Георгий Соловьев - Отец

«Она уж не такая юная», — подумал Дмитрий. Ее руки, плечи были налиты зрелой женственной силой. Немного гордая манера Жени держать голову показалась Дмитрию не совсем естественной, и это заставило его подумать, что Женя пережила такое, что тяготит ее и сейчас и чему она не позволяет овладеть ее мыслями.

За столом становилось шумней. Артем щедро угощал всех семгой. «Все и всегда у них просто, — думал Дмитрий, глядя на спокойные лица отца и матери. — Вот я здесь, а для них это очень просто, как будто они знали, что иначе и не могло быть. Ведь они пережили немало, а вот сумели сохранить свое святое и хорошее». И тяжелые думы и гнетущее чувство, с которыми Дмитрий уехал из Славянского Порта, вновь овладели им. «Было ли им когда-нибудь тяжело, как мне сейчас?» — думал он, вспоминая уже в который раз последнюю сцену, разыгравшуюся между ним и Зиной, и свой отъезд.

С Зиночкой Дмитрий познакомился во Владивостоке, на танцах в Доме флота. Он уже был лейтенантом-подводником, человеком вполне самостоятельным и с вполне определенными намерениями начал ухаживать за миловидной веселой девушкой.

Вскоре Дмитрий был приглашен в ее дом. Отец Зиночки, бухгалтер судоремонтного завода, а до революции банковский служащий, проявил отеческую доброту к молодому моряку, мать тоже с лаской приняла одинокого юношу.

Бывая в долгих зимних плаваниях, лейтенант Поройков с нетерпением ждал часа, когда ступит на берег и ему разрешат отлучиться в город. Ночи без сна на вахте, непрерывные учения, холод внутри подводной лодки, и ледяные брызги волн, и лютый ветер наверху, строгость старших начальников, школивших «фендрика», — во всем этом было мало веселого. И как он наслаждался уютом квартиры, заботами людей, которые становились ему все ближе и ближе, с которыми он отдыхал от тягот службы!

Так дело дошло и до свадьбы. Натрудившись в море, Дмитрий приходил домой, к любящей жене, в свою новую семью, которая ничего от него не требовала; наоборот, теща и Зиночка нежно заботились о нем. У него всегда были накрахмалены сорочки, а летом — белые кителя. Зина перестала работать чертежницей и принялась деятельно за свое собственное хозяйство. Она говорила, что они должны встать на ноги, и приходила в восторг оттого, что приобретает заграничные вещи — в то время во Владивостоке было много японских товаров, которыми японцы расплачивались за выкупленную у нас Китайско-Восточную железную дорогу.

Зиночка решила, что Митя должен иметь отличную штатскую одежду, и у него завелись костюмы и пальто, сшитые знаменитым во Владивостоке портным-китайцем. Иногда она подсказывала ему, что надо и маме с папой сделать подарок, и он соглашался. Своим родителям он не посылал ни копейки, и это его не смущало. Ведь они с Зиночкой «становились на свои ноги».

Одного только панически боялась Зина — ребенка, и очень искусно избегала его. Забеременела она лишь тогда, когда получила письмо от матери, в котором та писала, что всей душой хочет внучонка. Это было, когда Дмитрий уже окончил специальные курсы и плавал на Балтике командиром новой и большой подводной лодки.

Сын Сашенька родился перед самой войной.

Когда вокруг Ленинграда с жестокой быстротой начало смыкаться кольцо вражеской блокады, Дмитрий потребовал от Зины, чтобы она с сыном выехала на Урал к ее тетке. Несколько месяцев он в тревоге ждал от нее весточки. Наконец жена сообщила ему, что Сашенька умер в пути.

В боевой жизни подводник Поройков, горюя о сыне, в то же время испытывал растущую нежность к жене. Он дня не прожил без того, чтобы не думать о ней, ему казалось, что без него она особенно остро переживает потерю. Сашенька не просто умер, он погиб. Ну как было выжить крошечному больному человечку в долгой, тяжкой дороге в холодном вагоне, под бомбежками? Война убила малютку.

Возвращаясь из боевых походов в базу, Дмитрий получал скупые письма жены. Она писала, что в тылу жизнь нелегкая, что работает в госпитале на самой черной работе, но готова пережить все для победы.

В мае 1945 года Зинаида Федоровна приехала к Дмитрию в Таллин. При встрече она не ответила ему прежней радостью и нежностью. Он тогда объяснил перемену в жене, как уход в себя после перенесенных лишений и горя. «Должно пройти время», — думал он.

Но время шло, и Дмитрия все больше и больше тревожило безразличие, с каким Зина относилась ко всему окружающему, к его отношениям с ней, даже к тому, что она вскоре после приезда забеременела.

Зина была по-прежнему хорошей хозяйкой (она сказала, что после войны они остались «голы, как соколы») и от жалованья к жалованью, которое Дмитрий Александрович целиком отдавал ей, наживала добро. Он хотел было как-то послать денег своим старикам, но Зинаида Федоровна рассудила, что пока этого делать нельзя. Он согласился, надеясь, что увлечение устройством нового гнезда в конце концов вернет ей былую жизнерадостность.

Однажды он увидел забытые женой на столе квитанции за квартиру и среди них квитанции за переведенные во Владивосток деньги. Это его оскорбило, но он промолчал, а спустя некоторое время вновь намекнул, что необходимо послать деньги его родителям. Ответ был тот же.

Тогда он спокойно сказал Зинаиде Федоровне, что за время их супружества его отец и мать не получали от него помощи, даже во время войны он ей одной высылал денежный аттестат и все, что оставалось от жалованья: тогда деньги были дешевы, и распылять их не стоило. А теперь вот они опять посылают деньги только во Владивосток.

Зинаида заявила, что и впредь будет помогать своим папе и маме: они уже старые и больные, а она у них единственная дочь, и пусть он сам вспомнит, как они холили его во Владивостоке. Его же родители еще оба работают, получают пенсию за погибшего сына, у них есть еще дети, и пусть они им и помогают. А если он уж хочет им помогать, то пусть это делает за счет своей дочери, которая так быстро растет и которой всего нужно больше и больше.

Подошло время отпуска, и Зинаида Федоровна потребовала ехать к ее родителям. Тестя и тещу они нашли в полном здравии. Тесть по-прежнему работал бухгалтером. Жили они все в той же просторной квартире, произвели полный ремонт и оплачивали даже излишки жилплощади. Когда он сказал об этом жене, она ответила, что это и его дом, он их ждет всегда и нужно его беречь.

Вот тогда-то Дмитрий Александрович и начал сознавать, что он, наконец, должен будет набраться решимости и при подходящем случае поставить на своем.

Изредка он писал своим старикам, они отвечали, и простые слова их писем: «Живем хорошо и вам того желаем» — несколько облегчали его совесть.

Дочь Лидочка росла ласковой девочкой. Дмитрий Александрович горячо любил ее, но и с дочерью у него было как-то неладно. Он был занят службой, много плавал, когда же приходил домой, то ему не разрешалось гулять с Лидочкой, потому что он ее или от ветра не убережет, или мороженым сверх меры угостит. Купленные им игрушки оказывались грубыми и некрасивыми.

Вскоре Лидочке потребовались пианино и учитель музыки. Потом Лидочку надо было везти в Крым…

Никак не представлялось Дмитрию Александровичу случая, чтобы повернуть на новые рельсы свою семейную жизнь. Больше того: ему самому становилось все неуютней в семье. Дело дошло до того, что он просто поселился на корабле в каюте и всецело отдался службе.

И опять подошел очередной отпуск. Тут и получил он письмо от матери. Она сообщила, что отец плох, обижен на сына, обида его правильная и Митя должен навестить его.

Дмитрий Александрович решил ехать к родителям. Это будто и был тот случай, которого он ждал.

— Что ж, к тому дело идет, — сказала Зинаида. — Ты дома не живешь, можешь и совсем нас бросить.

Это было возмутительно несправедливо. И Дмитрий решил показать свой характер. Получив жалованье и отпускные, он сказал жене, что все эти деньги потратит так, как считает нужным. Она же пусть берет на свои нужды со сберегательной книжки, которую давненько завела.

Зинаида Федоровна выслушала его молча, но на ее лице, будто давно утратившем свойство отражать мысли и чувства, он неожиданно увидел испуг. Он прошел в другую комнату, поцеловал спящую дочь и ушел на корабль.

Больше уже не заходя домой, он уехал в отпуск.

Лежа на вагонном диване, Дмитрий ясно видел лицо жены, ее испуганные глаза. Ему думалось, что он поступил грубо, и это угнетало его. Своим поступком он не сделал ничего, чтобы изменить образ жизни своей маленькой семьи, а, наоборот, напугал жену своей холодной решимостью.

Дмитрий Александрович даже чуть было не вернулся из Москвы обратно, но ведь и отца с матерью он тоже должен был повидать, поговорить с ними, повиниться за все былое.

С тревогой в душе Дмитрий приехал домой. И только когда он оказался в объятиях матери, когда ее старческие слезы смочили его шеки, тяжелое чувство оставило его.