Приблизившись к стенам, Помпей стал высматривать удобное место для штурма. Он нашел, что городские стены сами по себе настолько крепки, что штурмовать их будет чрезвычайно трудно. К тому же стены окружал глубокий ров, а площадь храма, находящегося по ту сторону рва, была снабжена такими сильными укреплениями, которые и после взятия города могли служить убежищем для осажденных.
Помпей находился в нерешительности. Одну из когорт, для демонстрации силы подошедшую к воротам, засыпали со стен стрелами и камнями, и она отступила в беспорядке.
Столица Иудеи была слишком хорошо укреплена, крепостные стены не имели очевидно уязвимого места. В течение первой недели римляне оборудовали и укрепляли свой лагерь, устанавливали метательные машины и свозили из окрестностей камни для метания. О штурме в ближайший месяц или полтора не могло быть и речи. Каждое утро Помпей садился на лошадь й в сопровождении командиров легионов объезжал крепостные стены, следил за установкой метательных машин и делал смотр войскам. В этих его действиях не было никакой особой военной надобности, но следовало чем-то заполнять время и, главное, скрывать от окружавших его свои нерешительность и сомнения.
Вначале второй недели осады, вечером, в палатку Помпея пришел Антипатр.
— Разреши мне говорить с тобой, Помпей.
— Говори, — разрешил Помпей, с иронией взглянув на Антипатра. — Наверное, у тебя есть план взятия города? Конечно, каждый мнит себя великим стратегом, когда не несет никакой ответственности за войско и за исход войны.
Проговорив это, Помпей усмехнулся одной стороной лица, отвернулся и отрешенно уставился в темный угол палатки. Ирония Помпея и неприветливость приема не смутили Антипатра.
Он начал — как и всегда при разговоре с Помпеем — ровным голосом, с непроницаемым лицом:
— Я никогда бы не осмелился давать советы по руководству войском такому прославленному полководцу, как ты, Помпей Магн.
В том, что он сказал, несмотря на смысл, не чувствовалось желания прославить или польстить. Помпей повернул голову и посмотрел на Антипатра. В который уже раз он удивлялся умению этого варвара прославлять не льстя, знать свое место, сохраняя достоинство. Помпей теперь глядел на него, сбросив усталость и не скрывая любопытства. И Антипатр, почтительно переждав несколько мгновений, продолжил:
— Среди жителей города достаточно много сторонников Гиркана. Значительно меньше, чем сторонников иудейского царя, но все же достаточно много. Полагаю, что сторонников Гиркана не меньше трети всего населения. Еще одна треть — те, кто не взял ни ту, ни другую сторону. Они не хотят войны, желают жить в покое и мире при любом правителе и при любой власти. Желают, даже если вслух высказываются иначе. Если правильно повести дело, то в нужный момент они будут на стороне Гиркана и Рима. Сторонники иудейского царя — я знаю их — никогда не смирятся, их придется уничтожить.
Антипатр замолчал, и Помпей спросил:
— И что же ты предлагаешь сделать?
— Я предлагаю послать первосвященника в город. Он должен говорить с народом, его появление в Иерусалиме усугубит раскол двух партий, и мы быстрее добьемся желаемого. Все-таки лучше штурмовать одну крепость, чем две.
— Две? — переспросил Помпей. — Почему ты говоришь о двух?
— Потому что Иерусалим состоит из двух крепостей: города и храма[20], и храм значительно лучше укреплен, чем город.
— Постой, — Помпей сделал движение рукой, как бы останавливая Антипатра, хотя тот уже молчал, — если предположить, что они откроют ворота и мы войдем в город, то тогда…
Он не договорил, вопросительно посмотрев на Антипатра, и тот закончил за Помпея:
— Тогда сторонники иудейского царя запрутся в храме, и тебе придется брать его штурмом.
Значит, ты считаешь, что их не удастся уговорить, даже если они останутся в меньшинстве?.,
— Они останутся в меньшинстве, — кивнул Антипатр, — но уговорить их не удастся, они не станут разговаривать, вместо слов они будут метать стрелы и камни и умрут на стенах все, до последнего человека.
— Все, до последнего человека, — вслед за ним задумчиво повторил Помпей. Некоторое время он молчал, потом рывком поднялся, прошелся по палатке от стены до стены, остановился перед Антипатром, некоторое время молча смотрел на него и наконец сказал: — Я счел бы твои предложения глупостью, если бы ты не доказал своим посольством в Александрионе, что умеешь думать и умеешь исполнять задуманное. Ты предлагаешь послать Гиркана, но я не верю в его возможности и хочу, чтобы в Иерусалим отправился ты сам.
— Это невозможно, — спокойно ответил Антипатр.
— Ты отказываешься? — Помпей подался вперед, склонил голову набок так, словно плохо расслышал то, что сказал собеседник.
— Если ты полагаешь, что я страшусь вступить в город, — впервые за все время разговора голос Антипатра дрогнул, — то ты ошибаешься. Если ты прикажешь пойти, я пойду. Я сказал, что это невозможно, думая о деле, а не о своей безопасности. Я ненавидим жителями, во-первых, потому, что я идумей, во-вторых, потому, что я всегда был сторонником Рима. Гиркан же первосвященник из рода Маккавеев и настоящий, законный наследник престола — он единственный, кто способен склонить жителей открыть ворота перед римским войском. Чтобы ни у кого не возникло сомнения, что я не иду в город из страха за свою жизнь, я пожертвую тем, что мне дороже жизни, — мой сын Ирод войдет в город вместе с Гирканом.
Верный своей привычке никогда не показывать, что он принимает чужое предложение, Помпей сказал:
— Я обдумаю твои слова, — Но когда Антипатр, молча поклонившись, уже хотел уйти, Помпей остановил его, спросив: — Почему же ты не пришел ко мне раньше?
— Потому что я знаю иудеев, они не принимают решения сразу. — Антипатр сделал паузу, хотел добавить: «Как ты, Помпей», но сдержался. — Они должны обдумать свое положение, созреть, а главное, покричать, поспорить. Для этого им нужно время.
Помпей протянул руку в сторону Антипатра, словно хотел еще что-то спросить, но, как видно передумав, вяло махнул и отвернулся.
18. Смертельная опасность
На следующий день около полудня Гиркан прислал за Антипатром слугу с просьбой немедленно прийти. Он не жил в лагере идумейских отрядов Антипатра, а безотлучно находился в римском лагере, его палатка была разбита недалеко от палатки Помпея.
Едва Антипатр вошел, Гиркан бросился к нему и схватил за руку.
— Ты знаешь, — в волнении проговорил он, — Помпей хочет, чтобы я шел в Иерусалим и уговорил жителей открыть ворота.
— Ты принял мудрое решение, — неожиданно торжественно произнес Антипатр.
В свою очередь Гиркан в страхе воскликнул, будто не понял того, что сказал Антипатр:
— Он хочет моей смерти, ты слышишь? — Его маленькие, глубоко посаженные глаза впились в глаза Антипатра не столько ища сочувствия, сколько с надеждой на помощь.
— Твое мудрое решение, — произнес Антипатр с прежней торжественностью, словно так же, как и первосвященник, не слышал слов собеседника, — преисполнено настоящей доблести, настоящей отваги. Я счастлив, что моя судьба связана с таким великим правителем, как ты.
Лицо Гиркана выразило крайнюю степень недоумения.
— Но я же говорю тебе… — пробормотал он все более слабеющим голосом, и фраза осталась незаконченной.
— Я знал, что ты не можешь поступить иначе, — Антипатр полуприкрыл веки, как бы укрываясь от ставшего пронзительным взгляда первосвященника, — Благополучие родины для тебя превыше всего, и я уверен, что в этом благородном деле тебе будет сопутствовать удача. Я пойду с тобой, я буду рядом.
— Но он хочет, чтобы не ты, а Ирод… — Гиркан несколько раз прерывисто вздохнул и, неверными шагами отступив в глубь палатки, присел на край ложа. — Он хочет, чтобы со мной шел не ты, а твой сын Ирод.
Он хотел еще что-то добавить, но Антипатр, шагнув к нему, горячо воскликнул:
— Благодарю тебя! Ты не представляешь, какой сладостью наполнилось мое сердце! Мой сын Ирод будет рядом с тобой.
Антипатр опустился на колени перед первосвященником и, низко склонившись, прикоснулся лбом к его ногам. Наступило молчание. Потом Антипатр услышал вздох и почувствовал, как руки Гиркана легли на его плечи.
— Встань, мой верный Антипатр. — Голос первосвященника прозвучал довольно твердо: в нем уже не было прежнего страха, но слышались нотки обреченности. — Я сделаю то, что должен сделать. Пойди и приведи ко мне Ирода.
Антипатр осторожно встал, руки первосвященника вяло сползли с его плеч. Не поднимая головы, он повернулся и вышел. Он не ожидал, что разговор с Гирканом отнимет у него столько сил, — когда он возвращался в свой лагерь, ему потребовалось усилие воли, чтобы заставить себя высоко держать голову и идти твердо. Только в эти минуты он осознал с пугающей очевидностью, что же такое он затеял и чем все это может кончиться. Ирод, его мальчик Ирод может пойти и не вернуться. Он отгонял от себя видение, появившееся перед глазами: вот толпа кричит что-то угрожающее и сотни рук указывают на Ирода, вот люди набрасывайся на него, и голова Ирода теряется в море голов. Толпа расступается, а его мальчик неподвижно лежит на земле с неестественно повернутой шеей, окровавленным лицом и беспомощно раскинутыми руками…
