— Как обычно, господин капитан... Вот ваша комната. Завтрак будет подан в постель. Ровно в пять. Вам чай или кофе?
— Кофе, Курт, вы очень любезны.
— Прошу за мной, доктор Виттиг,— старый мажордом величественным жестом указал на мраморную лестницу.— Ваши покои в бельэтаже.
После скромного ужина все разошлись по своим комнатам, чтобы как следует выспаться. Виттигу удалось лишь коротко перемолвиться с Траутмансдорфом.
— Зачем понадобилась вся эта канитель, граф? — спросил он; когда они остались наедине.— Не лучше ли было увидеться в Праге? Или в Берлине?
— Учитесь сочетать приятное с полезным,— отшутился советник.— Благо представилась такая возможность... Или вас что-то не устраивает?
— Напротив, все очень мило... Между прочим, мой старый приятель Родац уже спрашивал про вас. Мне показалось, что неспроста.
— Не будьте таким мнительным,— Траутмансдорф беспечно рассмеялся.— Генрих знает меня, а я давно знаю Генриха. Нам нечего делить.
— Полагаете?
— Уверен, милый Карл. Наш испанский друг ангажирован абвером. Неужели вы не догадывались?.. Ну, не беда. Я думаю, у нас будет возможность все как следует обсудить. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, граф.
Ранний подъем дался Виттигу с неимоверным трудом. Уже сидя в санях, под теплой медвежьей полостью, подбитой зеленым сукном, он впал в сонное забытье. Убаюкивающе поскрипывали полозья. Звездными иголочками переливались синие сугробы. Холодные струйки приятно освежали лицо.
Макс-Эгон сам расставил охотников по номерам. Как наименее опытного, Виттига выдвинули вперед на левом фланге. В ста шагах от него расположился Роган, далее следовали Траутмансдорф, оба д'Эсте и Родац. Хозяин затаился в еловом распадке, куда скорее всего могли выгнать зверя. Все участники были в традиционном охотничьем наряде: зеленая куртка с коричневыми отворотами, гольфы и шляпа с петушиным пером.
Принц выпустил ракету, высоко взметнувшуюся над кромешной грядой букового леса, и протрубил в рожок. Не успел растаять дымный извилистый след, как донесся лай спущенной своры.
Загонщики, загодя обложившие дичь, шли прямиком на засаду.
Спасти оленя могло разве что чудо. Макс-Эгон, Родац и Траутмансдорф не знали промаха.
Красавца быка удалось завалить с третьего выстрела.
— Восьмилеток,— довольно улыбнулся принц Гогенлоэ, сосчитав ответвления тяжелых рогов.
Поджаренную в муке печень попробовали прямо «на крови», согласно неписаным традициям благородной забавы. По кругу пошли фляги с боровичкой и коньяком.
Повар не успевал подбрасывать хворост. Костер трещал, взвиваясь искристым роем к верхушкам елей.
Ветер постоянно менялся, и пахнущий можжевельником дым слегка пощипывал глаза. В закопченном котле тяжело побулькивало гороховое варево. Борзые растаскивали дымящуюся требуху по окровавленному снегу.
— В самый раз успели,— граф Траутмансдорф смахнул снежинки с бровей.— Того и гляди, закрутит метель. Может, поедем?
Переложив флягу в левую руку, Гогенлоэ зачерпнул черпаком и, выждав, пока остынет, попробовал густой суп.
— Добавь копченой грудинки,— приказал он повару и, сделав капитальный глоток, передал флягу Траут- мансдорфу.
Граф покорно приложился.
Виттиг в свой черед молча проглотил порцию и откромсал ломтик печенки. Есть хотелось до умопомрачения.
Пока вырезали пули да рядили, какая из них оказалась смертельной, окончательно рассвело. Резко усилился ветер.
Наконец принц нашел, что горох разварился в самую меру. Хмурый толстяк в переднике, надетом поверх егерьской куртки, роздал сухие хлебцы. Обжигаясь и торопясь, хлебали алюминиевыми ложками из солдатских мисок.
Чтобы не озябнуть, журналист налег на коньяк. Хмель не брал на холоду. Только давило в затылке и поламывало в висках. Не принимая участия в азартном споре — лично ему даже выстрелить не довелось,— он залез под полость и закрыл глаза.
Почетный приз — голова с рогами — достался Родацу, и в честь героя дня прокричали троекратное: «Хох!» Чаши с объятым синим пламенем пуншем увенчали рыцарский праздник.
Только к вечеру следующего дня Виттиг и Траутмансдорф смогли заняться делами. Благо их комнаты находились рядом, о чем своевременно позаботился принц.
— Группенфюрер Гейдрих просил передать вам самый теплый привет,— советник включил «Телефункен» и настроился на Берлин.— Он очень к вам расположен, Карл.
— Благодарю, граф. Я чрезвычайно польщен вниманием группенфюрера.
— От нас ждут конструктивных идей. Как по- вашему, что бы могло катапультировать чехов из договора?
— Катапультировать? — переспросил журналист, словно прислушиваясь к звучанию слова.— Оригинально... Не знаю, что и сказать. Прага пребывает в эйфории. Особенно теперь, когда русские набирают темп. Я уже докладывал вам, что визит Уборевича проходит на волне сплошного восторга. Генерал Фиала во всем идет ему навстречу. Они посетили заводы «Шкода», побывали на артполигоне. Мои друзья из разведслужбы МИДа считают, что заказы последуют без промедления. Вы же понимаете, что это значит: двухсотпятимиллиметровые орудия, трехсотдесятимиллиметровые гаубицы, зенитки, минометы. Про лучшие в мире авиамоторы я уже не говорю.
— С Трудом верится, что маленькая страна способна насытить такого гиганта, как сталинская Россия.
— И совершенно напрасно, граф. Чехословакия — крупнейший экспортер оружия. Удвоить, даже утроить мощности — вопрос времени. Были бы ассигнования. Это тот случай, когда коммерция подкрепляет политику. Боюсь, что нарушить подобный альянс — непростая задача.
— Иначе бы ее поручили не нам с вами, коллега. Рекомендую обратить пристальное внимание на таких господ, как Опоченский и Смутный; нажать на Зенкла, на Берана... Впрочем, все это паллиативы.
— Очень многое будет зависеть от Парижа. Если бы удалось предотвратить ратификацию... Бенеш сразу окажется на мели, и климат в Праге существенно переменится.
— Легко изрекать самоочевидные истины. Смею уверить, что в рейхе пристально следят за перипетиями французской политики, хотя далеко не все понимают значение вопроса.
— Чехи ничуть не заблуждаются насчет наших конечных целей. Люди Гейнлейна прямо-таки толкают их в объятия Москвы. Только ослабив давление, временно конечно, мы получим хоть какую-то свободу маневра.
— Вы сами знаете, что это невозможно,— повысив голос, отчеканил Траутмансдорф.— Воля фюрера диктует политику, а не наоборот.
— Что же тогда остается? Тонкая игра?.. Пока чехи уверены, что я работаю на них, дезинформация может пройти. Но надолго ли? Рано или поздно последует разоблачение, и мы утратим контроль.— Виттиг прижался спиной к нагретому калориферу и, не глядя на собеседника, продолжал размышлять вслух: — Выгода сомнительна, а потери очевидны... Необходим какой-то длительный, постепенно затягивающий процесс. Нечто вроде дипломатической инсценировки?
— Конкретно?
— Пока не знаю. Но пьеса должна быть разыграна по всем правилам.
— Это вопрос техники. Важна идея.
— Идея проста, ибо не имеет альтернативы. Не ослабляя нажима, мы бы могли дать понять, что готовы, при известных условиях, разрешить спор мирным путем.
— И Бенеш поверит?
— А вот это нас не должно волновать. Главное, вовлечь в отвлекающий процесс.
— Дельная мысль, Карл, поздравляю,— Траутмансдорф покрутил верньер приемника: передавали последние новости.— Когда речь идет о жизни или смерти, выбирать не приходится. Хватаются за любую соломинку. Но что мы получим в итоге? Договор с Москвой — козырь в любых переговорах. Бенеш не выпустит его из своих лап. Мы ровно ничего не выигрываем.
— А время? Оно всегда несет в себе новое качество. События могут повернуться так, что нам действительно удастся катапультировать Чехословакию из договора.
