Пожалуй, никогда еще многочисленные зеркала бергхофского дома не отражали столько улыбок, как в то утро, 18 ноября 1937 года.
Днем прилетел Геринг, сам недавно ставший отцом здоровенькой девочки и уже настолько освоившийся в этой роли, что, едва поздравив Рудольфа, принялся давать ему советы относительно вреда пеленок и пользы закаливания «с первых же дней».
Немного позже приземлился самолет Лея, из которого следом за Робертом выбрался очень желанный, давно ожидаемый здесь гость — Карл Хаусхофер. Ему вместе с Гитлером предстояло стать попечителем (или, говоря прежним языком, крестным отцом) мальчика.
Гесс как-то сказал Гитлеру, что даст своему сыну «выразительное» имя.
Ребенка назвали Вольф-Рюдигер-Адольф-Карл, что вполне отвечало этому намерению: Вольф — в честь имени, которое носил Гитлер «во времена борьбы»; Рюдигер — в честь воинственного героя германских саг, два последних имени — в честь попечителей.
Гитлер выглядел возбужденно-счастливым. Он отменил все дела, со всеми был добродушен, много шутил.
Забавно было наблюдать за Герингом, который расхаживал по дому с таким видом, будто отцом только что сделался он. Именно так Герман и ощущал себя до сих пор: дочь Эдда была его особой гордостью, скрытым мужским торжеством, победоносно опровергшим все неутешительные прогнозы медиков. Геринг, как истинный знаток, рассуждал теперь об искусственном вскармливании, о режиме, делился познаниями из области детской психологии… Настроение ему (как это теперь часто бывало) испортил циник Лей, который поневоле слушал-слушал похвальбы молодого папаши, да взял и объявил во всеуслышание:
— В следующий раз, старина, непременно возьми ножницы у Брандта и сам перережь пуповину. Получишь при этом массу еще не изведанных тобой ощущений.
Было около десяти часов вечера. Они все сидели за торжественным ужином в убранной цветами столовой зале на втором этаже.
Геринг в недоумении так подался вперед, что кресло под ним хрустнуло:
— То есть, как… сам?
— Так, как это сделал я. Старый крестьянский обычай — быть с женой от начала до конца, а не трястись от страха за тремя дверями.
Маргарита, сидевшая рядом, прикусила губу и незаметно дернула его за рукав. Поздно. Присутствующие оживились.
— Ты был с Гретой там… во время?.. — поразился Рудольф.
— Был, был, — подтвердил за Лея Брандт. — И сам принимал своих двойняшек: первой — Анхен, вторым — Генриха.
— И что? И как? — с живейшим интересом повернулся к Лею Гитлер, но наткнулся на взгляд Маргариты. — Приношу извинения, фрау! Но это так необычно для нас!
Реакция остальных была различна: Геринг досадливо нахмурился; Геббельс глядел на Лея откровенно-насмешливо; Риббентроп — с холодным недоумением; скромный Тодт уставился в тарелку, как и Борман, который, впрочем, и сам как-то во время родов навестил Герду, когда та уж очень орала.
Деликатный Хаусхофер, обратившись к Гитлеру, перевел разговор на возрождение некоторых старых народных традиций и вскоре увел дискуссию так далеко, что к прежней теме больше не возвращались.
После предыдущей бессонной ночи огромный дом быстро погрузился в глухой покой. Но так только казалось. Сел за стол неутомимый Борман. Долго ворочался в постели фон Риббентроп, заново переживая раздраженный тон фюрера, всегда тяжело действующий на него. Не смог заснуть и Рудольф Гесс. Чувство огромного счастливого облегчения толкало его к каким-нибудь действиям; он уже несколько раз заходил взглянуть на сына и жену, вышел погулять с Бертой, потом поднялся на третий этаж в библиотеку и неожиданно обнаружил там Роберта Лея, который полулежал в кресле и глядел в потолок. Рудольф, по привычке, быстро осмотрел все вокруг, но бутылки нигде не обнаружил.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— Ночь пережидаю, — отвечал тот.
Рудольф пожал плечами, прошелся взад-вперед, посмотрел на Лея. Роберт поморщился:
— Грета уснула. Не хочу ей мешать.
— У тебя бессонница?
— Наоборот.
Гесс снова в недоумении передернул плечами.
— Как ты думаешь, что меня завтра ждет — Аустерлиц или Ватерлоо? — пробормотал Лей.
Рудольф еще походил, размышляя. Потом сел в кресло напротив.
— Я думаю, приглашение сюда Тодта о многом говорит. Адольф его очень высоко ценит и будет внимательно слушать. Если завтра ты спокойно, с цифрами, докажешь, что финансовых резервов у тебя нет…
— Нет! Как же! У меня одних только членских взносов в казне на полтора миллиарда марок! И Геринг это знает. А теперь еще если Шахт уйдет… — Он снова тяжело задумался.
Гесс тоже молчал. Ему сейчас очень не хотелось повергать Лея в еще большее уныние. Роберт пока не знал, что Гитлер уже подписал приказ о замене Шахта Вальтером Функом на посту имперского министра экономики, с 26 ноября. Не знал Лей и того, что готовится «дело» о смещении командующего сухопутными войсками Вернера фон Фрича по обвинению в гомосексуализме, ведется тайный подкоп под главнокомандующего вермахтом фон Бломберга… Оба они — Фрич и Бломберг (а также фон Нейрат, которого предстояло сменить Риббентропу) — на недавнем совещании 5 ноября, на котором Гитлер объявил об аншлюсе Австрии, хором заявили, что Германия к войне не готова, а идеи фюрера «утопия». Этого оказалось достаточно, чтобы Гитлер поставил на всех троих крест. Самоуверенный Геринг уже собирался праздновать победу. Но… Гитлер не был бы Гитлером, если бы позволил кому-либо давить на себя. Чем активней наседали на него сторонники «войны через два года», тем демонстративней он прислушивался к Лею, твердившему, что стране нужно дать двадцать лет «спокойно поработать», к разделявшим это мнение высшим офицерам, к серьезным экономистам вроде Фридриха Тодта, наконец — к министру экономики Ялмару Шахту… которого, однако, вежливо довел до отставки.
Гесс понимал, что умом Гитлер противится «авантюре», однако в душе, в воображении своем Адольф давно уже перешагнул все границы, попрал все договоры, и потому воинственное тявканье Геринга сейчас для него, как соловьиная трель.
— Что с тобой? — вдруг спросил Лей, пристально глядя в лицо Рудольфу.
— А… что?
— Ты как будто монолог произносишь.
Гесс поднялся:
— Монологи будут завтра. Один совет — держи себя в руках. Геринг станет тебя провоцировать. У него завтра одна задача — прогрызть дырочку в мешке, чтоб оттуда слегка посыпалось. Но если ты будешь тверд и последователен, то… — Он невольно вздохнул, — то хотя бы время выиграешь.
Лей глядел на него с грустной усмешкой. Рудольф пожелал ему спокойной ночи и вышел. Спускаясь по лестнице, он увидел тоненькую женскую фигуру в накинутой на плечи светлой шали. Он невольно замедлил шаг.
Маргарита тихо шла вдоль стены, словно в задумчивости, и только рука, нервно комкавшая на груди кончики шали, выдавала ее смятение. Она еще не видела брата, но вдруг, что-то почувствовав, вскинула голову и отпрянула слегка, точно на нее сверху глядело привидение.
Он быстро спустился к ней; она тоже сделала несколько шагов по ступеням навстречу. Оба смотрели друг на друга вопросительно.
— Что ты бродишь одна? — спросил Рудольф.
— А ты? Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось. Все спят. Ты искала Роберта?
— Да.
— Он в библиотеке.
Она сделала еще несколько быстрых шагов, но Рудольф придержал ее за плечи. Она стояла теперь на ступеньку выше; ее лицо было почти вровень с его лицом, глаза глядели прямо в глаза.
— Ты останешься? — спросил Гесс.
Она не отвела взгляда.
— Если уедешь завтра, то сейчас лучше не ходи.
Рудольф отпустил ее плечи и сошел вниз. Он не обернулся взглянуть, как поведет себя сестра, но когда утром Эльза осторожно спросила о Маргарите, уверенно отвечал, что Грета, конечно, останется.
19 ноября в Бергхоф прилетел лорд Галифакс с заверениями, что Англия готова предоставить Германии «свободу рук в Восточной Европе», в связи с выдающимися заслугами фюрера по превращению Германии в «бастион Запада против большевизма». Назывались Австрия, Чехословакия, Данциг (Гданьск)…
Тем же утром в Бергхоф прилетел и Гиммлер. В его самолете прибыл также Вальтер фон Браухич, командующий танковыми частями рейхсвера: честолюбивому выдвиженцу Фрича было предложено начать собственную игру.
Гитлер, совещаясь накануне с Гессом и Геббельсом, пожаловался им, что среди высших офицеров вермахта у него сторонников нет. «Они все в заговоре, — сказал он. — Верю одному Рейхенау, но его снова заблокирует эта старая лиса Рундштедт». Втроем они долго тасовали «вермахтскую колоду» и остановились на Браухиче, как самом подходящем на пост командующего сухопутными войсками вместо Вернера фон Фрича.
