Владимир Ильич вызвался проводить ее.
К департаменту подъехали за несколько минут до конца приема.
Мария Александровна легко взбежала на второй этаж и подала дежурному офицеру визитную карточку.
— «Вдова действительного статского советника Мария Ульянова», — прочитал офицер и, откозыряв, проскользнул за дубовую дверь. — Пожалуйста, не задерживайте его превосходительство, — предупредил офицер, распахнув дверь в кабинет.
— Ваше превосходительство, — обратилась Мария Александровна к генералу, — только очень спешное дело заставило меня еще раз беспокоить вас. Вы были столь любезны и разрешили мне следовать в ссылку за моим сыном Владимиром Ульяновым. Но ему приказано выехать из Петербурга сегодня, и для меня это было полной неожиданностью, я не собралась и не купила в дорогу самое неообходимое. — Она протянула прошение.
Сановник взял двумя пальцами бумагу, пробежал ее глазами и вздохнул, раздумывая.
— Ваше превосходительство, только три дня! — умоляюще воскликнула Мария Александровна.
— Хорошо, хорошо, — с раздражением ответил генерал и, передав стоявшему рядом адъютанту прошение, продиктовал: — «Ввиду отъезда с матерью, разрешить. Упомянуть об этом в бумаге градоначальнику».
Подписывая резолюцию, генерал ворчливо заметил:
— Напрасно, напрасно в ваши годы вы отправляетесь в Сибирь. Не советовал бы. Пусть сын сам несет наказание за содеянное, не стоит баловать.
— Сердечно благодарю, ваше превосходительство, — ответила Мария Александровна, думая о своем.
Владимир Ильич, едва взглянув на мать, по ее сияющим глазам понял, что разрешение получено. Три дня в Питере. Это победа, можно многое успеть, протянуть ниточки связей в далекую Сибирь, успеть поспорить, отстоять принципы, посмотреть на молодых, которым суждено продолжать их общее дело здесь, в Питере.
Владимир Ильич бережно усадил мать в санки, пристегнул полость.
— Сегодняшний вечер мы проведем вместе? — спросила мать.
— Мамочка, — шепнул Владимир Ильич, — мне необходимо сегодня же повидаться с товарищами, и мне удобнее сойти по дороге. Если филеры и следят за мной, то дежурят возле дома, а не ждут меня здесь, у полицейского департамента.
Мария Александровна подавила вздох:
— Делай как лучше, тебе виднее. Только очень прошу, не задерживайся слишком поздно. Мы с Аней будем тебя ждать. Ты ведь и пообедать как следует не успел.
Снежная пыль мела в лицо, санки переваливались по ухабам, темнело, один за другим зажигались газовые фонари, и вокруг них роились тучи белых комаров-снежинок, загорались фонари у подъездов домов, в их свете искрились инеем гранитные цоколи. Невский выглядел торжественно и празднично в сияющем фейерверке снегов.
Поворачивая на Садовую, извозчик чуть придержал лошадей. Владимир Ильич прижал к губам руку матери, откинул полость и соскочил с подножки. Мария Александровна следила, как ее сын, подняв воротник пальто, словно растворился в косматой метелице…
— Вы являетесь членом преступного сообщества, возмущаете умы рабочих. У вас, неимущего студента, обнаружено пятьсот рублей, — перечисляет следователь «преступления» студента Московского университета Дмитрия Ильича Ульянова.
Дмитрий Ильич молчит.
— Сознайтесь, на какие преступные цели и от кого вы получили эти деньги? — продолжает допытывать следователь.
Дмитрий Ильич молчит.
Да, он действительно состоит в тайном студенческом марксистском кружке, ведет занятия с рабочими на заводе Гужона, разъясняет им, кто повинен в их тяжкой доле, организует их на борьбу за свои права, за свободу. Даже состав членов кружка лежит перед следователем, записанный в студенческой тетради Дмитрия Ильича. Но фамилии записаны невидимыми чернилами между строчек лекции по анатомии. А пятьсот рублей студенты и рабочие собрали на организацию подпольной типографии. Утратить эти деньги нельзя. Типография должна действовать. А как их спасти, когда они уже в руках полиции?
— Кто вам дал эти деньги? — уже кричит следователь.
Дмитрий Ильич молчит и будет молчать до тех пор, пока не придумает выход из положения.
Взбешенный следователь велит увести заключенного в камеру. Не сегодня, так завтра он заставит заговорить этого студента, заставит сознаться.
«Надо написать письмо маме, — решает Дмитрий Ильич, — она выручит». Письмо будет тщательно просматриваться в тюремной канцелярии. Его надо зашифровать. Как же мама узнает, что письмо содержит шифр?
Подумав, Дмитрий Ильич садится за письмо. Пишет долго, много, пишет все, что приходит в голову. Следит только за тем, в каком слове сделать грамматическую ошибку. «Нелегко писать с ошибками! Просто невероятно трудно», — усмехается про себя Дмитрий Ильич.
Письмо послано.
Теперь он уверен, что мама выручит.
«Что за странное письмо?» — перелистывает Мария Александровна исписанные листки. Две бессонные ночи провела она после ареста Мити — и вот это письмо. О чем только он не пишет: и о сердечных болезнях — это то, что они проходят сейчас на медицинском факультете, и воспоминания из детства, и о корове Красавке. Подробно излагает содержание книги Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Огромное письмо, а о себе только в конце сообщает, что здоров и надеется скоро быть дома. Пишет словно не из тюрьмы, а с прогулки во время каникул. И так много ошибок, это непохоже на Митю, с огорчением думает Мария Александровна. Уж не заболел ли он? Что за нелепая фраза:
Ву —
глу м ышь седит на мення глядит!
Бяда!
Мария Александровна подчеркивает ошибки, всматривается в слова и вдруг видит, что из ошибок составилось: «В углу мышь седит на мення глядит. Бяда!» «У меня…» Письмо, видно, не простое, а шифрованное.
Мария Александровна тщательно выписывает ошибки и читает подчеркнутые ею буквы. Получилось новое письмо:
«У меня отобрали пятьсот рублей. Три ассигнации по сто, четыре по пятьдесят. Предупреди Марка, что эти деньги он дал мне на обзаведение хозяйством. Пусть получит обратно».
Мария Александровна поспешно одевается и едет к Марку Тимофеевичу.
…На третий день следователь вырвал «признание» у арестованного. Дмитрий Ильич сообщил, что деньги его личные и что он получил их взаймы от мужа сестры Марка Тимофеевича Елизарова. «Признался», — сердце сжалось. А что, если мама не сумела раскрыть шифр или письмо задержали в тюремной канцелярии?
Следователь вызвал Елизарова.
— Какими средствами располагает Дмитрий Ульянов? — спросил он.
— Какие средства могут быть у студента? Никаких… — Марк Тимофеевич пожал плечами.
— Так-с, никаких, — обрадовался следователь. — Вот это нам и нужно было знать.
— Поэтому я и ссудил Дмитрию Ульянову пятьсот рублей на обзаведение хозяйством. Он студент четвертого курса. Я полагал, что он кончит университет, станет работать врачом и вернет мне деньги.
— Ульянов из университета исключен, — отрезал следователь.
— Значит, зря я ему давал, — вздохнул Елизаров. — Он, наверно, успел их истратить?
— Нет, — ответил следователь, — деньги отобраны при обыске.
— Тогда прошу вернуть их мне.
— А не помните ли вы, сколько ассигнаций вы ему дали, какого достоинства?
— Три ассигнации по сто рублей и четыре по пятьдесят, — отвечает Марк Тимофеевич, вспомнив записку, переданную ему Марией Александровной.
— Совершенно верно, — вздыхает следователь. — За получением их обратитесь в тюремную кассу.
Мария Ильинична, сцепив руки за спиной, ходит по камере, отсчитывает тысячу утренних шагов. В последнем письме мама просила не засиживаться за вязанием, спрашивала, сколько шагов в длину ее камера, и очень просила побольше маршировать.
— Восемьсот двадцать… восемьсот тридцать… — отсчитывает Мария Ильинична шаги десятками. Отсчитывает и знает, что мама недаром спрашивала, сколько шагов в камере.
Она тоже утром делает тысячу шагов по комнате, занимается гимнастикой, делает холодные обтирания, чтобы сохранить силы, которые так нужны ее детям. Милая мамочка! С какой готовностью она пошла бы в тюрьму вместо каждого из своих детей, так же, как добровольно решила идти в ссылку с ней, дочерью.
— Восемьсот девяносто… девятьсот… — считает Мария Ильинична и ходит, ходит, нахмурив темные брови, сцепив пальцы.
Кто придумал тюрьму? Кто-то очень жестокий, с черным, волчьим сердцем. Нет тяжелее доли для революционера, чем заключение в тюрьме. И заключают его в тюрьму за то, что он очень любит свободу и к этой свободе зовет людей.
Осенью Мария Ильинична должна была ехать в Брюссель, заканчивать университет. Каникулы проводила в Москве и, конечно, не могла сидеть сложа руки: включилась в работу Московской партийной организации, стала ходить в рабочие кружки и попалась в лапы полиции. Заграничный паспорт у нее отобрали. Двери университета захлопнулись. А в московской охранке в деле Марии Ульяновой появилась следующая запись:
