Ознакомительная версия.
– Скажи хоть самому Таргудаю, – сказал Тэмуджин. – Я никого не боюсь… Но если меня накажут, то я накажу тебя.
– А как ты меня накажешь, – тот в злорадной усмешке скривил тонкие губы, – когда ты уже не нойон… прикажешь меня высечь?.. А кому ты прикажешь?
– Я накажу тебя сам, – Тэмуджин, оглянувшись, пристально посмотрел ему в лицо.
– Как? – в глазах у того мелькнула тревога.
– Ночью я тебя задушу.
Маленький раб вздрогнул, будто получил удар кнутом, застыл на месте. Руки его, охватившие ворох бурдюков, бессильно опустились, уронив ношу на землю. Тэмуджин со скрытым весельем посматривал на то, как с лица его медленно сползает улыбка, и оно наливается трясучим судорожным страхом. В маленьких глазах его плескался смертельный ужас, будто его уже схватили за горло.
– Или в следующий раз, когда нас опять пошлют за водой, я утоплю тебя здесь и скажу людям, что ты взбесился и бросился в воду сам.
Тот обмяк, низко опустил плечи и, молча взяв из кучи бурдюк, пошел к воде. Присев на корточки и сгорбившись, глядя потухшими глазами, он набирал воду у обледеневшего неглубокого берега. Не замечая холода, он опускал тонкие черные руки в воду, придавливая горлышко бурдюка. Тэмуджину вдруг стало жалко его: так же неразумный щенок, набросившись зря на человека и получив прутом по носу, отходит, обиженно скуля, не понимая, за что его наказали.
– Сядь, отдохни, – сказал Тэмуджин. – Немного посидим и потом вместе наполним бурдюки.
Тот послушно отошел от воды, опустился, недвижно уставившись в землю. Теперь на его лице просматривались лишь испуганная покорность и готовность исполнить любую волю другого, кто сильнее его. Тэмуджин удивленно рассматривал его некоторое время, потом сказал:
– Встань и возьмись за дело.
Тот с готовностью схватил бурдюк и бросился к воде.
– Сядь, – досадливо сказал Тэмуджин и с отвращением повернулся в сторону.
Раб послушно сел, шмыгнув носом, виновато глядя в землю.
* * *
Прошло больше месяца с того дня, как Тэмуджин попал в плен к Таргудаю, когда тот был еще на осеннем стойбище.
На второй день после того, как похоронили Бэктэра, к ним нагрянули тайчиутские воины. Хасар, первым увидев их на нижней опушке, схватился за лук и стал отстреливаться. Искусно втыкая стрелы прямо под ноги нукерам Таргудая, он отогнал их в заросли. Те в ответ не стреляли, а только крикнули из-за кустов, что им нужен один лишь Тэмуджин – на суд старейшин за убийство брата Бэктэра.
Тэмуджин воспользовался замешательством врагов: схватил в охапку свое оружие, сорвал со стены отцовское знамя и скрылся в кустах. Он перебрался в горное ущелье, приготовленное ими для укрытия от врагов, и просидел там девять дней, обсасывая по утрам росу с трав и листочков, откапывая водянистые горьковатые корни, от которых не было сытости, но голод заглушался болью в животе. Узкую горловину ущелья между двумя скалами он держал под прицелом, и нукеры Таргудая, не решаясь войти туда, сторожили его снаружи.
Он вышел из своей западни на девятый день, когда от голода у него начала кружиться голова и ему стало тяжело подниматься на ноги. Перед этим он надежно спрятал свое знамя, положив его в узкую расщелину скалы и прикрыв снаружи мхом. А вынес он с собой оттуда одну истину, которую раньше ни от кого не слышал: у воина в юрте рядом с оружием всегда наготове должен висеть мешок с запасом еды на несколько дней.
Нукеры Таргудая встретили его без злобы, без насмешек, а наоборот, с каким-то удивленным уважением к его мужскому норову и непокорности. Старший из них, пожилой воин по имени Унэгэн, даже согласился полдня подождать, пока мать Оэлун отпоит сына горячим супом и оденет в дорогу.
Первое, о чем догадался Тэмуджин, сидя в ущелье и обдумывая свое положение, было то, что раз Таргудай не велел своим нукерам трогать их семью и требует его одного, значит, тайчиутский нойон не решается уничтожить их явно. «Если бы он не боялся, то эти его нукеры перебили бы нас тут всех и ушли… – думал он, – а раз не делают этого, значит, Таргудай боится предков на небе и богов… пока лишь хочет поймать и пленить, чтобы держать у себя на виду».
Поняв это, Тэмуджин тут же почувствовал освежающее облегчение на душе, его оставил гнетущий страх – смерть оказалась не так близко, как он подумал вначале, а раз так, то всегда есть возможность ее обойти, обмануть.
Решив одно, он взялся в уме за второе, что не давало ему покоя: как Таргудай узнал об убийстве Бэктэра? Он подолгу раздумывал над этим, сидя в колючих зарослях своего убежища, снова и снова возвращался к этому, вспоминал, как изменилось поведение покойного брата после его последней поездки неизвестно куда. И Тэмуджин, наконец, додумался до той неизбежной истины, без которой нельзя было все происшедшее объяснить: между Таргудаем и Бэктэром что-то было. А быть мог только разговор с глазу на глаз, в котором они о чем-то договорились и Бэктэр заручился его поддержкой против него. Без этого Бэктэр не осмелел бы вдруг так резко и явно, не такое было у него нутро. И Тэмуджин с ужасом начал понимать, что в последнее время их стойбище было под присмотром людей Таргудая.
«Неужели Бэктэр сам поехал к Таргудаю, – мучительно гадал он, с трудом превозмогая усталость от тяжелых дум, – или кто-то из нукеров Хутугты и Даритая служит тайчиутам и передал им о том, где мы находимся, а Таргудай потом сам вышел на Бэктэра?..» – И чувствуя, как слабеют мысли, как от бессилья мутится голова, Тэмуджин решил: «Сейчас об этом уже невозможно узнать, но потом, когда я сам взойду на небо и встречусь с Бэктэром, обязательно спрошу у него об этом…»
Перед отъездом, улучив время, он шепнул матери, чтобы она сразу же обратились за помощью к хамниганам, чтобы с их помощью уйти с этой поляны и скрыться в горах от соплеменников.
Другое, что его в последнее время беспокоило – было поведение шамана Кокэчу. Тот перестал показываться с той самой поры, когда приезжал к ним еще в начале прошлой зимы, в первый день после их кочевки на Бурхан-Халдун. Тэмуджин с того времени не раз вспоминал его, желая спросить совета, и про себя удивлялся, куда он так надолго запропастился. Позже у него появилось подозрение, что тот стал тяготиться дружбой с ним. Подозрение это особенно укрепилось в нем в те дни, когда он сидел в ущелье, запертый нукерами Таргудая, и тогда же он запретил себе больше о нем думать.
Когда Тэмуджина привезли в тайчиутский курень, Таргудай-Хирэлтэг встретил его сурово. Созвал в свою юрту ближних борджигинских нойонов, старейшин из соседних родов и при них обрушился на Тэмуджина с обвинениями. Из киятов среди нойонов сидели Алтан с братьями – застыв лицами, они будто спали с открытыми глазами – и за все время не издали ни звука.
– Ты разрушаешь очаг, оставленный тебе отцом Есугеем-багатуром! – кричал Таргудай на стоявшего у двери Тэмуджина. – Ты как дурной телок, который бодает стены юрты! Тебя как бешеную собаку надо держать на привязи, не отпуская, до смерти, а то ты погубишь весь свой род, а потом и за племя возьмешься!..
Тэмуджин слушал его и с облегчением освобождался от последних своих сомнений: теперь его жизни прямо ничто не угрожает, убить его Таргудай просто так уже не сможет – раз огласил все дело перед старейшинами и нойонами племени. Было ясно видно, что тайчиутский нойон хочет взять его под стражу и держать при себе, а сейчас старается доказать народу законность его пленения. Это было не опасно, и Тэмуджин про себя уже улыбался своей судьбе, благодарил своих духов-заянов.
– Сейчас же признай свою вину и поклонись старейшинам и нам, своим дядьям! – кричал ему Таргудай. – Здесь сидят и двоюродные братья твоего отца… Ну!
Тэмуджин не двинулся с места, презрительно покосившись на сыновей Хутулы.
– Вы сами видите, старейшины, – Таргудай, изгибаясь вперед, оглядывая лица сидящих у стен, доказывал его вину. – Еще и человеком не стал, а уже никого не признает здесь за старших. И отец его был такой же заносчивый, а этот каков будет, когда вырастет – даже страшно подумать. Потому я и предлагаю держать его здесь, под моим присмотром, чтобы он и других своих братьев не перебил…
Старейшины и нойоны испытующе смотрели на Тэмуджина.
– Пусть и он что-нибудь скажет, – наконец, промолвил один из старейшин и спросил у него: – Почему ты убил своего брата?
У Таргудая опасливо дрогнули брови, когда он метнул свой напряженный взгляд на Тэмуджина.
– Ну, что скажешь? Ну, говори, говори!..
Тэмуджин выступил вперед, сдержанно поклонился направо и налево. Он был спокоен: еще по дороге сюда у него были приготовлены все слова и теперь он лишь старался держать себя достойно, как имеющий свое знамя и потому равный со всеми.
– Я убил брата Бэктэра за то, что он нарушил закон, – сказал он. – Я остался старшим в своем айле после смерти отца, я держу его знамя, а ослушавшийся старшего что в айле, что в роду или племени подлежит наказанию. По закону я решаю его судьбу, и я решил отправить его к отцу, чтобы отец сам судил его и дал ему наказание. Я не мог поступить иначе, хоть и было мне жалко его временами: имеющий знамя должен пресекать своеволие в своем владении, а то что же это будет, если младшие будут восставать против старших?.. Другого выбора у меня не было.
Ознакомительная версия.
