Георгий Соловьев - Отец

— Вот он, наш нетчик! — воскликнул Артем, первым заметив Александра Николаевича.

Дмитрий подтянулся и шагнул навстречу отцу. Обходя стол и стулья, он попытался призастегнуться, но так и не затолкал ни одной пуговицы в петлю.

Они трижды поцеловались.

— Да ты у нас, папка, молодцом! Тебя и годы не берут, — сказал Дмитрий, откачнувшись от Александра Николаевича и продолжая держать свои тяжелые вытянутые руки на его плечах.

— Это верно: не берут… Они только сразу хватают, — Александр Николаевич почувствовал в голосе Дмитрия фальшь; показалось, Дмитрий что-то скрывает за деланной радостью и чересчур внимательным сыновним взглядом. — Один, без супруги пожаловал?

— Один. Еле вырвался. Как из плена сбежал. — Дмитрий чуть посмеялся, отпустил плечи отца и шагнул в сторону.

— Так-так. — Александр Николаевич обошел стол и поздоровался за руку с Артемом.

— Здравствуй, папа, — сказал Артем просто, пожимая руку отца. — Гулять ходил?

— Гулять? — Александр Николаевич выставил из карманов на стол две поллитровки. — Видишь: командировку мне давали.

Артем стукнул бутылками.

— Ну и пображничаем же! Я тоже явился с горючим. А главное: угощение у нас столичное, сроду не едали. — Он насмешливым взглядом встретил Варвару Константиновну, принесшую, наконец, из кухни семгу в стеклянной вазе на тонкой ножке.

— Иди-ка, Марина, освободи тарелки от помидоров, — распорядилась Варвара Константиновна. — А вы, модницы, чего? Видите, не управляемся! — пристыдила она Вику и Женю.

Женщины дружно занялись столом. Александр Николаевич подсел к Артему. Дмитрий опустился на стул рядом с ними.

— Так как же, папа, живешь, работаешь? — спросил он.

— Как живу, сам видишь, а работаю… Работаю в три смены, — с сухой сдержанностью ответил отец и в свою очередь, словно из вежливости, а не потому, что ему это было интересно в самом деле, спросил: — А у тебя как дела? Надолго ли в отпуск?

— На все тридцать суток.

— Ишь. На весь отпуск, значит… А из какого же это плена ты сбежал?

— Да ведь дочь у меня школьница. Зинаида Федоровна вообще боготворит ее, а теперь вся жизнь моей маленькой семьи подчинена Лидочке. Ну, а мне захотелось все же встряхнуться. Вот и оставил жену и дочь.

И опять Александру Николаевичу показалось, что сын что-то не договаривает.

— А служба твоя как идет? — спросил он уже по-отцовски требовательно.

— Вернусь, крейсер принимать буду.

— Крейсер. — Александр Николаевич, наконец, посмотрел сыну в глаза. Выходило, что Митька служил исправно и в службе шел вперед. — Видел я в «Огоньке» на снимках наши новые корабли, которые с заграничными визитами ходили. А расскажи-ка мне, как они против тех, старинных, на которых еще мы плавали?

Дмитрий знал, что тот, кто прослужил на флоте, а тем более столько, сколько послужил и пережил его старый отец, тот на всю жизнь остается в душе моряком. Ему подумалось, что их — его и отца — любовь к флоту — одна из тех неразрывных связей между ними, которая послужит основой к сближению.

— Корабли остались кораблями: те же трубы, мачты и пушки в броневых башнях. А если сравнить нынешний крейсер хотя бы со старушкой «Авророй»… Ну, мы еще поговорим, папа, — Дмитрий сказал это уже без той фальшивости и бодрячества, которые показались было в нем Александру Николаевичу.

«Нет, сын, ты приехал домой не только встряхнуться. Что-то стряслось у тебя такое, что тебе больше некуда было деваться», — подумал старик.

Наконец стол накрыли. Все расселись, и Артем принялся откупоривать бутылки и разливать вино.

Дмитрий вышел в прихожую и принес свой второй большой чемодан.

— Ты что это, брат? — удивился Артем. — Или не все выложил? Погоди, придет еще черед.

— Черед пришел. Самый черед. — Дмитрий достал из чемодана куклу. — Держи-ка, Татьяна Артемьевна!

— Ах! — выдохнула Танечка и схватила обеими руками красавицу в нежно-розовом, как яблоневый цвет, платье и с голубыми, как апрельское небо, глазами.

— Тебе, Алешка. — Дмитрий поставил перед племянником блестящий легковой автомобильчик.

Мальчуган убежал в прихожую, чтобы там немедленно опробовать игрушку. Танечка соскользнула с колен матери и упорхнула за Алешкой.

Марине Дмитрий подарил отрез темно-синей шерсти на платье.

— Премного благодарю, — сказала она, кланяясь Дмитрию.

Анатолий довольно равнодушно отнесся к фотоаппарату.

Артему Дмитрий преподнес семь бритв в бархатном футляре.

— Это что же, для нашей совхозной парикмахерской? — спросил Артем.

— Читай! — Дмитрий раскрыл и разложил в ряд бритвы. На полированных лезвиях по-немецки были вытравлены дни недели. — На каждый день по бритве.

— Да я безопаской раз в неделю поскребусь и то для проформы. Мне одного лезвия на полгода хватает.

У Артема на его розовом лице, казалось, не могла всерьез расти борода. В детстве и молодости он был белобрысый, и странным казалось, что его мягкие и светлые когда-то волосы сейчас густо заседели и стали сивыми.

Перед Викой Дмитрий положил в тарелку нитку янтарных бус.

— Вот спасибо-то! — Бросив вызывающий взгляд на Артема, Вика надела бусы. И оттого, что на ее высокой груди заколыхались крупные круглые янтари, Вика стала еще пышнее.

— Денег-то, Митенька, сколько… Денег… — Варвара Константиновна растерянно смотрела, как щедро сын раздает подарки. Но когда Дмитрий накинул на ее круглые плечи пуховый платок и расцеловал в мягкие щеки, она умолкла, довольная и счастливая.

Александру Николаевичу Дмитрий подарил кусок черного сукна с полным прикладом на костюм. Старик погладил рукой сукно и подкладку, и было слышно, как трещали шелковистые ворсинки, цепляясь за его корявые пальцы.

— Положи куда-нибудь, — сказал он, передавая подарок Варваре Константиновне.

«Ишь ты: бритвы, аппарат, янтари… — Александр Николаевич снова увидел в осанке и улыбке Дмитрия бодрячество и самодовольство. — Привез закусок, подарков и думает, что это и все, что от него требуется. Жди от него, чтоб повинился… А сукнецо на костюм Тольке пойдет, уж почти студент парень-то, да попроще материал надо бы», — подумал Александр. Николаевич и сказал:

— А ну-ка!.. Стало быть, за встречу. За одно и обновки обмоем.

Все поднялись и потянулись чокаться.

Дмитрию казалось, что все рады его приезду, его подаркам и все полны родственных чувств к нему.

— А я пью за наше знакомство, — сказала Женя Балакова, касаясь своей рюмкой стопки Дмитрия Александровича, дружелюбно и просто глядя ему в глаза.

«Да, да, она одна здесь чужая мне», — подумал он. И вдруг заметил, что Женя очень красива.

Когда Дмитрий только приехал, то поздоровался с мелькнувшей в прихожей девушкой в рабочем халате, повязанной ситцевым платком и перепачканной мукой. Потом эта девушка куда-то скрылась. И вот, оказывается, каркая она.

Женя тоже наблюдала за ним с любопытством. Дмитрий смутился и усердно занялся куском пирога и студнем, положенным ему в тарелку Варварой Константиновной.

Артем снова наполнил рюмки.

— За что по второй выпьем? — спросил он.

— За три поколения Поройковых, — Дмитрий поднялся. — Как славно, что мы все вместе!

— Это правильно, что все вместе! — поддержала Вика. Ее зеленые глаза влажно блестели, а пышная грудь часто и высоко поднималась и опускалась.

Все так же дружелюбно глядя в глаза Дмитрию Александровичу, Женя коснулась его стопки своей рюмкой.

— Да, да, я невежа, я не ответил на ваш первый тост… Конечно же, я пью с удовольствием и за наше знакомство. — Дмитрий теперь уже смело смотрел на Женю, откровенно любуясь ею. Лицо у Жени было смуглое, с правильными чертами и строгими бровями. Темные волосы уложены в скромную прическу, и казалось, что только эта прическа хороша ей. И шерстяное темно-вишневое платье шло к ней как нельзя лучше. Вся спокойная красота Жени как бы говорила за то, что у нее твердый характер, но глаза были добрыми и смотрели доверчиво.

«Она уж не такая юная», — подумал Дмитрий. Ее руки, плечи были налиты зрелой женственной силой. Немного гордая манера Жени держать голову показалась Дмитрию не совсем естественной, и это заставило его подумать, что Женя пережила такое, что тяготит ее и сейчас и чему она не позволяет овладеть ее мыслями.

За столом становилось шумней. Артем щедро угощал всех семгой. «Все и всегда у них просто, — думал Дмитрий, глядя на спокойные лица отца и матери. — Вот я здесь, а для них это очень просто, как будто они знали, что иначе и не могло быть. Ведь они пережили немало, а вот сумели сохранить свое святое и хорошее». И тяжелые думы и гнетущее чувство, с которыми Дмитрий уехал из Славянского Порта, вновь овладели им. «Было ли им когда-нибудь тяжело, как мне сейчас?» — думал он, вспоминая уже в который раз последнюю сцену, разыгравшуюся между ним и Зиной, и свой отъезд.