выражений и отдельных слов (иносказаний). М.: Терра, 1997.
Путеводитель. Ленинград. Л., 1986.
Санкт-Петербургские высшие женские (Бестужевские) курсы, 1878–1918: Сб. ст. 2-е изд., испр. и доп. Л., 1973.
Доходный дом Мальцевых
(1875 г., архитектор П.Ю. Сюзор; Невский пр., 79)
«Пишу впотьмах, и оттого так гадко. В Знаменской гостинице очень дорого и потому мы переехали в тот же дом, где и ты, но совершенно нечаянно. Не мучайся же, что я тебя преследую. Адрес мой: Невский, прямо за угол от тебя направо, первый подъезд, на самом верху, налево, меблированные комнаты № 12, и затем иди все прямо по коридору, пройдя весь, поверни налево и направо вторая дверь… Целую тебя бессчетное множество раз, хотя заочно. Я знаю, ты не любишь, когда это делается на самом деле. Ну, я постараюсь не быть тебе неприятной… Преданная тебе всеми силами своей души Антонина» [5].
По коридорам именно этого дома 140 лет назад бродила 30-летняя Антонина Чайковская, в надежде встретить избегавшего ее мужа, в то время уже великого композитора Петра Ильича.
Закрывшись от преследований навязчивой особы в квартире ненавистного дома (хотя бы окна его выходили на другую улицу — Новую, ныне — Пушкинскую, а не на Невский!), 39-летний Чайковский описывал это вторжение своей лучшей подруге, 48-летней миллионерше Надежде фон Мекк. Два задушевных собеседника делились друг с другом каждым своим шагом, исписав сотни писем и при этом ни разу в жизни не встретившись лично.
Невский проспект, 79
«Петербург…
13 марта 1879 г.
…Я положительно несчастнейший человек, пока живу в этом отвратительном городе. Все мне здесь противно, начиная от климата и кончая безалаберностью здешней жизни» [6].
«1879 г. марта 24. Петербург.
Суббота, вечером.
Хочу Вам рассказать, милый друг, про сцену, которую неожиданно разыграла сегодня утром известная особа. Едва ушел Ваш посланный, как позвонила и спросила меня какая-то дама. Так как дама эта, по объяснению швейцара, еще вчера приходила несколько раз и бродила около подъезда в ожидании меня, то я предчувствовал, что это может быть не кто иной, как известная особа. Поэтому, войдя в кабинет брата, где она ожидала, я некоторым образом был приготовлен к этому свиданию… Едва я показался, как она бросилась ко мне на шею и безостановочно начала говорить, что она во всем свете только меня любит, что она без меня жить не может, что она согласна на какие угодно условия, лишь бы я жил с ней, и т. д. Ну, словом, она, вероятно, хотела растрогать меня и добиться того, чего не могла добиться отказом от развода… Она промучила меня в течение, по крайней мере, двух часов. Брат Анатолий, который из другой комнаты слушал наш разговор, говорит, что я держал себя с тактом. Я старался как можно хладнокровнее объяснить, что как бы я ни был виноват и как бы ни желал ей всякого благополучия, но никогда не соглашусь на сожительство… Я решительно не знал, как прекратить эту несносную сцену, и… вручил ей экстраординарную сумму в сто рублей на обратную поездку в Москву. Тут она внезапно сделалась весела, как ребенок, рассказала несколько случаев о мужчинах, которые в течение этой зимы были влюблены в нее, пожелала видеться с братьями, которые явились и которых она осыпала нежностями, несмотря на то, что за полчаса перед тем называла их врагами.
Сцена эта потрясла меня довольно сильно. Она доказывает мне, что только за границей и в деревне я обеспечен от приставаний известной особы. Что касается развода, то об этом и думать нечего. По-видимому, ничто в мире не может искоренить из нее заблуждения, что я влюблен в нее и что рано или поздно я должен с ней сойтись…
Модест выражается про нее, что она не человек, а что-то совсем особенное. И в самом деле, никакие общечеловеческие соображения не прилагаются к этому жалкому и в то же время невообразимо отталкивающему субъекту…
Я ужасно радуюсь тому, что погода благоприятствует Вашему пребыванию в Петербурге… Я буду дома в понедельник и вторник утром от одиннадцати до двенадцати» [7]
«31 марта 1879 г.
Вчера получил Вашу депешу, лежа в постели и думая о Вас, мой милый друг!.. Ко всем неприятностям моего пребывания в Петербурге присоединилась еще одна капитальная. Известная особа, получив от меня средства для обратного проезда в Москву, заблагорассудила, однако ж, остаться в Петербурге, и в одно прекрасное утро я встретил ее гуляющею вблизи нашего дома. Оказалось, что она поселилась даже в этом самом доме. Я… предупредил ее, что если она ищет здесь свиданий со мной, то это напрасно, ибо я не найду времени. Она ответила, что не может жить вдали от меня. Засим я получил от нее длинное письмо с изъяснением страстной любви ко мне. На письмо это я не отвечал. Приходится просто бегать от ее неожиданного преследования, и с этой целью я решился уехать отсюда…
…Неприятно только теперь, когда я чувствую ее в двух шагах от себя. В Каменке я буду вполне обеспечен от ее нападений… Кроме того, она получит обещанное ей письмо, в котором я еще раз и окончательно разрушу все ее надежды» [8].
Этот дом, где Петр Чайковский прожил меньше года и то редкими наездами из Москвы и Европы, стал свидетелем последней попытки Антонины наладить хотя бы внешнюю сторону их несчастливого брака. Квартиру здесь, по соседству со своей (№ 30), Петру нашел брат Анатолий, бывший свидетелем на состоявшейся два года назад злополучной свадьбе, а теперь становившийся свидетелем разрыва.
Спонтанно женившись на своей ученице, отчасти чтобы порадовать отца, отчасти чтобы связью с женщиной «зажать рты всякой презренной твари», судачившей об ориентации композитора, через пару недель после церемонии Чайковский сбежал в Европу от новоиспеченной жены, в которой помимо «нездоровой» привязанности к
