— Не только вымпелов, но и самих мачт не видать, — размышлял Шлейнищ, переводя взгляд на едва наполненные паруса. — Нынче, видно, штилеет, покуда в дрейфе лежим и дымка находит. Глядишь, поутру солнышко поднимется, распогодится. Разберемся, что к чему.
К сожалению, ближе к полуночи на море опустился туман. В белесой пелене скрылись мачты «России».
Утром легкий ветерок едва успел разогнать туман и наполнить паруса, с марса крикнул сигнальный матрос:
— На зюйде четыре паруса!
«Вот тебе раз, — разглядывал в подзорную трубу корабли стоявший на вахте мичман Харитон Лаптев. — Откуда взялись? Не французы ли?»
Рядом выросла фигура долговязого Дефремери. Он выбежал на палубу без мундира, в одной рубашке.
— Подобрать все булини, стянуть шкоты втугую. На румб норд! — первым делом скомандовал он, разглядывая в зрительную трубу надвигавшиеся по корме с распущенными парусами четыре корабля. — Всех наверх! — отрывисто произнес Дефремери. — Все паруса ставить!
И все-таки, несмотря на это, дистанция между «Митау» и французами неуклонно сокращалась. Сказывалась разница в парусности и величине кораблей почти в два раза.
А в том, что это его земляки, Дефремери не сомневался. Правда, на приближающихся кораблях не были подняты флаги, но командир «Митау» слишком хорошо знал обводы и силуэты судов, сработанных на французских верфях.
Преследователи между тем разделились на две колонны и брали «Митау» в клещи с двух бортов.
Некоторая тревога, охватившая вначале Дефремери, по мере сближения с погоней сменилась благодушным настроением: «Как ни крути, у нас с Францией мир и войны никто не объявлял».
— Кораблики-то линейные, — проговорил второй лейтенант Вяземский, — на каждом по шесть десятков стволов. Выходит, сотни три пушек супротив наших трех десятков.
Видимо, по сигналу старшего, на стеньгах всех четырех кораблей появились французские флаги с трехцветной раскраской.
— Поднять флаг российский! — как бы отвечая французам, задорно скомандовал Дефремери.
Передовые корабли поравнялись с кормой «Митау». На всех них были откинуты прочь артиллерийские порты, откуда устрашающе чернели жерла орудий.
— Быть может, барабанщикам тревогу пробить? — Чихачев вопросительно посмотрел на командира.
Командир молча еще раз окинул взглядом надвигавшиеся слева и справа громады линкоров французов, ощетинившиеся пушками.
«На каждом борту у них тридцать орудий, стало, с каждой стороны у них шестьдесят, против моих пятнадцати». Но в голове лихорадочно сверлила мысль: «Как же присяга и устав морской?» Наконец мелькнуло: «Надлежит консилию иметь».
Сбросив оцепенение, не оборачиваясь, Дефремери отчаянно крикнул:
— Барабаны наверх! Корабль к бою!
Чихачев будто только и ждал команды, лихо сделал отмашку, два барабанщика уже стояли рядом с ним, наизготовившись, ударили палками. Да и весь экипаж в эти мгновения смотрел в сторону шканцев, на командира.
Почти весь экипаж впервые сталкивался воочию с неприятной ситуацией. Разве только Дефремери и усатый боцман успели в последнюю кампанию против шведов, как говорится, понюхать пороху.
Спустя несколько минут оба борта фрегата ощерились орудиями. Канониры раскладывали картузы с порохом, открывали ящики с ядрами, дергая канаты, откатывали станки с пушками, готовили банники.
— Прикажете абордажной партии раздать ружья? — с несколько наигранной веселостью спросил у командира лейтенант — артиллерист Вяземский.
— Погодите с ружьями, — вздохнул Дефремери, — призовите сюда мичманов и сами приходите, консилию держать будем.
В таких случаях по уставу было положено собирать консилиум всех офицеров. Видимо, в спешке командир позабыл пригласить унтер-офицеров. Обступив тесным кружком командира, офицеры слушали его глуховатый от волнения голос:
— Нынче любой наш первый выстрел по французу означит войну, а нам такого права не дано, — коротко объяснил Дефремери. — Потому надобно потянуть время, ежели что, кто-либо пойдет на шлюпке к французу и прояснит обстоятельства.
Закончив, командир вопросительно взглянул на головной корабль французов. Он подошел настолько близко, что различались черты лиц матросов на реях фок-мачты.
Офицеры переглянулись и скосили глаза на мичмана Харитона Лаптева. Первым по традиции высказывался он, младший.
— Ежели по уставу должно нам принять бой, токмо есть ли смысл, живота лишимся без толку.
Две короткие фразы молодого офицера оценили суть предстоящей схватки, если она произойдет.
— Другой путь, опять же по уставу сказано, — прервал тягостное молчание Чихачев, — ежели поблизости где меляка найдется. — Он тоскливо оглянулся вокруг, скользя взглядом по безбрежной линии горизонта и, задрав голову, кивнул на вымпел. — Опять же ветер потянул со стороны бережка. А то выброситься где на камни, чтобы неприятелю в руки не попасть.
— Верная мысль, — словно обдумывая и этот вариант, Дефремери, видимо, окончательно что-то для себя решил:
— Не должно нам и об матросах забывать. Сие тоже не куклы, хоть и холопы. Жизнь каждому от Бога Дана. Прошу, господа, покуда быть на своих местах.
Прежде всего, захватив штурмана, командир забежал в каюту, сверился с картой. До ближайшего берега добрый десяток миль и глубины порядочные, так что вариант с выбросом фрегата на мель отпадает. Да и французы не дураки, не отпустят же они нас восвояси. Не для того они и погоню устраивали. Замыслили пакость, видимо.
Выйдя на палубу, он увидел что на ближайшем линкоре что-то кричат матросы по-французски, размахивая руками.
— Быть может, для острастки пальнуть холостым, авось образумятся, — оглядывая угрюмые лица матросов, замерших у снастей, проговорил Чихачев.
— Ни к чему. Не следует дразнить зверя, — успокоительным тоном ответил Дефремери, — пока у них нет повода стрелять по нам.
Как бы в ответ на это с французского линкора что-то крикнули в рупор.
Прислушавшись, Дефремери понял, они требуют подобрать паруса и лечь в дрейф. «Какого дьявола я должен им подчиняться?» — раздраженно подумал командир, и в этот момент борт французского линкора окутался пороховым дымом, а через мгновение в уши ударил раскат холостого пушечного выстрела.
— Паруса долой! — сердито крикнул Дефремери, а Чихачев, сдвинув на глаза шляпу, с какой-то злой усмешкой процедил:
— Кажись, попались, как кур во щи.
За десять с лишком лет службы в российском флоте Петр Дефремери неплохо освоил язык, но всех поговорок не знал.
— Прикажите спустить шлюпку справа, — бросил он в сердцах Чихачеву, — и пришлите ко мне мичмана Войникова.
Спущенная шлюпка подошла к трапу, и Дефремери напутствовал Войникова:
— Выясните, что они хотят, и, не задерживаясь, обратно.
Прошло полчаса, и вместо мичмана пришел на шлюпке французский офицер. С некоторою наглостью он передал Дефремери, что французский адмирал требует прибыть к нему без промедления. В каком-то смятении, не распорядившись, Дефремери спустился по трапу... На полпути к французам Дефремери вдруг с тревогой увидел, как со всех четырех неприятельских кораблей к «Митау» устремились десятка два шлюпок с вооруженными матросами.
Поднявшись на борт, Дефремери первым увидел побледневшего Войникова без шпаги. Французский адмирал бесцеремонно объявил русский фрегат арестованным.
— Но Франция не объявила войну России, — растерянно начал Дефремери...
— Я беру вас призом, как морского разбойника, — довольно развязно ответил адмирал. — Стоявшие вокруг офицеры засмеялись. — И не вздумайте сопротивляться.
Дефремери было не до шуток.
— Вы не имеете никаких прав на захват силою судна дружественной Франции державы, коей является Россия.
— Мы прибыли к берегам дружественной Польши, чтобы помочь законному королю Станиславу Лещинскому.
— В таком случае вам положено нести польский флаг, состоя на службе короля польского, — на первый взгляд удачно парировал Дефремери.
Казалось, адмирал не слышал реплики командира русского фрегата.
— Флот его величества короля Франции несет положенный ему флаг и исполняет приказы короля.
Дефремери хотел что-то возразить, но, видимо, эта полемика начала раздражать адмирала, и он резко сказал:
— Ваше положение безнадежно. Извольте сдать шпагу. Иначе я возьму ваш корабль на абордаж и всем вам придется несладко.
Француз сделал паузу и самодовольно, приказным тоном, закончил:
— Слава Богу, что вы француз — обойдемся без крови. Отправляйтесь на фрегат. С вами пойдет наш караул арестовать крюйт-камеру, пушки и арсенал. Ваш офицер, — француз кивнул на Войникова, — остается у нас заложником. Мы немедля вступаем под паруса и следуем в Копенгаген.
В тот же день, где-то на траверзе острова Эзель, эскадра Гордона встретилась со спешившим ей навстречу фрегатом «Россия».
