Политическая система Константина явилась конечным результатом процесса, который, хотя и длился, пока существовала империя, принял отчетливую форму при Аврелиане. Именно Аврелиан окружил персону императора восточной пышностью, носил Диадему и украшенное драгоценными камнями одеяние, принял стиль доминуса (господина) и даже деуса (бога); он превратил Италию в подобие провинций и дал официальную дорогу экономическому процессу, замещавшему режим договора на режим статуса. Диоклетиан постарался защитить новую форму деспотии от узурпации со стороны армии, создав хитрую систему совместного правления империей с двумя линиями преемствования власти, носящими имена Юпитера и Геркулеса, но это преемствование осуществлялось не путем наследования, а путем усыновления. Эта искусственная система была разрушена Константином, который установил династический абсолютизм в пользу своей собственной семьи — рода Флавиев, доказательства культа которого найдены и в Италии, и в Африке. Чтобы окружить себя царским двором, он создал новую официальную аристократию в замену сенаторского ордена, который «солдатские императоры» 3-го века н. э. практически лишили всякого значения. Эту аристократию он осыпал титулами и особыми привилегиями, так, например, он создал видоизмененное патрицианство, освобождавшееся от фискального бремени. Так как сенат теперь ничего не значил, Константин смог позволить себе снова допустить его членов к карьере провинциальных администраторов, которая со времени правления Галлиена была почти закрыта для них, и даровать им некоторые пустые привилегии, например, свободные выборы квесторов и преторов[15], а с другой стороны, у сенатора было отнято право быть судимым равными себе, и он перешел под юрисдикцию провинциального губернатора.
В вопросе административного устройства империи Константин завершил начатое Диоклетианом, разделив гражданские и военные функции. При нем префекты претория полностью прекратили осуществлять военные обязанности и стали главами гражданской администрации, особенно в делах законодательства: в 331 г. их решения стали окончательными, и не допускалась никакая апелляция к императору. Гражданские правители провинций не имели никакой власти над военными силами, которыми командовали дюки; и чтобы надежней обеспечить защиту от узурпации, чему служило разделение власти, Константин нанимал комитов, которые составили значительную часть официальной аристократии, чтобы они наблюдали и докладывали о том, как у военных идут дела, а также армию так называемых официальных агентов, которые под видом инспектирования имперской почтовой службы осуществляли массовую систему шпионажа. Что касается организации армии, Константин подчинил командование военным магистратам[16], отвечающим за пехоту и конницу. Он также открыл доступ варварам, особенно германцам, к высокоответственным должностям.
Организация общества по принципу строгой наследственности в корпорациях или профессиях частично, несомненно, уже закончилась перед приходом Константина к власти; но его законодательство продолжало ковать оковы, привязывавшие каждого человека к той касте, из которой он был выходцем. Такие originates (наследственные сословия) упоминаются в самых первых законах Константина, и в 332 году признается и утверждается в жизни наследственный статус сельскохозяйственного сословия колонов[17]. Кроме того, муниципальные декурионы[18], ответственные за сбор налогов, потеряли все лазейки к отступлению: в 326 г. им запретили приобретать неприкосновенность путем вступления в ряды христианских священников. В интересах правительства было такими средствами обеспечить регулярное поступление в казну налогов, тяжелым бременем как в деньгах, так и в натуре ложившихся на население еще при Диоклетиане и, разумеется, оставшихся таким же бременем при Константине. Один из наших древних авторитетов говорит о нем, что десять лет он был отличным правителем, двенадцать лет — грабителем и еще десять — расточителем, и ему постоянно приходилось вводить новые чрезмерные налоги, чтобы обогащать своих фаворитов и осуществлять такие экстравагантные проекты, как строительство новой столицы. Благодаря ему появились налоги на сенаторские поместья, известные как collatio glebalis[19]; и на прибыль от торговли — collatio lustralis[20].
В общем законодательстве правление Константина было времен нем лихорадочной активности. До нас дошло около трехсот его законов в кодексах, особенно в своде Феодосия. В этих законах просматриваются искреннее желание реформ и следы влияния христианства, например, в требовании гуманного отношения к заключенным и рабам и наказаний за преступления против морали. Тем не менее они зачастую грубы по мысли и напыщенны по стилю изложения и явно составлялись официальными риториками, а не опытными законниками. Подобно Диоклетиану, Константин верил, что пришло время, когда общество нужно перестраивать декретами деспотической власти, и важно отметить, что с той поры мы встречаемся с неприкрытым утверждением воли императора как единственного источника закона. По сути, Константин воплощает в себе дух абсолютной власти, которому предстояло господствовать в течение многих веков как в Церкви, так и в государстве.
Библиография: основные древние источники, рассказывающие о жизни Константина, — биография Евсевия, которая, однако, малодостоверна из-за религиозных предубеждений автора; трактат «О смерти гонителей», приписываемый Лактанцию; торжественные речи панегиристов; вторая книга истории Зосима (написана с точки зрения язычника); «Excepta Valesiana» и труды Аврелия Виктора и Евтропия. Среди современных книг можно отметить Н. Schiller «Geschiehte der romischen Kaiserzeit» (1887); С. H. Firth «Constantine the Great» — (1905); Secck «Geschichte des Undergangs der antiken Welt» (1909); и, главное, «Cambridge Mediaval History» (Кембриджская средневековая история, 1911, с полезной библиографией). По религиозной политике Константина рекрмендуется G. Costa «Religione e politika nel impero romano» (1923). Для рассмотрения же многих легенд и мифов, сложившихся вокруг личности и деяний Константина, рекомендуется: Burch «Myth and Constantine the Great» (1927).
В такой погожий денек мысли мальчика поневоле устремлялись прочь от классной комнаты, где все утро провел он у ног своего учителя, старого Лукулла, и от связки учебных свитков, перекинутой через плечо на ремне, конец которого был захлестнут петлей у него на запястье. Флавий Валерий Константин, известный своим друзьям как Константинас — так по-гречески звучало его имя, — шел по улице в теплых лучах весеннего солнца, шел, взбивая сандалиями сухую дорожную пыль, и мыслями был далеко от Наисса, города в горной провинции Далмация, где с рождения прошло его детство. В своем пылком воображении он во главе турмы[21] из тридцати двух всадников после сокрушительной атаки разгоряченно гнался за отрядом бегущих вестготов[22], а сзади неумолимо наступали пешие легионы[23], способные превратить проделанную им во вражеских линиях брешь в смертельную рану.
Превращаясь как раз теперь из мальчика в юношу, Константин двигался с трогательной грацией жеребенка — и это благодаря длинным ногам, за ростом которых не поспевало наделенное ими тело. В своих фантазиях он видел себя не иначе как предводителем турмы, хотя для более трудных баталий делалось исключение, и тогда он командовал уже алой[24], состоящей из двенадцати турм в едином строю. Ведь, в конце концов, разве не был он сыном Констанция Хлора, славнейшего из военачальников в армии императора Диоклетиана? К тому же царских кровей — благодаря своему происхождению от императора Клавдия Готика, который за пять лет до появления на свет Константина разбил орду пришедших с севера готов и гнал их по долине Вардар, пока именно здесь, у Наисса, не настиг их и не уничтожил.
По дороге домой Константин задержался на небольшом пригорке, чтобы взглянуть на место великой битвы, положившей конец войне и освободившей от осады Фессалоники, спасшей Грецию, Родос, Кипр и все Ионическое побережье от жестоких тевтонских завоевателей. Он стоял прямо, гордо держа голову, ибо в своем воображении был он теперь самим императором Клавдием и получал донесения о битве от трибунов[25], командовавших легионами, а в ответ рассылал нарочных с приказами, обрекавшими захватчиков на окончательное поражение.
Мир Константина ограничивался городом Наисс и окружающими его горными районами Далмации. Но живое воображение позволяло ему свободно скитаться по всему пространству Римской империи, простиравшейся от Стены Адриана[26] через Британию на северо-западе до персидских земель за Евфратом на востоке и от Дуная на севере далеко на юг, до нильских водопадов в Египте.
