Он ждал увидеть человека одного из Сиятельных ханов, вестника из белого шатра, может, даже человека Божественного Угэдэ с изъявлениями недовольства. Вместо этого в юрту, кланяясь, вошел человек со странным лицом. Несколько мгновений он казался хорезмийцем, потом – кипчаком, а то и аланом. Поневоле вспомнился поход на дальний Запад, закончившийся позорной «Бараньей битвой». [220]
– Да простит Непобедимый моё неурочное появление, – человек припал лбом к самому ковру, – я всего лишь скромный купец из далекой страны, завтра я уезжаю, но не мог покинуть ваш город, не предложив Непобедимому свой товар…
Купец?! Пришедший к Непобедимому?!! Посреди ночи?!! Не только Сиятельные ханы перебрали сегодня хмельной арзы! Похоже, нетрезвы сами Боги!
Впустивший его стражник пожалеет о дне, когда родился на свет. Но это подождёт. Стоит посмотреть, что принес этот гадючий выползень, прежде чем приказать удавить его и выкинуть вон.
– Показывай, – хмуро уронил Непобедимый.
В ответ незваный гость развернул свиток, который он держал в руках. Это была ткань с вышитым на ней странным узором – на зелёном поле было вышито синее дерево без листьев, там и здесь виднелись пуговицы, заключённые в круги красного бисера, бисерные линии – жёлтые и синие – соединяли их.
Непобедимый долго смотрел на изображение, силясь понять, что оно обозначает. Узор? Неровно и неряшливо, количество бусин везде разное, синее «дерево» сильно перекосило на один бок.
– Что здесь? – устав ломать голову, спросил Пёс-Людоед у смиренно улыбающегося и рассматривающего узоры ковра купца.
И не поверил ушам, услышав ответ:
– Это страна россов [221] . Вы называете их урусутами.
Непобедимый не знал, что подумать. Этого не может быть! Такого просто не бывает!
Сон?
А ночной гость продолжал:
– Синими нитями вышита река, которую вы называете Идель. Пуговицы – города. Белые пуговицы – города, где сидят великие росские архонты [222] … то есть ханы. Красные – там, где сидят младшие ханы. В городах, меченных черной пуговицей, ханов нет. Бисер вокруг городов – это войско, которое они могут выставить. Каждая бисеринка – сотня. Бисер между городов обозначает дни дороги, за которые ваше войско сможет пройти от одного к другому. Желтые бисеринки – летом, синие – зимой.
Непобедимый взял вышитый плат в руки. Сжал его так, что бисеринки вдавились в кожу.
Нет, это не сон.
– Кто ты? – глухо спросил он у торговца.
И услышал в ответ:
– Непобедимый может называть своего слугу Анапосопос.
– Повернись! – хрипло потребовал Непобедимый. – Повернись, покажи мне спину!
Называвший себя Анапосопосом ничем не выказал удивления, поднялся на ноги и повернулся вокруг оси. Спина была на месте, печень и потроха не просвечивали в огромную дыру, как то, говорят старики, бывает у иных ночных гостей, приходящих с дарами, что оборачиваются потом большой бедой.
– Сядь, – проговорил Непобедимый, не спуская глаза с ночного гостя. Тот опустился на кошму, глядя всё так же почтительно – только лицо текло и менялось, и Пёс-Людоед невольно подумал, что никогда не запомнит его, не узнает в толпе. – Что ты хочешь за свой товар?
– Пока – немного, – позволил себе улыбнуться странный торговец. – Ты еще не видел, будет ли тебе толк от этого. Поэтому я возьму всего лишь семь серебряных пай-дзе. [223]
Непобедимый не колебался ни одного удара сердца. На этом полотне была вышита жизнь, победа и слава его воспитанника.
Неотлучный Найма явился на зов отца с сундучком в руках. Семь серебряных дощечек с одинаковой вязью уйгурских букв: «Вечною силою неба, имя хана да будет свято. Кто не повинуется, должен быть убитым, умереть [224] », с луной на одном боку и солнцем – на другом, перешли из толстых пальцев Пса-Людоеда в тонкие длинные пальцы ночного гостя.
Прибрав их за пазуху, человек, называвший себя Анапосопосом, поклонился:
– А теперь я прошу у Непобедимого дозволения удалиться. Когда небу будет угодно, мы встретимся вновь и продолжим нашу беседу.
– Скажи хоть, какому богу приносить за тебя жертвы? – проворчал старый полководец.
По изменчивому лицу ночного гостя проскользнула улыбка:
– Непобедимый, твой слуга – христианин…
С этими словами он поклонился и исчез за пологом юрты. Растаял в жаркой ночной тьме.
Непобедимый смутно помнил, что каждый христианин носит имя в честь своего онгона-заступника. На следующий день, испросив аудиенции у той жены Джихангира, что, как знал Непобедимый, чтит распятого бога, он спросил у неё:
– Повелительница, не подскажешь ли, кто из ваших богов…
– Непобедимый! – строго прервал его юный голос. – Сколько раз я говорила тебе: нет никаких богов. Совсем. Те, кого ты зовешь нашими богами, – это святые. Они жили на земле простыми смертными людьми и умерли.
Даин Дерхе, как верили многие, тоже когда-то был человеком. И Абай Гэсэр. А уж Священный Воитель и подавно. А теперь они – Боги. Но Пёс-Людоед смолчал, не став вдаваться в пустую игру словами.
– Да простит меня Повелительница, слуга её хотел узнать – в какой день и как чтят свя-то-го, – со старанием выговорил Непобедимый, – по имени Анапосопос?
Великая ханша изумленно распахнула огромные глаза.
– Такого имени нет, Непобедимый! И быть не может… ведь на языке страны Рум это значит – Тот, Кто Без Лица.
Тот, кто без лица… Ночной торговец выбрал себе на редкость меткое прозвище…
Одну из пай-дзе он увидел потом в руках большого чёрного жреца неподалеку от города Резан. Несколько раз передовые дозоры докладывали о больших чёрных жрецах, которых приходилось отпускать, ибо они показали серебряную пай-дзе. А в городе Ула-Темир оставил след и сам Тот, Кто Без Лица. Перебившие чёрных жрецов этого города – единственного города, где чёрные жрецы отбивались вместе с воинами – цэреги уверяли, что сделали это по приказу человека с пай-дзе. А потом он же, пройдя по трупам в чёрных одеждах, извлек из одеяний большого жреца города Ула-Темир что-то, сверкнувшее серебром. Непобедимый не сомневался – то была табличка с солнцем и луной. Однако как странно! Отчего, владея ею, большой жрец Ула-Темир [225] не попытался спастись? И для чего потребовалась смерть жрецов города Ула-Темир человеку, лицо которого, возраст и племя не смог припомнить ни один из видевших его цэрегов?
– Какая честь для меня! Непобедимый помнит имя недостойного… – Тот, Кто Без Лица, почтительно поклонился.
– Ты! Это ты притащил нас в эту страну колдунов!
– Непобедимый забывает, он пришел в эту страну по воле своего базилевса [226] … я хотел сказать, Эзен-Хана, да живет он тысячу лет, – укоризненно покачал шапочкой Анапосопос. – Я пришел снова помочь Непобедимому. Мне никогда, слава Господу, не доводилось видеть таких бойцов… но предания про них я в этой стране слышал. Они заговорены от железа – но не от камня.
– И что ты хочешь сказать, ночной нетопырь? Что наши цэреги [227] должны кидать в урусутов камушками? Или, взяв большую глыбу, вдесятером подходить к урусуту и вежливо просить его нагнуться, чтоб они могли уронить её ему на голову?!
С плавностью, достойной чжурчженьского придворного, Анапосопос указал на стоящие на телегах, укрытые холстинами камнеметы.
– Ведь россы, то есть урусуты, сейчас зажаты со всех сторон вашим войском и почти не двигаются… Отчего бы не обстрелять их из ваших замечательных баллист?
– Камнеметы? В поле?! – удивился Непобедимый.
– Отчего же нет? Великий хан и воитель моей страны, которого вы чтите под именем Гэсэра [228] , рекомендовал снабжать такими каждый отряд – и не пренебрегать ими и в полевых сражениях!
– А твой знакомец, Непобедимый, говорит дело… – медленно проговорил Джихангир и махнул рукою: – Немедленно! Приказываем открыть, развернуть на урусутов и приготовить к стрельбе камнеметы!
Приказание Повелителя было исполнено так стремительно, как только позволяла людская природа. Огромные самострелы [229] с двойными дугами снимали с телег, устанавливали, разворачивая к тому месту, где увязал в колышущемся вареве орды полк урусутских колдунов и их живых и мёртвых прислужников. Несколько рук сразу вцепились в каждый ворот, проворачивая его, натягивая тетивы обоих луков до упора, а другие руки уже поднимали в потных ладонях каменное ядро, готовясь пристроить его на желоб-ложе.
…Первых выстрелов он даже не заметил. Хотя бы оттого, что пришлись они не по нему, даже не по полку его – каменные ядра ушли в орду, прибавив истошных воплей и оставив за собою страшные борозды из покалеченных тел.
Третье или четвертое упало в глубь полка, где и так уж на ногах оставались едва ль не одни бывшие гридни да ратники городских полков – лесные охотники и селяне полегли мало не все.
– Камни! – рявкнул Догада. – Из пороков лупят, паскуды!
– Честь нам! – оскалился воевода. – За детинец ходячий, значит, почитают!
Стоявший по другую руку Златко открыл рот засмеяться. Свист камня они услышали едва ли не в один миг с глухим влажным ударом, снесшим золотоголового гридня вместе с конем в толпу утыканных стрелами поднятых. Коловрат ощерился, половиня ударом наскочившего чужака. Не в первый раз при нем валился наземь гридень, валился, чтоб спустя пару ударов сердца вскочить невредимым – разве что разозленным пуще прежнего. Еще один пришелец сунулся в конскую гриву, пятная ее красным и серым из разрубленного шишака. Третий свалился наземь. Четвертый ушел от удара – на руке воеводы повис волк с белыми от страха глазами. Оторвав и швырнув в лицо врагу воющего зверя, воевода кинул взгляд через плечо.
