Она пошла с Фриско осмотреть его будущую контору, купила стол, стулья, полки и машинку и взяла на себя переговоры с машинистками, которые явились по данному Фриско объявлению предложить свои услуги.
Запущенный дом, где находилось снятое Фриско помещение, стоял в ряду других подобных ему неприглядных зданий; комнаты окнами во двор сдавались здесь под жилье. Но стоило Фриско вместе с машинисткой обосноваться в своей конторе, как к нему вернулось что-то от прежней самоуверенности и шумливой жизнерадостности. Правда, у Салли было не совсем спокойно на душе от того, что он вновь попадал в водоворот биржевых сделок и спекуляций, но, узнав о ее опасениях, Фриско только рассмеялся.
— Не беспокойся, дорогая, — заверял он ее, — я не буду слишком зарываться. Ведь это я так, для развлечения, чтобы чем-то занять себя, и чтобы была хоть видимость, будто я работаю. Для меня это уже кое-что.
«Ну как отказать ему в том, что может — пусть хоть на время — заставить беднягу забыть об окружающей его беспросветной тьме?» — спрашивала себя Салли. Она понимала, какую внутреннюю борьбу приходится ему выдерживать, чтобы победить ощущение своей полной никчемности, какие черные мысли овладевают им порой, и ужасно рассердилась, когда Динни сказал что-то насчет «собаки, возвращающейся к своей блевотине». Фриско и Динни до сих пор нет-нет да и схватывались друг с другом, хотя, в общем, жили довольно мирно. Салли считала Динни главным зачинщиком этих ссор. Правда, он заботился о Фриско, как о самом близком друге, чистил ему сапоги, обрезал ногти на ногах и очень тревожился, если Фриско выходил из дому один и долго не возвращался. Но скрытая неприязнь продолжала тлеть, прорываясь в яростных перебранках или заставляя их замыкаться в угрюмом молчании.
Фриско был на седьмом небе, когда водворился наконец в своей конторе. К нему теперь забегали старые знакомые пожелать счастья. Некоторые — в порядке любезности — сообщали кое-какие сведения, которые могли при случае пригодиться новоиспеченному маклеру. Откликаясь на разосланные им проспекты, к нему начали приходить за советом мужчины и женщины, желавшие вложить свои небольшие сбережения в ценные бумаги.
Пока продолжался ажиотаж вокруг акций Хэмптон-Плейнз и Балфинч, в конторе Фриско постоянно толпились клиенты, готовые рискнуть всем своим состоянием, лишь бы нахватать побольше. Фриско советовал быть осторожнее и предлагал этим горе-спекулянтам поместить свои деньги в более верные, хоть и не столь многообещающие ценные бумаги. Когда взвинченные акции внезапно упали в цене, немало клиентов, которые, следуя совету Фриско, спасли свои сбережения, помянули его добрым словом.
Днем, когда бы Салли ни зашла к нему, возвращаясь из магазинов, контора Фриско неизменно тонула в облаках дыма. Мисс Дру, машинистка, стучала на машинке, сидя перед маленьким столиком, а Фриско обычно беседовал с каким-нибудь клиентом. Салли знала: ему приятно, что она видит его за делом.
Вскоре он был уже в приятельских отношениях со всеми, кто жил в этом доме: мужчины окликали его, приглашая вместе выпить, а женщина, снимавшая квартиру рядом с его конторой, приносила ему по утрам и после обеда чай. Это была маленькая круглолицая особа с мощным бюстом, сильно косившая на один глаз; она недавно поселилась в городе и, судя по слухам, была возлюбленной старика Линдсея, который служил управляющим на руднике Желтое Перо. Однажды, когда Салли сидела у Фриско в конторе, миссис Руни принесла ему чаю. Мисс Дру явно не одобряла этих знаков внимания, оказываемых ее патрону. Она нахмурилась и опустила глаза на свою работу, когда миссис Руни появилась в дверях и, быстрыми шажками просеменив через комнату, произнесла с журчащим смехом:
— Ваш чай, полковник де Морфэ, и булочка, которую я только что испекла.
У самой мисс Дру в шкафчике рядом со столиком имелось все необходимое для чая, и она была явно возмущена таким посягательством на ее право заботиться о патроне.
Салли нравилась Нора Дру — некрасивая, нескладная девушка с редкими зубами, очень скромная и толковая; Фриско и не подозревал, в какой мере он обязан ей своим успехом. Она привела в порядок его корреспонденцию и отчетность, находившиеся, несмотря на все усилия Салли, в хаотическом состоянии, завела бухгалтерские книги, картотеку и каталоги, позволявшие Фриско в одну минуту выяснить, в каком положении находятся его личные дела и каковы его обязательства. Нора знала назубок все подробности его биржевых и банковских сделок, весьма круто обходилась с неаккуратными клиентами и тщательно следила за тем, чтобы Фриско не пропускал назначенных встреч.
— Она просто клад! — восторженно восклицал он — и эксплуатировал ее без зазрения совести. Часто он задерживал Нору в конторе до глубокой ночи: она должна была готовить циркулярные письма и отчеты, которые он тут же заставлял ее рассылать, нимало не тревожась тем, что злоупотребляет преданностью девушки и что это ей просто не под силу.
— Вы слишком много работаете, Нора, — сказала ей однажды Салли, заметив, как побледнела девушка и какой у нее утомленный вид. — Не позволяйте полковнику де Морфэ злоупотреблять вашей добротой.
Фриско в конторе не было, и Салли дожидалась его.
— О, нет на свете такой вещи, которую я бы не сделала для полковника де Морфэ. — Нора подняла на собеседницу свои карие глаза, такие кроткие и преданные, что Салли даже смутилась. — Он очень добр ко мне, право. И он удивительный — слепой, а руководит такой конторой! Я просто обязана делать все, что в моих силах, чтобы помочь ему, миссис Гауг.
Взволнованные и обрадованные перспективой побывать под землей на Большом Боулдере, Пэт и Пэм натянули клеенчатые комбинезоны, надели шлемы, взяли лампы и, войдя в клеть, спустились на глубину тысячи восьмисот футов. Здесь находился рудничный двор — выбеленная известкой камера, — откуда посетители могли наблюдать, как ведутся работы в шахте.
Девушки рассказывали потом, что они прошли не одну милю по темным, извилистым тоннелям, штрекам и квершлагам. Пэм сделала несколько набросков с рабочих, отгребающих породу, с откатчиков, толкающих перед собой тяжело нагруженные вагонетки, с бурильщиков, работающих при свете укрепленных на голове ламп в глубине похожего на пещеру забоя. Жара и тяжелый, удушливый воздух в шахте оказались не под силу Пэт. Пришлось сознаться, что ей плохо и что она вот-вот потеряет сознание. Управляющий, по просьбе сэра Патрика Кевана показывавший барышням Гэджин шахту, поспешил вернуться с ними на рудничный двор, куда попадала струя свежего воздуха. У него было необыкновенно счастливое лицо, когда он наконец погрузил их в клеть и благополучно доставил на поверхность.
Пэт сама себе была противна за свою слабость. Узнав, что ей стало дурно, Пэдди поднял ее на смех.
— Куда же девалась твоя выносливость, а? — потешался он.
Ничто на свете не заставит ее больше спуститься под землю, заявила Пэт. Насмотрелась она на то, как работают в шахте, до конца жизни помнить будет. Какой ужас одно сознание, что ты заключен в огромной темнице, глубоко под землей! А эта удушливая мгла, сырой, затхлый воздух! Воспоминание об этом неотступно преследовало ее — ей все время мерещились лица людей там, в шахте. Дорэ — вот кто мог бы нарисовать их, сказала она. У Пэм это никогда не получится.
— Я бы не сказала, что ты дала мне для этого много времени, — обиженно заявила Пэм.
— Извини, дорогая! — Пэт взглянула на нее с улыбкой, но без малейшего раскаяния. — Пэм не способна ни на какие эмоции, когда ею владеет демон рисования, — заявила она Биллу. — А у меня уж такая натура: если что мне не по душе, рано или поздно наступает такой момент, когда я чувствую, что больше не вынесу. И тогда я уже ничего с собой не могу поделать.
— Так, значит, не одни только испарения и жара подействовали на вас в забой? — поинтересовался с иронической усмешкой Билл.
— Нет, — призналась Пэт. — Мне все время было страшно. Как могут люди всю жизнь работать в этой ужасающей тьме и духоте?
Билл пожал плечами.
— Нужно же как-то добывать средства к существованию — вот и работают. Все, кого я знаю, мечтают уйти из шахты, как только удастся сколотить достаточно денег, чтобы можно было прожить с семьей в более или менее сносных условиях. Но есть и такие, вроде меня, которые родились и выросли на приисках, — для нас работа на руднике обладает какой-то притягательной силой. Горная техника творит чудеса, и какой бы момент в процессе добычи золота ни взять, он говорит о победе человеческих знаний и изобретательности. Пока золото необходимо, наша обязанность, как мне кажется, попытаться облегчить участь тех, чьим трудом оно добывается. И не только под землей, но и на поверхности.
На следующий день Пэдди договорился, чтобы девушкам показали, как ведутся работы в открытом карьере, и сам вызвался сопровождать их на обогатительную фабрику.
