позволить им просто испариться. Особенно когда они так и просятся к нам в руки. Мы литераторы, мы сумеем обработать их, связать. Легенды о Фингале! Вот это было бы фурор. Им же полторы тысячи лет. Макферсон, Вы готовы поехать со мной по местам Вашей юности, столь недавней?
— Это Вы должны быть готовы поехать со мной, — ощетинился Джеймс и понял, что попался.
— Отлично! Значит, отправляемся этим же летом.
— Но, Джон, послушай, ведь где гарантии, что там вообще что — то есть? Не стоит ли сперва все проверить? — засомневался Блэр.
— А мы это и сделаем. Или у тебя есть на примете кто — то, кто сделает это за нас?
— Рискованное предприятия, — покачал головой Блэр.
— Но если мы добьемся в нем успеха, мы красным впишем свое имя в историю литературы, — сказал Джеймс тихо, но уверенно.
— Прекрасно сказано, Макферсон! — воскликнул Хоум. — Хотя я тешил себя надеждой, что уже вписал туда свое имя. Но в моем возрасте не лишним было бы напомнить им о себе. Так сказать, обвести свое имя жирным цветом, чтобы точно не стерли. А вы, Блэр?
— Боюсь, моя комплекция не позволяет, — улыбнулся Блэр. — Но я готов участвовать иначе, и, если вы правда готовы, я организую сбор средств. Но где пройдет Ваша экспедиция? Не только же на малой родине господина Макферсона?
— Я предлагаю объехать все Высокогорье, раз уж на то пошло! В чем смысл ограничиваться парой деревень? Ведь мы не знаем, где искать, а по закону подлости именно в том месте, которое мы пропустим, и будет храниться весь шотландский эпос с тех пор, когда Адрианов Вал еще не был построен.
— Многие уверены, что на островах сохранились документы, которые в больших городах были бы давно потеряны, — добавил Джеймс.
— Значит решено. Мы с Вами объедем все Высокогорье, включая острова, соберем необходимые материалы и предоставим миру легенду, которую считали потерянной тысячу с половиной лет. К осени мы войдем в историю.
Хоум оставался с ним около трех недель, а потом заявил, что устал и хочет вернуться в цивилизацию. Джеймсу даже не было дано возможности протестовать. Хоум оставил ему достаточную сумму, чтобы с комфортом продолжить поиски, а на прощание напомнил, какую важность все в Эдинбурге предают этому делу и с каким нетерпением все будут ждать его возвращения.
Джеймс честно проехал половину пути прежде, чем смирился с бессмысленностью этого занятия. И вот он остановился в ближайшем крупном городе и принялся за работу. Когда Джеймс вернулся в Эдинбург, половина поэмы уже была написана, а половина лежала в черновиках. История получилась настолько цельной, элементы, которые он успел найти, сходились вместе столь естественно, что не было смысла говорить, будто все это только разрозненные куски. Тогда Джеймс написал Блэру и сказал, что обнаружил невероятное. В его руках находились рукописи поэмы Оссиана, сына Фингала, который воспевал ратные подвиги своего великого отца.
После того как он решился на первый обман, каждый следующий казался все легче и легче.
В каком-то смысле он стал другим человеком. Джеймс почувствовал это, когда ленивым и спокойным жестом показывал свои рукописи Блэру.
— Это же настоящий Оссиан! — восхищенно говорил Блэр. — Это чудо, Джеймс!
— Вы мне льстите.
— Нет, я абсолютно серьезен. Я знаю людей в Лондоне, которые были бы счастливы опубликовать Ваше произведение. Я свяжусь с ними немедленно…
Так он и сделал, как только помог Джеймсу закончить литературную обработку перевода и скомпоновать все части. Через несколько месяцев Джеймс Макферсон стал любимцем литературной богемы. Его обсуждали, его приглашали всюду, об аутентичности его произведений спорили, но он умело отбивал все нападки с наглостью, которую в себе и не подозревал. Должно быть, письма профессоров и литераторов, полные неподдельного интереса и нескрываемой зависти, привили ему это свойство.
Казалось, вся образованная Британия слышала об этих поэмах. Ирландия возмутилась тем, что шотландцы присвоил их народных героев. Его стиль признавали непревзойденным, хотя находились и те, кому не хватило исторической достоверности в легендарной поэме. Джеймс фыркал на них. Началась бурная литературная полемика. Волна дошла и до континента, и слава Оссиана прошла через всю Европу и донеслась до восточных границ Пруссии. Джеймс получал признательные письма со всей Европы.
Блэр, ставший его самым ярым защитником, писал многостраничные статьи, где тезисно доказывал, что Оссиану суждено превзойти славу Гомера. И очень многие разделяли его точку зрения.
Пока не появился Самуэль Джонсон.
Джеймс слышал вполуха от Хоума, что некто решил повторить его маршрут по Высокогорью якобы с целью доказать, что никаких манускриптов там днем со днем не сыщешь. Джеймс отнесся к этому спокойно. Он впервые проводил лето в Лондоне и не мог обращать внимания на все предупреждения, которые сыпались на него как из рога изобилия, ведь каждый лондонец считал своим долгом просветить его относительно опасностей высшего света.
Прошло некоторое время. Джеймс вернулся в Эдинбург, где купил квартиру недалеко от центра города, и читал лекции в университете. И вот однажды к нему вечером заявились полузабытые друзья: Хоум и Блэр. Джеймс не хотел их видеть.
— Что привело вас в Эдинбург, дорогой Хоум, я думал, Вы в Лондоне надолго? — спросил он, пропуская их в гостиную.
— Решил Вас навестить, — сказал Хоум сухо.
— У меня все в порядке, не стоило волноваться, — ответил Джеймс в тон. — Тут у меня наконец — то появилось время для литературы и преподавания. Чего ещё я мог бы желать?
— Мы очень рады за Вас, Джеймс, — сказал Блэр осторожно. Они сели перед камином. — Это прекрасная новость. Не правда ли, Джон?
— Да, — крякнул Хоум. Он посмотрел на Джеймса с ненавистью, тот ответил самодовольной улыбкой.
— Помнится, мы сидели так же втроём, когда счастливая мысль о поиске кельтских легенд озарила нас, — сказал Блэр с ноткой ностальгии.
— Помнится, вы сразу отказались участвовать, — напомнил Макферсон.
— Отказался поехать с Вами, не участвовать, — пожурил Блэр. — Джеймс, неужели я недостаточно сделал для успеха нашего детища? Мои поправки, советы, мои связи в Лондоне в конце концов! Если бы не мое здоровье, я был бы счастлив поехать с Вами, Вы знаете, что это правда.
Макферсон смягчился.
— Я не сомневаюсь в Ваших добрых намерениях, дорогой Блэр, но если Вы пришли ко мне по делу, я предпочел бы узнать, в чем состоит это дело.
— Вы хотите откровенности? — сразу вцепился в эту мысль Хоум. — Что ж отлично! Покажите нам оригиналы манускриптов.
Макферсон вскочил на ноги.
— Вы сомневаетесь в том, что они существуют?
— Я нет. Другие
