и погладил льняные вихры отрока.
– Будет из тебя добрый молодец.
И вьюнош, никогда не знавший отцовской ласки, вдруг заплакал навзрыд.
– Ну-ну, супротив половца стал не задумываясь и не слезясь, а теперь что ж? – мягко укорил его князь Святослав.
– Это он от радости великой, пресветлый князь, – отозвалась матушка Меланья, принимая сына в объятия и сама обливаясь слезами.
– Подойди и ты ко мне, – позвал Меланью. – Да брось плакать, жив твой сыне, слава Господу.
Она подошла и поклонилась.
Святослав Глебович жестом попросил не делать этого, добавив при том:
– Не кланяйся мне, не икона. Это я тебе кланяюсь, мать рязанская, ты взрастила настоящего защитника земли нашей. Сколько отроку лет?
– Четырнадцать минуло.
– Сбирайтесь, отправитесь со мной. Беру его к себе, в нём есть гордость стоящего ратника – не побежал от ворога лютого, не побежал…
И хитрым взглядом обведя вкруг собравшихся, добавил:
– Хоть бы и устрашился. А всё одно стал крепко… Смерти не боится только дурень стоеросовый, но долг рязанского витязя пуще всякой смерти. А сие есть витязь.
Любили дружинники своего князя и за меткое слово, и за доброе сердце.
Так решилась судьба простого деревенского паренька, которого отныне звали Лев.
На это имя он стал откликаться.
Рязань ему сразу пришлась по душе: храмы огромные, терема высокие, холмы зелёные, величественная Ока – мать и кормилица земли Рязанской.
В княжеском детинце его определили в гридницу, выдали одежду и послали чистить конюшни.
Приходила матушка, отныне она жила в одной из небольших избушек, предназначенных для прислуги княгини Марии – жены князя Святослава.
– Слава Господу, ты сыт, одет и при деле, – говорила она. – А княгинюшка сердешная! Я опять собираю и травы и коренья, составляю настойки и мази от ран и от всякой другой хвори, дабы ратников пользовать.
Вскоре Коловрата определили щитоносцем к воину Остромиру.
Началось настоящее обучение воинскому делу.
В шестнадцать лет стал он полноправным княжеским дружинником, выезжал в сторожах, участвовал в скоротечных лихих стычках и суровых боях.
…Во время отражения очередного набега на окрестности стольного града десяток рязанцев в горячке погони нарвался на тщательно скрытую и хорошо вооружённую полусотню степняков. Проще говоря, попал в засаду. Многолетние набеги на русичей приучили половцев к обдуманным тактическим уловкам.
Обсыпали друг друга стрелами, а потом сошлись на расстояние меча, сминая первые ряды неприятеля. Но силы оказались неравными, враги напирали.
Схватка должна была оказаться короткой, но стала отчаянной из-за того, что дружинники решили отдать свои жизни подороже, не помышляя о пощаде.
Спасло от неминуемой гибели то, что следом шли основные силы рязанцев во главе с князем Романом Глебовичем.
Коловрат в той сече показал силу и удаль. Один отбивался от четверых, прикрывая раненного в живот десятника Остромира. Двоих яростно изрубил, третьего вырвал из седла и бросил оземь, потом затоптал конём. Но и сам вышел из боя изрядно посечённым.
С той поры его щеку от левого уха до подбородка украшает багровый шрам.
Князь Роман Глебович пожаловал Льва Коловрата оружием и доспехами. А через год, когда десятник Андрон погиб смертью храбра, стал во главе десятка дружинников.
Его воинская судьба складывалась как нельзя лучше: Господь оберегал, князья жаловали, матушка холила и лелеяла… И всё бы ничего, да с недавних пор потерял Лев Коловрат и покой и сон.
Весна это была, настоящая рязанская весна: цвела природа буйной сиренью, яблоней и черёмухой; соловьи в лесах надрывались от первозданных трелей; прозрачный воздух трепетал и рвался по вечерам. Кружилась голова от запахов, слабели и подгибались ноги от неясных пока чувств.
Выходил во двор, садился на скамью и, дичась самого себя, мечтательно глядел на луну. Глядел до боли в глазах, и чудился ему вместо полной луны лик невзрачной голубоглазой полонянки. А чистейшие белые облачка, проплывавшие вдоль дорожки лунной, казались её кудрями. Грешные мысли, в которых он касался губами этих дивных глаз, гладил льняные волоса своими грубыми руками, одолевали Льва Коловрата.
Он нежданно пугался, вскакивал со скамьи, озирался по сторонам: не заметил ли кто из дружинников его мечтательной улыбки. Потом шёл в церковь, чтобы в который раз истово помолиться, ограждая себя от непонятного состояния и, как ему самому казалось, от лукавого.
Но это был никакой не лукавый, это была самая настоящая любовь. И звали её Надийка.
…В тот год на Рязань, несмотря на оговорённое перемирие, набежали многочисленные дикие половцы. Они никому не подчинялись, никого из ханов не признавали, потому перемирие им было не указ; равным образом грабили и своих и чужих. Так же бывали биты со всех сторон. Потому и прозывались «дикими».
Град торопливо и бестолково осадили, взять не сумели, зато вволю пограбили близлежащие веси, поизгалялись над безоружными смердами, несколько сотен угнали в полон. Сопротивляющихся побили до смерти. Забрали всё, что можно было запихать в седельные сумки, остальное пожгли и быстро двинулись к восточным рубежам, в сторону мордвы.
Поспешали, опасаясь возмездия рязанского князя, который с недавних пор возымел невиданную силу и поддержку со стороны владимирского и черниговского правителей и стал оказывать кочевникам изрядное сопротивление.
Полоняников гнали с неистовой силой, задыхающихся рубили…
Но кара настигла кочевников уже в первую ночёвку. Более двух сотен конных грабителей были окружены рязанскими дружинами и поголовно вырублены. В живых оставили только одного. Пешим отослали в Дикое поле, дабы предостеречь всех половецких людей: Рязань отныне им недоступна.
Плакали полоняники, в большинстве своём женщины и дети, целовали дружинникам руки, коленопреклонённо кланялись князю Святославу Глебовичу и воеводе Даниле.
Князь велел всех накормить и одеть.
Льву Коловрату на шею кинулась худенькая дивчина с большими голубыми глазами и молочно-белыми спутанными волосами. Она плакала и что-то торопливо рассказывала про погубленных родных, сожжённую избу и забитую корову, постукивая маленькими кулачками по его крепким плечам.
Молодой десятник велел дать тулупчик и кусок мяса. Усадил бедную у костра, укрыл, накормил и не отходил, пока она не забылась тяжким, тревожным сном.
«Бедная ты, бедная! – думал участливо. – И сколько вас таких обиженных и обескровленных. Эх, вдарить бы разом по всей половецкой погани, какая только есть на свете, чтобы и следа от неё нигде не оставалось».
…Лев Коловрат не спал, сидя у затухающего костра. Его десяток, дежуривший у княжеского шатра, только что сдал охранение десятку Онисима. У дружинников ещё оставалось немного времени, чтобы поспать.
А вот ему никак не спалось.
Она подошла неслышной тенью и села напротив.
– Меня зовут Надийка, – сказала тихо. – А как тебя, господин?
