XIX
В новолуние месяца бага улаан[15], в пору, когда отошли большие холода, у южных монголов случилось несчастье – умер джадаранский вождь Хара Хадан. Утром он вставал с постели и вдруг почувствовал резкую боль в груди – изнутри открылась рана.
Лучшие в курене лекари пользовали его заговорами и толчеными травами, шаманы призывали на помощь богов и духов, приносили им жертвы вином и кровью, одного за другим зарезав нескольких жеребцов, – все было напрасно. Промучившись неполный день, к вечеру нойон испустил дух.
Весть о смерти Хара Хадана громом ударила в керуленской степи, всполошила южных монголов. Только что, собравшись под его знаменем, они будто почувствовали свою силу, поверили, что смогут выстоять против страшных борджигинов, и тут погиб их главный вождь.
По куреням шли растерянные разговоры.
– На кого нам теперь положиться? – спрашивали воины, собираясь толпами. – Кто нас поведет?
Сами же и отвечали:
– Некому вести, один лишь Хара Хадан был в почете, его боялись, другого никто не будет слушать.
– Это борджигинские нойоны дружны, – невесело говорили харачу. – А наши не привыкли слушать друг друга.
– Хоть ради спасения на время договорились бы.
– А вы разве не знаете их? Им лучше умереть, чем уступить другому.
– Теперь ждите, – вещали самые догадливые, – как только растает снег и оправятся лошади, борджигины снова пойдут на нас.
– Как прознают, что Хара Хадана нет, так и поднимут головы, даром что зимой мы с такими потерями остановили их.
– Бояться им теперь некого.
– После той крови, что пролилась между нами, тайчиуты не успокоятся, пока не отомстят нам.
– Единственное, что еще может нас спасти, – предполагали умудренные жизнью старики, – если знамя Хара-Хадана поднимет кто-нибудь из его братьев, тогда, может быть, к джадаранам снова примкнут остальные.
Понимали это и нойоны. Собравшись на совет в хонгиратском улусе, они договорились между собой:
– Надо подождать, кого джадараны выберут на место старшего, а потом идти к тому с разговором.
На похороны Хара Хадана в главный джадаранский курень съехались нойоны от всех керуленских родов. В окружении нукеров, в доспехах и при оружии толпились они вокруг костров – джелаиры, хонгираты, олхонуты, баяуты, баруласы… Были тут и генигесы, в летнюю войну перешедшие на сторону онгутов и после их ухода приставшие к керуленским монголам.
Здесь же отдельным кругом держались тысячники и сотники Есугея. Лишившись покровителя, уделившего им место на своей земле, они терялись в догадках, что им теперь делать, могут ли они и дальше находиться в керуленской степи или искать им другие земли, готовиться к уходу.
С нетерпением все ждали, что скажут им джадаранские нойоны, но те что-то помалкивали о том, кто заступит на место их покойного брата.
Тут и там возле костров появлялся Мэнлиг. Он внимательно вслушивался в разговоры, при случае вставляя нужные слова, от одних переходил к другим, прощупывал настроения среди нойонов. Потомок древних шаманов, он имел свой вес в народе и умело, незаметно пользовался своим влиянием.
Хара Хадан бессменно правил в роду джадаран больше двадцати лет. Владея самым крупным не только в своем роду, но и на всем Керулене улусом, в котором одного войска насчитывалось около девяти тысяч, он слыл самым могущественным на юге нойоном. Многочисленные братья его – родные, двоюродные и троюродные – имевшие свои улусы, беспрекословно подчинялись ему, считаясь с его умом, умением улаживать споры между ними, поддержать слабых и умерить пыл у зарвавшихся, разделить пастбища и добычу. И остальные соплеменники давно привыкли видеть род джадаранов под его властной рукой – так, что и представить было трудно, чтобы вождем у них стал кто-нибудь другой.
В пору борджигинских нападок Хара Хадан сумел собрать вокруг себя все большие и малые керуленские рода. Люди поверили в его могущество и сплотились вокруг. А в последнее время, после победы над борджигинами, все южные монголы стали понимать, что только в крепком и надежном союзе между собой они выстоят против северных. И Хара Хадан уже подумывал объединить их всех под своей властью и объявить себя ханом. Остальные нойоны, вынужденные подчиниться ему под угрозой новых нашествий, не посмели бы отказать ему в этом, да и другого способа защититься от борджигинов никто придумать не смог бы. И уже поговаривали в куренях влиятельные старейшины, предрекали нойонам:
– Только сбившись в одну стаю, вы сможете выстоять против потомков Алан-гуа. А собрать вас вместе может только ханство, когда вы поклянетесь подчиниться кому-то из своих. Без этого вам не выжить, борджигины не сегодня, так завтра разграбят вас до последнего жеребенка и выгонят с родовых земель.
Из девяти братьев Хара Хадана явно выделялись двое – двоюродный Хя и троюродный Бату-Мунхэ. Они владели более крупными, чем у других братьев, улусами, с собственными войсками по нескольку тысяч воинов. Остальные имели небольшие владения и примыкали к куреням сильнейших.
Хя и Бату-Мунхэ кочевали в дальних окраинах джадаранских владений и питали к старшему брату скрытую неприязнь, замешанную на зависти к его богатству, считая, что стада и табуны в их роду распределены несправедливо, и лишь военная сила Хара Хадана удерживала их от открытого неповиновения ему.
На следующий день после похорон с раннего утра между братьями покойного состоялся совет. Закрывшись в отдельной юрте, они впервые без Хара Хадана приступили к обсуждению родовых дел. Другие нойоны южных родов оставались в курене и ждали их решения.
Двое сильнейших, Хя и Бату Мунхэ, усевшись рядышком на хойморе, сразу повели разговор в нужное им русло. Хя-нойон, низкорослый и толстый мужчина с седеющей бородой на темном лице, сказал первое слово. Скорбно разводя руками, грустными глазами оглядывая лица братьев, он говорил:
– Мы все много лет подчинялись нашему старшему брату, Хара-Хадану, без промедления исполняли все его повеления. Мы до конца исполнили свой долг перед ним и обижаться на нас он не может. Сейчас он ушел к предкам, а нам жить здесь дальше, и мы должны теперь подумать о том, как нам быть с оставшимся от него улусом.
Умиротворенную речь его решительно подхватил Бату Мунхэ. Густым, гудящим голосом наполняя юрту, он убедительно доказывал:
– Надо прямо сказать: стада и табуны от нашего брата остались немалые, а у нас всех сейчас трудная пора, у каждого в этот год были потери. Время стоит тревожное, ждать нас никто не будет и потому надо нам побыстрее управиться со всеми хлопотами – поделить все это владение между нами справедливо, каждому по праву и достоинству. Нечего медлить – других хлопот скоро будет у всех по горло…
В этом месте его речи нойоны взволнованно переглянулись между собой. Почти все были готовы согласиться, у многих на лицах был явственно виден один вопрос: «Кому сколько достанется?». Раздавались беспокойные голоса:
– Брат мне обещал сто голов лошадей за мою летнюю потерю.
– Мой табун уже второй год ходит в его улусе: я позапрошлой осенью с ним в набег ходил…
– У меня почти все угнали онгуты, я почти что нищий! – тонко кричал малорослый, как подросток, нойон с мышиными глазами, стараясь перекрыть голоса.
– Я всю жизнь носился по его указу, – вторил другой, – все для него старался, самому ничего не досталось!..
Нойоны загомонили, разом утратив приличную степенность на лицах, каждый спешил выставить свое требование.
Тут вдруг подал голос младший брат Хара-Хадана, Ухэр-нойон:
– А как же наследники нашего брата? Ведь старший его сын, Джамуха, уже достиг тринадцати лет.
Ухэр давно не участвовал в делах рода, еще в ранней молодости, в предыдущей татарской войне он потерял правую руку и после этого, женившись, жил вместе со старшим братом и присматривал за его хозяйством.
– Выделим и им табуны, – раздраженно отмахнулся от него Хя-нойон. – И тебе достанется, об этом не беспокойся. Сейчас нам надо договориться, как побыстрее управиться с дележом владений. Нельзя затягивать, а то не успеем оглянуться, как снова нападут борджигины, угонят все стада.
Однако, привыкший рядом со старшим братом без боязни смотреть на остальных, Ухэр не собирался уступать.
– Не нужно торопиться с этим делом, так можно и ошибиться, – рассудительно промолвил он и оглядел насупленные лица братьев. – Джамуха ведь уже взрослый, по обычаю он должен принять знамя и наследовать отцовский улус.
– Да ты что, совсем спятил? – набросился на него Бату Мунхэ. – Щенку ли владеть таким улусом?
Его поддержали другие и скоро все дружно загомонили:
– Время сейчас неровное, смутное, как сможет молодой парень удержать такое владение?
Недоуменно пожимали плечами:
– Да и знамя в пору войны держать ему еще рано, как ему справиться с таким войском?
