— Ну, пошли! — скомандовал отец.
— Погоди, — сказал деловито Колька. — Мы трупы считаем.
— Какие трупы?
— А вон вертолет опять трупы привез! — Мишка указал рукой. — Все в целлофане, как сосиски.
Это было сказано так просто и страшно, без детского содрогания, без ужаса, словно речь шла и в самом деле о сосисках…
В таком состоянии было немыслимо устраивать воспитательные походы к могилам предков.
Об этих могилах он сам узнал всего четыре года назад, случайно, как, впрочем, и о родовой усадьбе. Отец, естественно, о прошлом фамилии Ерашовых рассказывать не мог, поскольку ему самому когда-то прошлое здорово навредило: за происхождение отца отчислили с третьего курса «закрытого» факультета ядерной физики и потом едва восстановили. Так бы и жил в неведении — кто? откуда? — а тут, оказывается, такая история! Триста лет служили России, триста лет ни одна война не обходилась без Ерашовых.
А получилось так: в очередном отпуске по пути в Питер заехали в Москву и остановились на несколько дней, чтобы детям показать столицу, свозить на экскурсию по «Золотому кольцу». Остановились в каком-то городе, не входящем в заповедное кольцо, и экскурсовод неожиданно объявляет по громкоговорителю:
— Этот город известен тем, что на его окраине расположен самый лучший в средней полосе России Дендрарий, основанный более трехсот лет назад боярином Ерашовым. Создание Дендрария благословил сам государь Алексей Михайлович и даровал боярину земли со своей любимой дубравой. Самому древнему дереву в Дендрарии — более восьмисот лет.
Жена Ерашова толкнула мужа и еще посмеялась не ты ли, мол, боярин Ерашов? Алексея же словно током ударило: на мгновение почудилось, будто давно когда-то он уже был здесь! Хотя знал, что никогда даже не проезжал этого города. Тогда он подошел к женщине-экскурсоводу и спросил:
— А имя Михаил Сергеевич Ерашов вам ничего не говорит?
Так звали деда, которого Алексей никогда не видел не то что живого, но и на фотографиях.
— Как же! Это сын Сергея Николаевича Ерашова, — просто ответила она. — Известного своей теорией о гибели динозавров. А Михаил Сергеевич был медиком и создал в этом городе Институт вакцин и сывороток.
Дед Алексея действительно был медиком, скорее всего, репрессированным в тридцатые годы. Все это могло быть простым совпадением, однако Алексей уговорил жену сойти с автобуса и задержаться хотя бы до вечера. Сначала они отправились в Дендрарий и долго по нему ходили и даже немного поплутали, а потом вышли к дому Ерашовых и, на счастье, встретили Аристарха Павловича. Тот же на память знал всю родовую Ерашовых, до седьмого колена, и, зазвав к себе в гости, поил чаем и сыпал именами, датами и историями. И вдруг спохватился:
— Тиимать! Бабушка Полина-то жива! Она же ваша родня!
Ни о какой бабушке Полине Алексей и слыхом не слыхивал. Аристарх же Павлович схватил его за руку и потащил на первый этаж, к Полине Михайловне.
— Баба Поля! А баба Поля! Я родню твою нашел!
Бабушка Полина оказалась племянницей деда по женской линии — хоть дальняя, но родня! Сначала они задержались на день, потом на неделю, да так и прожили здесь весь отпуск. За месяц дети так привыкли, что уезжали с ревом, да и самому Ерашову отчего-то хотелось плакать. Правда, сыновья скоро забыли раздольное житье в родовом гнезде и снова втянулись в будни военного поселения. И вспоминали только Колокольный дуб, поразивший их воображение: они никогда не видели деревьев, стоящих на постаменте…
Во время войны, когда немцы захватили город, в первую очередь стали спиливать и вывозить в Германию деревья ценных пород и реликтовые образцы. Работала в Дендрарии целая саперная рота с машинами, кранами и бульдозерами. Около двух десятков дубов они повалили, раскряжевали и отправили эшелоном, но когда подступились к реликтам, то техника оказалась бессильной. Колокольный дуб рубили топорами посменно день и ночь и с одной стороны дорубились до самой его древней части — сердцевины. Сердцевина оказалась мощной, в обхват, и древесина была красного цвета, но щепки быстро синели на свету, словно обескровленные. И крепость ее оказалось такой, что топоры крупповской стали выкрашивались и зубрились, будто о железо. Тогда немцы привезли взрывчатку, заложили ее в разруб и взорвали. Дуб лишь содрогнулся и устоял. Подошли, посмотрели — ничего не сделалось, только пощипало кору да мягкие верхние слои. В другой раз заряды заложили с двух сторон, в надежде, что ударом взрыва сердцевина переломится, да ни тут-то было! Даже трещин не дало! Приехал какой-то инженер, сделал расчет, и тогда взрывчатку забили не в разрубы, а по кругу напротив них, чтобы сделать кольцевой взрыв. И сделали. С соседних деревьев кору сбило, кучу ветвей наломало, а сердцевина Колокольного дуба выдержала и только почернела от гари. После этого немцы отступились, к тому же ударили морозы и началось наступление русских. Немцев выбили из города, а дуб до самой весны простоял с огромной черной раной, откуда вместе с оттепелью ручьем хлынул сок. Дендрарий тогда относился к Поместному лесничеству и числился просто лесным массивом с особо ценными породами, и все древние деревья стояли на учете. Колокольный дуб списали и вычеркнули из книги. Всю весну из разруба хлестал сок, и никто не собирался его спасать — некому было, да и не до того. Но странное дело: на нем с опозданием, а все-таки начали распускаться листья. И тогда старики лесники с ребятишками собрались и начали тряпьем и веревками заматывать рану. Замотали, засмолили, но сок все равно просачивался и стекал на землю. К тому же опасались, что в сильный ветер дуб может упасть и ободрать многие соседние деревья. И тогда кому-то в голову пришло заделать дерево в бетон, благо что от немцев осталось много цемента. Соорудили вокруг ствола опалубку на высоту трех метров, залили ее бетоном да еще забутили камнем. У Колокольного дуба было два мощных отростка, между которых вешали колокол, так вот больший отросток отсох, а меньший выжил, хотя на нем ежегодно отмирали ветви.
С той поры бетон в верхней части побелел, слегка выветрился, а в нижней, от земли, подернулся зеленым мхом и стал походить на дерево. Почему-то было жутковато стоять возле него, особенно одному и в вечернее время. Создавалось полное впечатление, что живое дерево стоит на четырехгранной огромной глыбе. К тому же к постаменту была прикручена доска с надписью, где рассказывалась история дерева, и начиналась она с того, что Колокольный дуб помнит татаро-монгольское нашествие…
И вот дети старшего Ерашова, уже много повидавшие и многое пережившие, вдруг напугались этого дуба и боялись гулять одни по Дендрарию. А Ерашова пугало их отношение к жизни и восприятие мира: они не ужасались от смерти человека, но с первобытной дрожью страшились умирающего дерева.
Что это было? Неосознанное движение детской души, преклоняющейся перед величием смерти природы? И напротив, она, душа, молчала, взирая на дело привычное и обыденное — человеческая смерть?
Алексей вернулся к дому и сел на ступенях парадного: не хотелось вносить свои мысли туда, где была радость. Кирилл же увидел его и немедленно оказался рядом, прижался плечом к его плечу. Сидел на мокрой ступени и не замечал этого.
— Не боишься оставлять без присмотра? — спросил старший Ерашов. — Смотри, улетит жар-птица. Или перышки пощиплют.
— Здесь я ничего не боюсь, — заверил Кирилл. — Ее бабушка Полина взяла на крюк, и ни на шаг…
— Давно знакомы?
— В семнадцать двадцать будет ровно сутки, — Кирилл сказал это с удовольствием: дескать, вот как надо брать невест!
— Приличный срок, — проронил Алексей. — Ну, смотри, брат, сам выбирал…
— И не жалею! — Он заговорил горячо: — Ты знаешь, Алеша, она потрясающая девчонка! Ни на кого не похожа!
— Разумеется! — усмехнулся старший Ерашов. — Созывай родню на свадьбу. Когда свадьба-то?
— Мы хотели сразу, в три дня, — Кирилл досадно вздохнул. — В загсе потребовали документы… Ну и вот, ровно через месяц теперь.
— Новый адрес Олега есть?
— Нет, он же потерялся, ни одного письма…
— Адрес дам, — пообещал Алексей. — Олега обязательно вытащи. Напиши ему хорошее письмо… В общем, чтобы Олег был!
— Понял, командир!.. Ты зачем приехал, Алеш? Неожиданно…
— К Седому приехал, — сдержанно сказал старший Ерашов.
— К Седому? — изумился Кирилл. — Неужели у вас сохранились отношения? И он тебя принял?
— Принять-то принял…
— Но ничем не помог!
— Да, брат, — вздохнул старший Ерашов. — Седой сам помощи просит… Ладно! Забыли! Короче, я ухожу из армии совсем. Вчистую!
Кирилл встал, недоуменно помотал головой:
— Ты что, Алеш? Ты же писал, даже в военкомат согласен? Ну дела!..
— С тобой заключили контракт? Заключили, вместе с назначением, — Алексей тоже встал, но на ступень ниже брата. — А со мной — нет. Теперь подумай: почему со старыми боевыми офицерами не заключают контрактов? Мы что, не нужны армии?
