриплый голос звучал как можно беспечнее.
Мурад ответил напрямик, даже с некоторым вызовом:
— Мы едем в Мерв!
— Знаю, знаю… Умно поступаете.
— А вы куда?
Джепбар почесал против шерсти свою сивую бороду, гнусно рассмеялся.
— Эй, пропади пропадом вся эта заваруха! Ты ведь знаешь: я скот пригоняю нашим храбрым нукерам из королевского войска. Вот мучаюсь: пока они не унесут ноги в Персию, получить бы с них что причитается.
Муред нагло оскалился белозубой улыбкой:
— Может, и к Тигу Джонсу помчишься за тем, что тебе причитается?
— У тебя, хан мой, еш, е на губах молоко не обсохло! — выпучив желтые бельмы, озверело заорал Джепбар-Хораз. — Не рано ли распустил язык!
— Не обижайся, Джепбар-ага, скажу тебе всю правду! — Мурад Агалиев пришпорип коня, и тот затоптался, взрывая копытами песок. — Тебе все едино: скоро бородой в песок уткнешься, так лучше стреляй первый!.. Встретились в диком поле — стреляй же!
И спутники Агалиева, клацнув затворами, дослали патроны.
— Молодец! — крикнул Джепбар. — Но сколько бы ни ссорились джигиты, есть у них немало других врагов в этой драке!.. Зачем зря тратить патроны?
— Пошутил!.. А пока я не забыл — большой тебе привет, Джепбар-ага, от Мурук-хана!
Только двое — Мурад и Джепбар — могли сейчас оценить заключенную в этих словах злую издевку: Мурад Агалиев дал понять Джепбару, что он знает, кто подослал доносчиков Мурук-хана, чтобы усадить Мурада в тюрьму.
— Где ты встретил этого негодяя? — невозмутимо отозвался Джепбар.
— Там же, куда ты меня запрятал! Он много о тебе рассказал! Вы ведь одинаковы…
— Святой будет тот, кто его прикончит!
— А кем называть того, кто тебя прикончит, старый пес!
— Как ты себя ведешь, Мурад-джан! Даже не даешь старшему брату почесаться!
— Я пошутил, Джепбар-ага!
— Хороши шутки…
— Приеду в Мерв, спросит о тебе Кайгысыз Агабаев… как прикажешь ответить?
— Скажи, что считаю его пророком!.. Скоро я сам вернусь в Мерв и, если будет возможность, стану лобызать его ступни, не будет такой возможности — тогда следы его ног на земле поцелую!
Мурад только покачал головой: какую нечисть носит пустыня!
— Эй, джигиты! — кричал между тем Джепбар, посылая вперед своего коня. — Да не оставит вас аллах в пути!
— Давай-давай! — крикнул по-русски Агалиев и выругался; и потом еще по-туркменски добавил, — передай своим господам, что мы держим путь к коммунистам!..
Но уже высокие папахи тех, четверых, скрывались за гребнем бархана.
Солнце не закрыть полой халата
— Я тебя тоже могу порадовать, Мурад, — складывая послание Кизыл-хана, сказал председатель Закаспийского Реввоенсовета, — вчера взяли Байрам-Али. Крепкий орешек!
— Значит, возьмем и Асхабад? — спросил Агалиев.
— Теперь не за горами. Подумай только! Победили разутые, раздетые, голодные люди. Как это случилось?
— Вот этого я и до сих пор не могу понять! — оживился Мурад. — Но, как известно, факты упрямая вещь… Солнце не закрыть полой самого большого халата.
Прорвавшись сквозь толпу солдат в здание Реввоенсовета, Мурад Агалиев сидел сейчас в глубоком кресле с ободранной плюшевой обивкой и, отдыхая после трудного конного перехода в песках, несколько расслабленно улыбался, Факты — упрямая вещь: вот перед ним друг-приятель, давно ли вместе кетменем орудовали на хлопковых полях под Тедженом, и ведь погодки, сверстники! — а кто теперь этот человек волею народной резолюции? Николай Антонович — председатель Реввоенсовета фронта! Факты — упрямая вещь…
— Победили, — повторил Паскуцкий. — Я тоже многого не мог понять, но оборона Кушки, когда там принял командование старый генерал Востросаблин! Ты понимаешь, — старый царский генерал, бесконечно преданный своему гарнизону, вместе с горсткой осажденных красногвардейцев защищал советскую крепость! Но не это главное. По-настоящему я понял, что такое великая сила, когда маленький рабочий городок Чарджуй стал преградой на пути беляков. Я еще никакой военный, но знаю одно, что моральный фактор в армии — это больше половины дела!
