– Как получится, Дмитрий.
– Ты домой?
– А что мне здесь делать?
– Езжай. Я еще побуду при дворе. Хочу посмотреть, как Овчина воспримет наш с княгиней договор. Она непременно обо всем ему расскажет. Он наверняка был уверен в том, что Елена распустит стражу. Это его идея. Ивана навещу. После к Грише заеду.
– Будешь продолжать уговаривать его переехать к вам?
– Вот именно что уговаривать. Ты Григория знаешь, упрется, не столкнуть. Передам просьбу Ульяны. Может, сестру послушает.
– Кто знает. Тебе скажу то же, что и раньше. Один по Москве не езди. Сам понимаешь, какое время настало.
– Со мной сегодня Молчун и Лихой.
– Это хорошо! До свидания, Митя.
– До свидания, Федор. Родителям от меня поклон.
– Матушке передам, а возвратится отец, так и ему тоже. Ну а ты Ульяне кланяйся.
– Непременно.
Боярский сын Федор Колычев оседлал коня и выехал из Кремля. Дмитрий вернулся во дворец, где пробыл недолго. Овчину-Телепнева он не встретил, убедился в том, что Елена действительно занималась с Иваном. Ургин оставил при дворе Ивана Бурлака и Федора Шлягу. Потом он отправил Андрея Молчуна и Егора Лихого оповестить ратников особой стражи о сборе в его доме в семь часов вечера и направился к Тимофееву.
Григорий уже отдохнул после ночного наряда в старом отцовском доме. Он сидел на скамье и точил нож, и так острый как бритва.
– Здравствуй, Гриша, – поприветствовал родственника Дмитрий, войдя в избу через открытые двери.
– И тебе здравствовать, Дмитрий. Чего наведался? Опять будешь предлагать переехать к вам? Не надоели тебе эти бесполезные хлопоты? Сказал же, здесь жили и померли мои родители, отсюда ушла к тебе в жены моя сестра. Я останусь тут. Слово мое крепко.
– Гриша, Ульяна просит тебя о переезде. Да и у меня есть веские причины не просить, а даже настаивать, чтобы ты жил вместе с нами.
– Что же это за причины?
Ургин передал Григорию разговор с Еленой Глинской.
Выслушав князя, Тимофеев воскликнул:
– Вот как! Княгиня ради ночных забав с Овчиной решилась нарушить слово, данное умирающему мужу? Решение, достойное безутешной вдовы, ничего не скажешь. Как же! Ведь разлюбезный Овчина не может незаметно пройти в ее опочивальню. Им весьма хотелось бы, чтобы никто не знал об их связи. Но разве можно скрыть то, что на виду? Люди на Москве давно об этом шумят, проявляют недовольство распущенностью правительницы. Напрасно Елена считает, что уменьшением податей, возведением храмов она воротит себе утраченную народную любовь. Да и не любил ее никто, кроме великого князя Василия. Соломонию, ту да, любили, а еще больше жалели. Елена же как была, так и остается для людей иноземкой. Уж мне, князь, об этом больше тебя известно. Народ, вон он, рядом живет. Ты прав, это Овчина старается, чтобы княгиня распустила особую стражу. Он своего добьется. Хитер!.. Вкрался в доверие к юному князю, добился его приязни. Но этот лицемер допускает роковую ошибку, способную погубить его. Возомнив себя чуть ли не государем, он открыто выказывает пренебрежение к боярам, издевается над их бессильным гневом, топчет ногами тех, кто пресмыкается пред ним. Овчина думает, что занял при Елене то место, которое останется за ним и в случае ее смерти. Бояре так и останутся послушными. Когда подрастет Иван, он станет при нем первым. Но не будет того. Шуйские в момент сожрут Овчину, лишись он покровительства княгини. А бояре, которые сейчас готовы сапоги ему лизать, с радостью помогут Шуйским свергнуть, раздавить ненавистного тирана, отомстят за прошлые обиды.
– Ты как Федор говоришь, Гриша.
Тимофеев положил нож на стол, поднялся с лавки, потянулся.
– Что мы с Федором, Дмитрий? Так народ говорит. А ему рта не закрыть. В этой истории успокаивает одно. Овчине жизненно необходимо, чтобы положение Елены только укреплялось, а Ивану ничего не грозило. Но хватит о распрях в Кремле, их уже не остановить. Совсем скоро бояре начнут рвать друг друга. Вот тут и ты в стороне не останешься, а с тобой под угрозу попадут и Ульяна с племянником Алешкой. Им будет нужна защита, тебе – поддержка. Овчина наверняка взбешен тем, что Елене не удалось сломить тебя. А от него любой подлости ждать можно. По трупам пойдет, только бы власти добиться. Так и будет шагать, покуда его не остановят. Только поэтому я согласен переехать к вам. Да и других стражников советую держать в доме. Чтобы куда ты, туда и они. Овчина злопамятен, коварен. Он обязательно будет искать способ отомстить тебе за неповиновение и самоуправство. Надобно беречься, а при необходимости и дать достойный ответ. Слава Богу, у нас много верных людей и на посаде, и в слободах. У Овчины же, кроме дворцовой стражи да небольшой дружины, сил нет. Но начеку быть надо, дабы нас врасплох не застали.
Дмитрий улыбнулся.
– Когда же это ты, Гриша, научился в дворцовых дрязгах разбираться, говорить ученые речи?
– Так у меня кто свояк-то? Сам князь Дмитрий Ургин. А у него кто друг наилучший? Мудрый Федор Колычев! Тут и не захочешь, а многому научишься. К тому же служба во дворце, в особой страже, даром не прошла. Немало всякого было видано, еще более слыхано. Так как насчет стражи при твоем доме?
– Я послал Молчуна и Лихого собрать мужиков. Придут, обсудим и это.
– На сколько объявлен сбор?
– На семь вечера.
– Тогда я соберусь, двери запру, и поедем.
– А оружие?
– Что есть, с собой возьмем. Сосед Васька Угрюмый на телеге перевезет. Да и оружия-то здесь нет ничего. Почти все у ратников при себе.
– Добро, Гриша, собирайся, я на улице подожду. Посижу на лавке, где Ульяну впервые встретил.
– Посиди, князь, да иногда оглядывайся. Место тут спокойное, тихое, как раз для лиходеев, чтоб врасплох застать.
– Ты не болтай попусту, Гриша, а собирайся быстрее.
– Слушаюсь, князь!
На вечернем сборе в доме Ургиных было решено, что особая стража должна днем и ночью нести службу в Кремле, а также в усадьбе князя Дмитрия. За три года она претерпела значительные перемены. Кто-то отошел от дел по возрасту. В отряд были введены новые люди, в том числе Афанасий Дубина и Карп Смуглов.
Теперь особая стража состояла из десяти постоянных ратников и тридцати запасных, готовых в любую минуту выступить на стороне князя Дмитрия Михайловича Ургина. Каждый из них мог привлечь в дружину пару-тройку своих родственников. В итоге Дмитрий имел все основания рассчитывать на довольно сильную поддержку. За ним стояла примерно сотня хорошо вооруженных воинов.
В связи с тем что Елена Глинская отказалась платить страже, ратников основного отряда содержал за свой счет князь Ургин. Это не было чем-то необычным. Дружины в удельных княжествах насчитывали гораздо большее количество ратников. На Москве же было немного бояр, имевших в своем подчинении такую силу.
Решение сбора должно было вступить в силу на следующий день. Но утро 26 августа буквально взорвало Москву известием о кончине в темнице князя Юрия Ивановича Дмитровского. На улицы вышел народ. Люди постепенно стекались к кремлевским стенам. Толпу подогревали слухи о том, что князь Юрий принял мучительную смерть, был уморен голодом.
Кто-то пустил слух, что бояре из опекунского совета той же ночью убили вдову Василия и ее детей. Пришлось Глинской выходить на кремлевские стены и выводить с собой Ивана. Но с великой княгиней сперва не было Юрия, младшего сына. Для успокоения толпы привезли и его.
Появление рядом с ними Ивана Овчины-Телепнева вызвало на площади неодобрительный гул. Он поспешил удалиться от греха подальше. Только выступление митрополита Даниила подействовало на людей. Толпа начала расходиться.
Но бояре из опекунского совета и в первую очередь Овчина-Телепнев были напуганы. Москвичи подвалили к кремлевским стенам с негодованием и требованиями, которые пришлось удовлетворить.
Был испуган и Иван. Увидев кричащую, частью вооруженную толпу, мальчик сильно испугался. Ему хотелось бежать со стены, сбросить с себя не по размеру великую княжескую одежду и в одной рубахе забиться под кровать. Но мать держала его руку так крепко, что Иван заплакал.
Наконец-то его отвели в палаты. Там находились Дмитрий и Федор Колычев. Они пробрались в Кремль вместе с вооруженным отрядом особой стражи. Иван бросился к Федору, прижался к нему. Мальчишка дрожал.
– Ну что ты, государь! – Федор погладил Ивана по волосам. – Ничего страшного не произошло. Видишь, как любит тебя народ! Только слух прошел, что с тобой неладно, так вся Москва поднялась.
– Так люди пришли на площадь из-за меня? – спросил Иван.
– Да, государь.
– А чего они кричали, будто кого-то уморили? Почему называли маму литвинкой? Зачем Ивана Овчину непотребными словами ругали? Я сам слышал.
К Ивану подошел Дмитрий, отвел его от Федора, помог раздеться, усадил на скамью.
– Народ, государь, не просто люди, мужики и бабы, а основа государства, даже оно само и есть. Ведь если бы не было народа, то не было бы и государства, ведь так?
