– Чего же ты страшишься? Почему не спишь?
– Ночью кто-то все время ходит по дворцу. А вчера я стоны слыхал. Поднялся, дверь приоткрыл, а стоны из матушкиной опочивальни!.. Подумал, умирает она, кричать хотел, да Гриша-стражник меня успокоил. А после и стоны прекратились. Утром я спросил матушку, не заболела ли? Она в ответ рассмеялась. Заболела, мол, Иванушка, да только болезнь та не страшна, а сладостна. Я ничего не понял, а мама еще сильнее смеялась. Вот ты мне скажи, Федор, как болезнь может быть сладостной? Я когда хворал, очень плохо себя чувствовал. А матушке сладостно. Почему, Федор?
Колычев смущенно ответил:
– Не знаю, государь. Одно скажу, ночью спать надобно, сил набираться. А бояться тебе нечего. Стражник всегда рядом. Ты перед сном молишься?
– Да, каждый вечер. А до того утром, днем и всякий раз, когда надобность в том испытываю.
– Молодец. Это правильно. Усерднее молись. Господь услышит тебя и разгонит все твои страхи.
В детскую заглянул князь Ургин.
– Позволь войти, великий князь?
– Зачем спрашиваешь, Дмитрий? Ты же знаешь, я всегда рад видеть тебя и Федора.
– Положено так, Иван Васильевич. К государю без его на то разрешения войти никто не может. Кроме, конечно, няньки, матушки и тех, кто с ней пришел.
Иван сказал:
– Матушке я рад. Она и приласкает, и песенку споет. Особенно люблю, когда мама положит мою голову на свои колени и волосы мне гребешком расчесывает.
Дмитрий вздохнул
– Я тоже любил матушку, хотя давно это было и ушло навсегда. Остались лишь светлые воспоминания. Ладно, вижу, у вас тут все в порядке. Вам ученьем заниматься пора. Пойду я.
Но покинуть детскую Ургин не смог. В палату вошли Елена и князь Иван Овчина, статный красавец с неизменно надменным, холодным взглядом и лукавой насмешкой на тонких губах. Овчина едва ли не со дня погребения Василия III чуть ли не повсюду сопровождал вдовую великую княгиню.
Федор и Дмитрий поклонились княгине, Овчине кивнули. Он чему-то усмехнулся и отвернулся.
Иван бросился к матери. Елена прижала сына к себе, взглянула на Колычева и спросила:
– Не слишком ли ты, Федор, утруждаешь ребенка учением?
– Мы не только занимаемся, княгиня…
Глинская не дала ему договорить.
– Иван еще ребенок, ему ученье в тягость, больше поиграть хочется, так что сегодня ты можешь идти. Позже я займусь с ним сама. Языки иноземные учить будем.
Федор сложил в стопку книги, поклонился и вышел из палаты.
Княгиня обернулась к Дмитрию.
– А с тобой, князь Ургин, я отдельно говорить желаю. Следуй за мной!
– Кто же с великим князем останется? Я обязан находиться при нем.
Елена Глинская поморщилась, отчего красивое лицо ее как-то сразу подурнело, в уголках губ появились бороздки-морщинки:
– Князь Иван побудет с моим сыном. – Она подвела ребенка к Овчине. – Поиграй с князем, Иванушка, он тебе свирельку принес и другие игрушки.
– Хорошо, матушка, – ответил Иван и добавил: – Только мне ученье с Федором не в тягость. Он много всего интересного рассказывает.
– Да и со мной, государь, тебе скучно не будет. – Овчина-Телепнев повел великого князя к лавке у оконца, где висела клетка с кенарем.
Княгиня же резко повернулась и повторила приказ:
– Следуй за мной, князь Ургин!
Дмитрий повиновался.
Елена привела его в палаты, где обычно собирался опекунский совет и приближенные думные бояре, села в кресло покойного мужа. Вдоль стен стояли лавки, убранные коврами, но Глинская не предложила Ургину присесть. Он так и остался стоять пред правительницей, что, впрочем, ни в коей мере не задевало его самолюбия. Ургину было прекрасно известно истинное отношение к нему вдовы Василия, да и бояр из опекунского совета. Оно было, мягко говоря, не очень приязненным.
Дмитрий не обращал на это никакого внимания. Он не принадлежал ни к одному из противоборствующих боярских кланов, оставался верным присяге, данной покойному Василию III, и был всецело занят обеспечением безопасности Ивана.
Независимое положение и поведение Дмитрия вызывали недовольство бояр, особенно князей Шуйских. Но тронуть Ургина они не осмеливались.
Надо отметить, что в это время пострадали многие вельможи, не признавшие власть опекунов, самой правительницы и Овчины-Телепнева-Оболенского. Этот молодой, но коварный, безжалостный человек все сильнее влиял на нее. Даже родной брат покойного Василия Третьего, старший дядя нынешнего государя князь Юрий Дмитровский вместе со своими боярами подвергся опале и был заточен в темницу.
Правительница и ближние к ней бояре знали о том, что Дмитрий Ургин имеет на Москве довольно много верных ему людей, включая ратников особой стражи. Им было известно, что он пользуется весьма большим авторитетом среди посадского, торгового, ремесленного и служивого люда, способного поднять бунт, грозящий перерасти в массовые волнения с совершенно непредсказуемыми последствиями. Оттого они и ненавидели Дмитрия, но старались не выказывать этого.
Елена, наклонив голову, смотрела на Ургина. Дмитрий спокойно выдержал ее взгляд, таивший в себе злобу, неприязнь, возможно, и тайный умысел.
Княгиня, выдержав паузу, заговорила:
– Каждый день, князь, я выхожу из опочивальни и вижу у детской и далее в коридорах каких-то неопрятных мужиков. Они наряжены в багровые с синим одеяния, да еще и с оружием. Каждый день я чувствую на себе их недобрые взоры, в которых кроются какие-то намеки. Каждый день эти мужики портят мне настроение. Более того, я уже опасаюсь одна ходить по дворцу. Много ли надо хрупкой, беззащитной женщине? Потому я и вынуждена держать при себе человека, способного защитить меня. А по дворцу, да и в городе расползаются разные непотребные слухи. Будто у меня связь с Овчиной, он мой любовник, чего не было, нет и быть не может. Я остаюсь верной мужу и буду таковой до гроба. А слухи те поганые исходят не иначе как от твоей стражи.
Ургин укоризненно покачал головой и проговорил:
– Я выслушал тебя и хочу в свой черед спросить. К чему ты завела этот разговор? Ряженые, так раздражающие тебя, являются ратниками особой стражи, созданной лично великим князем Василием. Тебе известно, что цель у нее одна – беречь жизнь и здоровье твоего сына до достижения им совершеннолетия. Все мы дали кровную клятву твоему покойному мужу и будем исполнять ее, стоять до конца, коли возникнет угроза юному государю. Тебе же, княгиня, опасаться стражи не след. Слухи, о которых ты упомянула, исходят не от ратников. Им нет дела до твоей личной жизни. Ищи сплетников среди тех, кто льстиво гнется перед тобой, в глаза говорит одно, а за спиной – другое…
Княгиня, сверкнув очами, прервала речь Дмитрия:
– Довольно! По-моему, я ясно сказала, что мне надоело видеть твоих мужиков. Для охраны Ивана хватит и дворцовой стражи. Можешь считать, что твои люди распущены. Их не должно быть ни во дворце, ни в Кремле.
– Быстро же ты, княгиня, забыла, что именно ратники особой стражи спасли жизнь тебе и твоим детям, когда рухнул мост. Не помнишь ты и о том, что клялась умирающему мужу не трогать особую стражу. Женская память коротка. Ты могла забыть многое, тем более что в этом тебе кое-кто весьма усердно помогает, но не в твоей воле распустить особую стражу.
Елена взорвалась:
– Да как ты смеешь так разговаривать со мной! Не много ли возомнил о себе, князь Ургин? Или не ведаешь, что и не таким особам, как ты, хребты в подвалах ломают?
Дмитрий, в отличие от Глинской, сохранял спокойствие.
– Ты угрожаешь мне, княгиня? Не надо. Я не боюсь. Да и не во мне дело. Государство управляется не страхом, не плахами, но милостью и благодеяниями. Сила власти в народной любви. Значит, в Господе нашем, ибо, как говорится в Писании, Бог есть любовь! Не делай зла, если не хочешь, чтобы оно вернулось к тебе. Вижу, ты желаешь слышать то, что тешит самолюбие. Дело твое. Однако особую стражу устранить не в твоей власти.
– Ты уверен в этом?
– Да! У меня есть грамота. Отозвать ее может только великий князь Иван при достижении совершеннолетия.
Глинская усмехнулась.
– Да, грамота, конечно, веская, серьезная. Это верно. Но тебе не все известно о последней воле Василия. По его завещанию все государственные дела от имени Ивана до достижения им совершеннолетия решаются мной и опекунским советом. Ты прав, я одна не могу распустить твою стражу. Это сделают опекуны от имени Ивана и при моем согласии. Совет не откажет мне, а я одобрю его решение. Вот и все! Но стоит ли доводить до этого, князь Ургин? Лучше смири гордыню, подчинись и живи спокойно, в милости и почете.
– Ты, княгиня, считаешь, что Боярская дума одобрит решение опекунского совета, посмевшего по твоей прихоти посягнуть на завещание Василия?
Елена от души рассмеялась.
– Дмитрий, а где же была дума, когда князь Юрий подвергся опале? Почему бояре молчат, зная, что он и еще десятки вельмож томятся в темнице? Где она, твоя дума, князь Ургин?
