Все расхохотались, а некоторые даже защелкали языком, пораженные меткостью и быстротой старого акына.
— Лысый кот — это же Алшинбай!
— А ворон — Кунанбай!
— И хромой имам тут же!..
— Неукротимый старик одним стихом всех их уничтожил! — наперебой заговорили кругом.
Абай невольно смутился и отошел в сторону. В эту минуту вышел хозяин дома и повел Шоже к себе. Абай повернулся и быстро пошел домой.
Песня Шоже все еще звучала в его ушах. Казалось, она проникала в самое сердце. Абай запомнил каждое ее слово и невольно повторял про себя.
Эти строки одним ударом сровняли с землей две вершины.
Тот, кого никто не смел назвать иначе, как почтительным именем «Алшекен», превратился в «лысого кота», — лысину Алшиибая все хорошо знали. А собственный отец Абая — «ага-султан», «мирза» — стал вороном. Да еще каким! Он, избранник, купающийся в несметном богатстве, властитель необъятного Тобыкты, — хищный ворон, безнаказанно клюющий все, что есть лучшего, ценного у народа!
Что в мире сильнее слова?.. Абай вспомнил хитроумного Каратая: «Слово все внутренности пронзает», — говорил тот.
Абай целиком ушел в свои мысли. Ему казалось, что сейчас он познал ту великую силу, которой дано потрясти мир. Не замечая ни улиц, ни прохожих, он шел, поглощенный своими думами.
Повернув за угол, он столкнулся с тремя всадниками. Абай поднял глаза. Посредине на гнедом коне ехал Божей. Бледное лицо его под лисьим малахаем было угрюмо, вечерний иней покрывал усы белым налетом. Рядом с ним ехали Байсал и Байдалы.
Абай на миг оцепенел, ему еще не приходилось встречать Божея в городе. Но, быстро овладев собою, он стал посреди дороги, точно хотел что-то сказать всадникам. Верховые придержали коней — то ли от неожиданности, то ли узнав его.
Абай с особенной почтительностью, приложив правую руку к груди, отчетливо отдал салем:
— Ассалаумаалейкум!
Наставник в медресе учил их, что такой салем они должны отдавать при встрече с хазретом. Может быть, Абаю вспомнилось напутствие матери при отъезде в Каркаралинск? Нет, это почтительное приветствие вырвалось у Абая почти помимо его воли.
Необычное поведение встречного мальчика удивило Божея. Он остановил коня.
— Уагалайкумассалем,[65] сын мой, — сказал он.
Байсал, вглядевшись, узнал Абая. Он недовольно поморщился.
— Э, вот это кто!.. Ну, хорошо, едем! — сказал он и хотел было тронуться.
Но Божей коротко остановил его:
— Постой.
— Зачем? Неужели ты думаешь, что мне приятно слушать салем сына этого проклятого? — возразил Байсал и угрюмо посмотрел на Абая.
Щеки Абая вспыхнули. Пламя, казалось, обожгло не только лицо, но и всю душу. Незаслуженно обиженный, ни в чем не виновный мальчик сверкнул на Байсала полными огня глазами.
Божей сразу понял, что происходило в душе Абая.
— Скажи мне правду, сын мой: это отец приказал тебе отдать салем при встрече с нами или ты поступил так по своему желанию?
— Отец ни при чем, Божеке. Это — мое желание.
То прекрасное ощущение согласия, мира и тишины, с которым он вышел из дома отца, все еще жило в Абае.
О решении Кунанбая прекратить тяжбу ни Божей, ни Байсал еще ничего не знали. Они ехали сейчас к Алшинбаю, который послал к ним человека с просьбой прибыть для переговоров, но о цели их не догадывались.
— Если ты сделал это сам, без наказа отца, — тихо сказал Божей, — подойди, я хочу дать тебе благословение. В твоих глазах я вижу благородный огонь, дорогой мой!
Байсал опять недовольно поморщился и хотел отвернуться. Но Божей заметил его движение.
— Эй, Байсал, этот юноша обещает многое. — И он снова обратился к Абаю — Будущее ляжет на твои плечи, сын мой. Дай бог тебе счастливого пути. Да наградит тебя бог всем, кроме жестокости твоего отца! — и он провел ладонями по своему лицу.
Абай, не сводя с него глаз, принял благословение, раскрыв ладони и проведя ими по лицу в свою очередь.
Всадники отъехали. Байдалы сказал Божею:
— Его глаза сияют, как горящий уголь саксаула.
Абай долго стоял в задумчивости.
Правда ли это? Искренне ли говорил Божей? Может быть, он просто пожалел мальчика, оскорбленного суровыми словами Байсала? Что заставило Божея так тепло благословить его? Как сумел Божей в одно мгновение проникнуть в душу Абая и понять ее? Ведь он так мало знал его! Но старики опытны, проницательны, мудры, — думал Абай, продолжая свой путь. И если Божей увидел в нем что-то хорошее, значит, Абай не так уж плох, как ему самому кажется.
Чем больше Абай раздумывал, тем больше торжествовало в нем юное самолюбие. Ему казалось, что сердце его поднимается куда-то ввысь на больших, сильных крыльях.
Абай ускорил шаг. Он только сейчас заметил, что стало совсем темно. И только сейчас сообразил, что прошел два лишних перекрестка. Ему пришлось повернуть обратно.
Сумерки, которые в ауле Абай любил встречать в одиночестве на холме, здесь, в городе, вызвали в нем особенно сильное чувство. Минувшим летом Абай не раз видел ястребиную охоту. Когда наступают сумерки и тьма борется со светом, ястреб, взлетевший в небо и освещенный закатившимся уже солнцем, горит таинственным пламенем, и крылья его сверкают, как огненные языки. В этот вечер таким огненосным ястребом казалось Абаю его собственное сердце. Он весь был восторженно, чутко напряжен.
Нынешний день так отличался от всех предыдущих! Днем — отец и Алшинбай, вечером — Шоже и его спутники, сейчас— Божей и Байсал, только что скрывшиеся в темноте… Какие различные миры столкнулись в тесном Каркаралинске! И какие неизмеримые расстояния между ними! Они далеки друг от друга, как четыре стороны света. В одном — власть, в другом — искусство, в третьем — сердце. Почему эти потоки не сольются в один? Что было бы, если бы эти люди сошлись и действовали вместе?
Эта мысль озарила Абая внезапно. Ему казалось, что до него никто не думал так. «Разум, воля…» «Власть, слава, достоинство…» О постоянной борьбе между ними он много читал в книгах…
И вот он столкнулся с их борьбою в жизни. И сделал новое заключение: они должны совместиться в одном человеке.
Сколько разных людей он встретил в городе, сколько новых мыслей зародилось у него в голове! Он собственными глазами видел знаменитого Шоже и слышал его своими ушами…
Оживленный и бодрый вошел Абай к Майбасару. Было уже совсем темно. В прихожей он сбил с подошв примерзший снег, топая крепче и смелее, чем обычно, обтер ноги о половик и, не останавливаясь, прошел в гостиную комнату. Щеки его зарумянились от мороза, быстрый взгляд блестящих черных глаз горел совсем по-новому.
Комната была полна сородичей. Не одолев днем и десятой части жирной конины, они теперь накинулись на нее со свежими силами. Только что появился большой медный самовар, и все принялись за крепкий душистый чай. Майбасар с довольным видом взглянул на Абая.
— Абайжан, — сказал он, — где ты пропадал? Иди раздевайся, выпей чаю! Погрейся!
Подвинувшись, он освободил Абаю место возле себя. Мальчик не торопясь разделся и сел. Жакип со смаком прихлебывал чай.
— Пейте скорей, — торопил он сидящих, — пора идти в дом мирзы!
— Да, да, — подтвердил Майбасар. — Угощение готово, комнаты тоже… Говорили, что гости придут после вечернего намаза.
— Куда торопиться? В новой мечети намаз затянется.
— Еще бы! Ведь мулла Хасен только что возведен в имамы. Должен же он показать себя!
— Конечно! Читать будет не торопясь, нараспев, по уставу, — рассуждала молодежь, назначенная разносить блюда на пиру у Кунанбая.
— Да что вы болтаете, — нетерпеливо сказал Жакип, — ведь и вам сперва надо пойти на намаз в новую мечеть! Майбасар, разве ты не пойдешь?
Но Майбасар, как видно, не так уж беспокоился о намазе. Он с улыбкой повернулся к Абаю:
— Ну, разве в такой толпе нам останется место? Пройдешь вперед, а потом и не выберешься вовремя, до прихода гостей.
— Неудобно же не идти! Мирза узнает, будет бранить, — возразил Жакип неуверенно. — Сядем у дверей, тогда выйдем первыми.
— Мирзе мы что-нибудь соврем, — усмехнулся Майбасар, — а сидеть у дверей как-то не хочется. Конечно, любое место в святой мечети равно почитаемо. Но не стеречь же мне во имя намаза сапоги всяких бошанов и карашоров и не бить же лбом в то место, которое они топтали своими неуклюжими ногами!
Майбасар говорил о намазе с насмешкой. Смелые шутки дяди понравились Абаю. Он рассмеялся.
Но Жакип не одобрял Майбасара: в час, когда открывалась долгожданная мечеть и вся знать Каркаралинска собралась туда для совершения первого намаза и когда все благословляли Кунанбая, шутки были неуместны. «Невоздержан, как всегда, болтает все, что придет на язык», — подумал он о Майбасаре.
