Гиммлер вместе с самим генералом привез и досье на него. Некоторые сведения о личной жизни кандидата только подтверждали, что выбор сделан правильно. Браухич собирался развестись с женой и сразу же вновь жениться на молоденькой Шарлотте Рюффель, преданном члене НСДАП и фанатичной поклоннице фюрера.
Секретное совещание у Гитлера началось в два часа дня, сразу после длительной личной беседы фюрера с Галифаксом, который помимо дифирамбов и заверений привез от Чемберлена вполне однозначное условие: Германия может перекраивать Европу лишь «путем мирной эволюции».
На совещании, кроме самого фюрера, присутствовали Гесс, Геринг, Лей, Гиммлер, Геббельс, Борман, Риббентроп, Браухич и Тодт. Стенограмма не велась. Гитлер предложил форму «дружеской беседы» и «личного улаживания», под которой подразумевалось, что все спокойно выскажут претензии друг к другу и дружелюбно поладят. Пример показали Геббельс и Риббентроп (которым накануне фюрер продиктовал компромиссное решение). Оба артистично сыграли свои роли: Геббельс «спокойно» высказал претензии, Риббентроп «дружелюбно» согласился, ровно наполовину. После них слово попросил Борман, предложив вариант директивы, запрещающей впредь являться к фюреру с взаимоисключающими мнениями. Таким образом, сцена была подготовлена для следующей пары — Геринга и Лея, и Герман «спокойно» пошел в атаку:
— Мы все мечтаем о счастье и довольстве для немецкого народа, — объявил он. — Мы ради этого начинали нашу борьбу. Но народ будет счастливей, если получит такую армию, которой не нужно идти в бой, а довольно лишь сомкнуть ряды, дабы устрашить своих врагов. Такую армию, которая побеждает, не наступая…
Геринг трещал уже минуты четыре. Пару раз он делал паузы, сердито поглядывая на Лея, который уставился в широкие окна за его спиной.
«Ну, погоди ж, …твою мать!» — про себя выругался Герман и пошел на таран.
— Такая замечательная организация, как «Сила через радость», созданная нашим товарищем, безусловно дает наглядное подтверждение заботы партии о трудовом человеке. Однако нашему товарищу нельзя забывать, что этот простой трудовой человек — немец! А для нас, немцев, отказ от удовольствий и есть высшее удовольствие и удовлетворение! Трудовой Фронт станет еще сильнее и… менее радостным… — Геринг внезапно почти выплюнул последние два слова с таким раздражением, что Геббельс невольно усмехнулся.
Геринга выводил из себя тот факт, что уже решенное дело требует от него стольких слов! Накануне фюрер ясно дал понять, что сегодня от всех ожидаются компромиссы. Утром Герман послал Лею записку с одной только цифрой — «400 млн». Если бы сейчас «трудовой вождь» не гипнотизировал пространство за окнами, а «дружелюбно» предложил 200 млн, то это стало бы компромиссом, на определенный срок.
Но Лей упорно молчал. Геринга несколько смущало присутствие Фрица Тодта, человека, чье мнение Гитлер ценил очень высоко. Герман поначалу был уверен, что привезенный Тодтом в Бергхоф окончательный проект «Линии Зигфрида» — лишнее доказательство того, что без миллионных средств ГТФ дело дальше двигаться не может. Но теперь он и в этом засомневался — технократ тоже помалкивал.
«А, чтоб вас обоих!» — чуть не вслух подумал Геринг.
— Одним словом, мне нужно восемьсот миллионов, — прямо заявил он.
Лей наконец одарил его взглядом, в котором ясно читалась фигура из трех пальцев, в простонародье именуемая кукиш, и… ни слова в ответ.
Геринг, краем глаза все время следивший за реакцией фюрера, понял, что того происходящее пока не более чем позабавило, и, кивнув всем, спокойно сел.
«Теперь-то уж „бульдогу“ придется что-то протявкать в ответ», — решил он. И снова ошибся. Этот сукин сын продолжал тупо молчать!
Чтобы не оказаться совсем уж в нелепом положении, Герингу пришлось слегка постучать карандашом по столу:
— Ро-берт! Ты, по-моему, заставляешь всех ждать!
Лей перевел на него прозрачный взгляд:
— А что я должен сделать?
В зрачках Геринга загорелись две красные точки. Это был грозный признак.
— Я прошу прощения. Я всех внимательно слушал, — объяснил Лей. — Но так получилось… Я перепутал таблетки — вместо аспирина принял снотворное. Еще раз прошу меня извинить.
— А, такое случается! — сочувственно кивнул Гитлер. — Сделаем перерыв, господа, до завтра, до восьми часов. Рейхсляйтер Борман представит план реорганизации военного управления. Надеюсь, оставшиеся вопросы также будут улажены.
Через полчаса раздосадованный Геринг попросил фюрера принять его, намереваясь пожаловаться на бессовестного Лея, который, «порою ведет себя вне всяких границ». Но Гитлер сразу его осадил.
— Любого, кто придет ко мне с подобной жалобой, я выгоню вон! — резко бросил он и тут же широко улыбнулся. — Но не вас, мой дорогой друг, но не вас.
Он указал Герингу на кресло, сел напротив и наклонился вперед, упершись локтями в колени:
— Выслушайте меня, Герман, и давайте больше к этому не возвращаться. У меня к Лею много претензий, но я их все глотаю. Так же намерен поступать и впредь. Его не исправить. Но и не заменить. Я думаю, будь на его месте любой другой, мы бы уже прошли через гражданскую бойню, потому что четыре года назад никакие спектакли и аресты не сломали бы профсоюзам хребет, как никакие ласки и угрозы не заставят женщину отдаться тому, кто ей не по сердцу. Неудачное сравнение? Отнюдь! Немецкий пролетарий — особая субстанция. Заставить его хорошо трудиться — то же, что заставить женщину любить. Мы все еще помним двадцатый год! Вы перестали бывать на рабочих митингах, мой друг, а я иногда там выступаю… — Гитлер встал и начал расхаживать. — И я очень не люблю таких выступлений. Не люблю смотреть в эти лица. Что-то в них есть недосказанное, что-то как будто… припрятанное, что-то такое, до чего я никогда не могу дотянуться. И это «что-то» таит в себе опасность не только для дела национал-социализма, но и для самой идеи! Я нутром чую.
Он весь слегка передернулся, словно желая стряхнуть с себя неприятное ощущение.
— Одним словом, не станем вмешиваться в эти дела! К тому же Лей далеко не столь уж неуступчив. Вспомните ваши прежние конфликты — в Пруссии, например! Вообще, если на него долго давить, как вы это умеете, Герман, то он, в конце концов, плюнет и сдастся. Тем более теперь, когда у него, возможно, наладится, наконец, семейная жизнь. Но! — Гитлер остановился перед Герингом и многозначительно поднял палец. — Но никогда не рассчитывайте, что давить на него стану я!
Геринг ушел от Гитлера еще более недовольным, чем к нему явился. Фюрер, по сути дела, выдал Лею «индульгенцию» перед Господом… в лице самого себя.
Маргарита сидела с Эльзой, кормившей малыша, когда к ним пришел Рудольф.
Беспокойство за жену еще не оставило его, да и ребенок, хоть и родился здоровым и крупненьким, но ему, впервые ставшему отцом в сорок три года, казался самым беспомощным и хрупким на свете существом.
Эльза решила кормить сама; молоко пришло сразу и много, и кормления всем доставляли удовольствие.
В спальню тихонько постучали, послышался голос Лея.
— Войди, Роберт, — отозвалась Эльза. — Я уже покормила.
Она спрятала грудь и, положив сына на подушку, приветливо улыбнулась:
— Вы сегодня быстро закончили, — заметила она.
— Да, быстро, — усмехнулся Рудольф. — Можно я его возьму?
Он взял малыша, сучившего голыми ножками, бережно, как показал Брандт, придерживая головку.
— Очень красиво держишь, — похвалил Лей. — Только лучше положи пока.
— Почему? — не понял Рудольф.
— Сейчас увидишь. Дай-ка мне. — Он взял ребенка, положил его на подушку, немного на бочок, отвернув от Эльзы. Младенец тут же пустил такую упругую струю, что Рудольф про себя пришел в восторг.
— В них гораздо больше жизненной силы, чем нам это кажется, — усмехнулся Роберт.
— Между прочим, там Геринг зубами скрежещет, — заметил ему Гесс.
— А что случилось? — спросила Эльза.
— Забавное недоразумение, — ответил Лей. — Грета, что за таблетки на моем галстуке лежали?
— Это мои. Я хотела снотворное принять, но… — Маргарита смутилась, припомнив минувшую ночь.
— Я так и подумал, — кивнул Лей.
— Как же ты глотаешь что попало?! — возмутился Рудольф.
— Ну, виноват. Зато появилось свободное время и возможность нам с Гретой прогуляться к Кельштейну. Хоть посмотрим, что там Борман настроил.
— Как же ты в таком состоянии…
— Я в таком состоянии не могу серьезные вопросы решать, тем более с Герингом. А с женой побыть в самый раз. Вообще-то… — Он глубоко вздохнул. — Будь вашему Буцу хотя бы две недели, я бы и вас троих туда вытащил. Такая красота вокруг, а мы тут все ходим, как индюки по птичьему двору, и пакостим друг другу.
