– Не удержит воинов, распустит…
– Те почувствуют волю, начнут разбегаться, как мы их потом собирать будем?
– Да еще и к тайчиутам перебегут, усилят наших врагов.
– Нет, никак нельзя доверить все молодому парню.
– Выделим ему долю, пусть подрастет, а там видно будет.
– Улус Хара-Хадана собран нашими силами, – перекрывая другие голоса, тяжело кричал Бату-Мунхэ. – Кто в татарскую войну, если не мы, бегали за добычей? Кто пригонял брату стада и табуны?
Было решено весь улус брата – подданных, войско, скот и лошадиные табуны – поделить между собой, а семье покойного в будущем, дождавшись мирной поры, выделить приличную долю. Осиротевшую семью Хара Хадана решено было отдать на попечение его младшего брата Ухэр-нойона.
Когда после долгих обсуждений совет, наконец, закончился и усталые братья вышли из юрты, солнце уже перевалило за полдень. У внешнего очага их поджидала толпа керуленских нойонов. Перед ними вышел Хя-нойон и, громким кашлем поправив голос, объявил:
– Мы решили улус нашего брата поделить между собой.
Ожидавшие недовольно переглянулись.
– Ну, выбрали время делиться…
– И войско, что ли, поделите?
– Если делим улус, значит, поделим и войско.
– А кого из вас мы должны считать старшим, вместо Хара Хадана? – задал им главный вопрос Дэй Сэсэн. – Кто возглавит ваш род?
На это ответить джадаранские нойоны оказались не готовы. Хя-нойон оглянулся на Бату Мунхэ. Тот, с каменным лицом глядя перед собой, молчал. Хя с досадливым прищуром огляделся вокруг, стараясь не встречаться глазами с нойонами, сказал:
– Между собой мы уж как-нибудь договоримся. Это наше дело.
– Значит, среди вас некому взять джадаранское знамя и повести всех против борджигинов? – раздраженно спросил один из нойонов.
– Нечего сказать, – раздавались недовольные голоса, – хороши оказались братья у Хара-Хадана.
– О главном не подумали.
– Додумались только табуны разделить.
– От жадности забыли, какая опасность над всеми нависла.
– А с кем из вас мы должны разговаривать, – раздраженно спрашивал джелаирский нойон, – когда начнется новая война с борджигинами?
– А войско вам зачем в такую пору дробить, растаскивать по углам? – вторил ему пожилой олхонут.
– Кажется, есть у Хара-Хадана взрослый сын, лучше бы его посадили на отцовское место, и то больше толку было бы.
Нойоны, распалившись в негодовании, кидали горячие упреки. Джадаранские братья, набычившись, угрюмо смотрели себе под ноги.
От братьев вышел вперед Бату-Мунхэ, обвел суженными глазами толпу перед собой, зло выкрикнул:
– В своем роду мы сами будем решать, что нам делать! Ни у кого не будем спрашивать. Кто вы такие, чтобы нам указывать?
– Да ведь это совсем уж глупые люди! – изумленно оглядывались между собой нойоны. – Гибель над всеми нависла, а они будто ничего не видят!
– Кроме своих животов ни о чем не думают.
– Из такого большого выводка хоть один с приличными мозгами нашелся бы.
– А чего тогда к нам пристали? – запальчиво огрызались джадараны. – Если сами умные, чего вы без нас не можете обойтись? Езжайте и сами решайте свои дела.
Спор грозил перейти в ругань, после которой невозможно было бы о чем-нибудь договориться. Видя это, перед всеми вышел хонгиратский Дэй Сэсэн, поднял руку, требуя тишины.
– Не время сейчас нам спорить и ругаться, – промолвил он, оглядывая тех и других. – А джадаранским братьям надо продолжить свой совет и выбрать между собой старшего. Без этого в такое время нельзя: если снова придется подниматься в поход, мы не сможем быстро со всеми вами договориться. У вас должен быть старший, отвечающий за всех вас. Вы сейчас решите между собой, а мы еще подождем.
– Да! – отрезали другие. – Без этого мы не разъедемся.
Братья хмуро переглянулись между собой, потоптались на месте и вернулись в юрту.
Рассевшись по местам, нойоны молча переглядывались между собой. Всем было ясно, из кого им выбирать. Хя и Бату-Мунхэ сидели, отодвинувшись друг от друга, отчужденно нахмурясь. Было видно, как оба напряженно подобрались на своих местах и выжидали мнения остальных.
Молчание затягивалось, никто не решался выступить первым: исход был неизвестен, и слишком рискованно было высказаться за кого-то одного, чтобы обидеть другого и нажить себе врага.
Тогда слово снова взял Ухэр. Проникновенно глядя в застывшие лица братьев, он заговорил:
– Правы нойоны, нельзя нам в такое время жить без старшего. Сейчас все смотрят на нас и ждут, как у нас сложится дело, – ведь на нас, джадаранах, сейчас все и держится. Если рассеемся мы, то рухнет все: борджигины переловят и раздерут нас, как волки стадо овец. Поэтому как бы трудно ни было, нам надо выбирать между нами старшего. Я думаю так: чтобы не было никому обидно, выбрать старшим нойоном нашего рода сына Хара Хадана, Джамуху. Правда, он молод, но с нового года уже достиг тринадцати лет и закон здесь не будет нарушен. Если выберем его, то и основное наше войско в целости сохраним, значит, будет у нас сила против борджигинов, да и другие рода будут по-прежнему смотреть на нас, как на сильнейших. А если мы рассеем войско брата, поделим его на куски, то и силу свою потеряем и уважения среди других лишимся. А поддержать нашего племянника, думаю, никому зазорно не будет. Годы наши уже не те, еще десяток лет – и сил не будет, пора нам молодых поднимать, чтобы в старости было на кого положиться…
– Нет! – рявкнул Бату-Мунхэ, не давая ему договорить. – Ты что, всех тут глупцами считаешь? Мы что, не видим, куда ты тянешь? Думаешь посадить на хоймор малолетнего и самому вертеть улусом и войском?
– Верно! – тут же встрепенулись, загомонили другие. – Мы-то далеко будем, а он тут будет сидеть и нашептывать молодому в уши.
– Еще и на нас натравит…
– Долго ли молодого запутать?
– У самого ничего нет, так он хочет сразу всем завладеть.
– Нет!..
Распаленные решимостью, нойоны гурьбой вышли из юрты, объявили всем:
– Не будет у нас ни старшего, ни младшего, так мы решили!
На лицах джадаранов была такая решимость, что остальные нойоны не стали больше ни на чем настаивать.
– Видно, здесь нам больше делать нечего, – первым сказал джелаирский нойон. – Поехали отсюда!..
Круто повернувшись, он быстро зашагал к коновязи. Рывком развязав узел повода, вспрыгнул в седло и, крикнув своим нукерам, стремительной рысью поскакал из айла. Остальные, поглядев ему вслед, молча стали разбирать своих лошадей.
Проводив гостей, ближняя родня Хара-Хадана собралась в его большой юрте справить поминки по нему. За юртами айла слуги резали кобыл и овец. В соседних юртах котлами варились мясо и кровь, а в главной юрте ручьями журчали из кувшинов по бронзовым чашам арза и хорзо.
Первые чаши выпили за покойного брата, за его благополучный путь к предкам и достойную жизнь среди них. Затем пили за предков, ушедших ранее, за дальних предков. Выпили за остающихся на земле, потом пили за коней своих, за лучших жеребцов, пили друг за друга, пили просто так…
Вскоре джадаранские братья, опьянев и, видно, распаленные недавним спором с другими керуленскими вождями, воинственно кричали о доблестях своего рода.
– Мы самые сильные на всем Керулене! – качаясь, расплескивая вино из поднятой чаши, кричал Бату Мунхэ. – Мы, джадараны, хозяева всей долины!
– Это мы первыми поднялись против борджигинов! – не отставал от него Хя-нойон. – Если не мы, то всем пришел бы конец…
– Да! – встревали за ними остальные. – Видели, как всполошились все эти джелаиры да хонгираты? Все испугались борджигинской мести и к нам прибежали.
– А мы никого не боимся! – тонким голосом кричал малорослый нойон с мышиными глазами, сидевший ближе к двери. – Мы главный род во всем племени! Это мы разгромили борджигинов, а если надо будет, то еще погромим!
– Правильно! – подхватывали другие – Во всем племени никто нас не одолеет, ни тайчиуты, ни другие борджигины…
– Пусть только сунутся к нам!
Жены нойонов, племянники-подростки и несколько почтенных стариков – старых нукеров Хара Хадана и его отца Бури Бульчиру – присутствовавшие на пиру, сидели молча, неприязненно поглядывая на них, слушая грозные их выкрики. О самом Хара-Хадане в пьяном пылу никто больше и не вспоминал.
Скоро старики встали и, не прощаясь, вышли из юрты. Их не удерживали, лишь двое-трое проводили их презрительными взглядами.
Выйдя, старики облегченно вздыхали, наполняя легкие свежим воздухом, и тут же с отвращением отплевывались, переговариваясь, перед тем, как разойтись:
– От этих добра народу не будет.
– Хара Хадану и в подметки не годятся.
– Надо ждать беды…
– Слышите, вот и волки на холмах завыли… все к одному идет.
От дальнего северного холма отчетливо доносился протяжный волчий вой. Немного погодя и в курене, тут и там, завыли собаки, узнавая своих родственников и дружно подхватывая древнюю, полузабытую ими звериную песню.
