— Не буду, — успокоил я его. — Но мне бы хотелось задеть один вопрос, просто из любопытства.
— Так и быть, спрашивай.
— Хастингс намекнул, что Эдит, мать Аэлы, не сопротивлялась тебе особенно сильно и не кричала особенно громко, когда ты тащил ее в свой шатер.
— Она была женщина изнеженная, из тех, которые падают в обморок, уколов себе палец. Она дергалась всю ночь, но не для того, чтобы бежать. Она в самом деле кричала, но не для того, чтобы позвать на помощь. Наверное, она хотела лишить меня сил, чтобы ее муж мог убить меня, но ей это не удалось.
— Теперь я понял. Если Аэла подозревает это, он ненавидит тебя так сильно, как мне и требуется.
— Когда поживешь с мое, ты поймешь, что именно поэтому его ненависть еще сильнее. Вот собственно и все.
— Как ты думаешь, что я собираюсь сделать?
— Это понятно и ребенку. Ты хочешь продать меня Аэле.
Глава восьмая
ВОЛШЕБНОЕ КУПАНИЕ
В своей расточительности природа похожа на пьяного моряка. Она может наполнить ветром десятки тысяч парусов, а завтра у нее не окажется в запасе и слабого дуновения. Вечерело. Мы продолжали плыть под парусом, чтобы пройти как можно больше. Я был уверен, что ветер скоро переменится, и не мог полагаться на лунный свет, чтобы не налететь на мели и рифы.
Ночью ветер не стих. И мы рисковали, плывя в темноте, стараясь как можно дальше оказаться от флота Рагнара. Никто из его викингов не выжил, чтобы рассказать о гибели «Большого Змея». Но иногда боги делятся друг с другом новостями, и имеющий дар может услышать. Ветер стих на рассвете, оставив нас восточнее островов перед Гаверским заливом. Рагнар замечательно выспался; пока мы по очереди несли вахту, он храпел, как боров. Если веревки и причиняли ему неудобства, он был слишком горд, чтобы сказать об этом.
Берег был изрезан мысами и бухтами, в которых мы могли бы спрятаться. Вокруг не было видно никаких судов. Единственным признаком жизни были тонкие струйки дыма кое-где на берегу. Вдалеке над цепью холмов поднялось огромное черное облако, словно горел город.
Рагнар произнес несколько слов на чужом языке. Я спросил его, что это значит.
— Узнай у уэльской принцессы, — предложил он, довольный, как ребенок.
Заинтригованный, я вопросительно посмотрел на Моргану.
— A furore Normannorum libera nos, — ответила Моргана.
— Ты разве не знал, что я говорю по-латински, Оге? — спросил Рагнар.
— Что это значит, Моргана?
Но я уже догадался и сам. Моргана сложила руки, опустила глаза и тихо сказала:
— От ярости норманнов спаси нас.
Уверенный в нашей безопасности, я плыл вдоль берега, пока не увидел источник тонких струек дыма. Они поднимались от начисто сожженной половины порта. В другой, уцелевшей, половине стояли несколько зданий, которые, очевидно, принадлежали купцам.
Не видно было ни людей, ни животных. Скорее всего, люди убежали, завидев паруса викингов, а животных либо увели с собой, либо убили.
Я отослал Куолу на берег поискать цепь, чтобы заковать нашего пленника. Вскоре он вернулся с кандалами странного вида, которые, очевидно, милостиво сняли с заключенного, когда надо было спасаться. Оковы эти запирались на руках и ногах хитрыми зубцами, которые намертво защелкивались при сжатии и отпирались специальным ключом. Отсутствие ключа не заботило меня, — если бы Аэла захотел снять с Рагнара цепи, это была бы его проблема. К цепи был приделан железный шар весом около шести стоунов.
— Не вижу пользы в этом, — сказала побледневшая Моргана, когда я защелкнул кандалы.
— Ты хочешь его убить? — спросил я.
— Да, потому что он заслуживает смерти. И я думаю, что милосерднее убить его одним ударом меча, вместо того, чтобы держать живым ради твоего развлечения.
— У меня и в мыслях не было так развлекаться. Если ты не возражаешь, я продам его в рабство.
— Тому, кто ненавидит его больше, чем ты?
— Он так думает, но я другого мнения.
— Я соглашусь на все, если твоя душа освободится от кровавой жажды мести.
— Тогда давай присядем на теплый песок, и я расскажу тебе, что думаю. Пускай и Берта послушает.
Я решил, что сейчас мой план еще далек от выполнения. Я боялся даже внимательнее поразмыслить над ним, чтобы он не рассыпался, как домик из песка.
— Как я уже говорил, Аэла жаждет мести за поруганную честь своей матери. Ради этого он пойдет на что угодно. Единственное, чем он не сможет пожертвовать, так это своей невестой. Но если она сама пожелает, то он, возможно, освободит ее от клятвы.
Я тщательно обдумал эту фразу, и она прозвучала неплохо.
— Ты предлагаешь мне стать монеткой, которую мой жених уплатит за возможность мести? Странная роль для христианской принцессы.
— Не такая уж и странная, если вспомнить других принцесс, — храбро вмешалась Берта. — Только в прошлом году кто-то из франкских принцев обменял свою девятилетнюю дочь на небольшое графство.
— Если сделка состоится, мой возлюбленный не возьмет на душу грех убийства, — задумчиво произнесла Моргана.
— Наверное, Аэла согласится. Его жажда мести гораздо сильнее, поэтому Богу будет легче простить его. У Оге практически нет шансов на прощение — ведь он варвар, а Аэла — христианский принц, за которого молятся епископы.
— Мне не нужно прощения твоего христианского Бога, — быстро возразил я.
Берта предостерегающе взглянула на меня.
— Аэла не сможет отказаться. И не только из-за личной мести. Ради всего христианского мира он обязан предать Рагнара смерти, — сказала она.
— Но отдаст ли Аэла меня бедному воину низкого происхождения, даже если я признаюсь в любви к нему?
— Если ты сомневаешься, попроси Оге вонзить меч Рагнару в сердце, и пусть он отвезет нас в какую-нибудь далекую страну, и забудем об Аэле.
— Договор с моим женихом подписан Родри, королем Уэльса. А я его дочь.
Лицо Берты залила краска стыда, а Моргана оживилась.
— Нет, хоть происхождение моего возлюбленного сомнительно, все же он достоин принцессы, — продолжала Моргана. — Он не только совершил подвиг, избавив нас от позорного плена, но и лишил язычников их главного вождя. Так какой христианский принц больше достоин руки Морганы, чем Оге Дан?
— И я не беден, если у меня в руках такое сокровище, — сказал я, прикасаясь к ней. И голос мой предательски дрогнул.
Берта наморщила лоб, словно вспоминая что-то, забытое Морганой.
— Клотильда, племянница христианского короля Бургундии, вышла замуж за языческого вождя, — хрипло сказала Берта.
— Да, она вышла за Хлодвига, короля франков, и впоследствии он принял христианскую веру. Это было триста лет назад, когда мой народ еще не знал христианства. А я забыла, что наша любовь греховна.
— А я бы вышла хоть за мавра, если бы он любил меня так, как Оге любит тебя.
— Ты думаешь, я презираю его любовь? Ты забываешься, Берта!
Берта, зарыдав, упала к ногам Морганы. Принцесса заставила ее встать и поцеловала. Мне на мгновение показалось, что это тронный зал с высокими колоннами, а не освещенный солнцем берег.
— Кто обвенчает тебя с твоим мавром? — спросила Моргана. — Боюсь, что христианский священник откажется, да и арабский мулла тоже.
— Почему боги так жестоки к людям?
— Не знаю, да и какой смысл спрашивать? Все, что я могу сказать, — то, что я останусь с Оге, если Аэла освободит меня от клятвы.
Я с восхищением смотрел на нее. Она была слишком красива, и сомнения вновь охватили меня.
— Аэла не отпустит тебя и за пару десятков Рагнаров. В мире есть воины, похожие на него, но нет никого, кто бы мог соперничать с тобой.
— Аэла может этого не знать, Оге, — сказала Берта. — Он объездил много стран, побывал даже в Риме. А ты до недавнего времени не видел ничего, кроме усадьбы своего господина. Его глаза могут быть слишком заняты созерцанием своей короны. И все же я тоже боюсь, что он не так слеп, чтобы расстаться с Морганой.
— Правда, я мало повидал на своем веку, — ответил я, — так что пойду-ка я взгляну вон на тот большой дом, похожий на тот, который я когда-нибудь построю для моей принцессы. Китти понаблюдает за морем и, в случае чего, подаст знак. Моргана, пойдешь со мной?
Моргана взяла меня за руку, и мы прошли мимо тлеющих остатков порта. Затем перед нами предстало странное зрелище. Деревянное здание было полностью уничтожено огнем; остался только каменный пол с выложенным на нем крестом и осколки цветного стекла, которое было раньше окнами. На камнях валялись обломки статуй, а там, где раньше был вход, лежало тело темноволосой девушки в белом балахоне.
— Думаю, не нужно идти дальше, — сказал я, глядя на побледневшую Моргану.
Она судорожно уцепилась за меня.
— Миром правит черная злоба, — сказала принцесса, — но то, что язычники делают с христианами, не более жестоко, чем войны христианских владык между собой. Давай оставим все это и отправимся искать Авалон.
