X.
— Я выражаю вашей светлости искреннее и глубокое соболезнование от имени всей Франции. — Вы и мы, господин председатель, сражались рядом двадцать лет тому назад за свободу и мир. Подобные воспоминания, столь скорбные и столь светлые в то же время, являются узами, которые не могут ослабеть никогда. Вся французская армия облачилась в траур, оплакивая каждого английского моряка, погибшего в этой страшной катастрофе. Гибель каждого английского крейсера весь народ наш воспринял, как утрату своего полка. О, господин председатель, я догадываюсь, какое вы могли бы сделать возражение: вы могли бы сказать, что наши народы всегда были соперниками… Да, они были, несомненно, соперниками, но вполне честными. А в недавнее время они были союзниками и остались друзьями. Поверьте же моему уверению в полном сочувствии, какое в нас вызвало несчастье, стрясшееся над британским народом. Главным же образом, поверьте моему уверению, что Англия, воссоединившись ныне с материком, сохранила такую же независимость, какою пользовалась накануне, хотя ее прежней блестящей изолированности внезапно пришел конец…
С такою речью обратился к английскому премьеру наконец-то прибывший французский премьер.
Происходило это 10-го июня. Но за последние два дня последовало много событий одно за другим.
И прежде всего, за это время выяснились потери, понесенные, вследствие катаклизма, королевским английским флотом. Адмиралтейство, верное старым традициям британского fair play, отказалось окружить их тайною. Семь сверхдредноутов последнего типа погибло в опустошенном Портсмуте; семь сверхдредноутов — половина морских сил королевства. Англия, которая с 1922 года, после трагической Вашингтонской конференции, перестала быть первою в мире морской державой, отныне не была уже второй, ни даже третьей. Соединенные Штаты, Япония и возрожденная Россия отбрасывали ее впредь на четвертое место. А будущее рисовалось еще более мрачным: не придется ли спешно отозвать в английские воды из Мальты и Гибралтара средиземно-морскую эскадру? А итальянский флот, давно освободившись от всякой французской конкурренции, не сделается-ли сразу суверенным властителем того Средиземного моря, которое представляет собою путь в Индию и на Дальний Восток, и в Австралию, и в Новую Зеландию? Отрезанная от половины своих владений, к которым тянулось уже столько других рук, старая Англия на веки переставала господствовать, по божественному праву, над волнами. И отныне уже ничто европейское не могло быть ей чуждо. Тем более, что в Европе за эти двадцать четыре часа произошел внезапно ряд важных событий…
Не одна только Англия жестоко пострадала от катаклизма, Франция, раненая менее опасно, как ни как поплатилась тоже.
«Франко-английский катаклизм!» Таков был с шестого по десятое июня главный заголовок всех газет по ту сторону Пиринейских гор, по ту сторону Альп и, разумеется, по ту сторону Рейна… И уже 9 июня прусские полчища, слишком хорошо снабженные пулеметами, газометами и бациллометами, переправлялись через Рейн к северу от Кельна; и, мгновенно развернувшись в прирейнских областях, мгновенно двинувшись на Брюссель и Антверпен, размахивали огромными знаменами, красными, белыми, черными, на которых красовался горделивый лозунг «nach Paris, nach London…»
И оба премьера, французский и английский, узнали об этом одновременно…
XI.
«Nach Paris, nach London…»
И ведь, вправду, вторую половину программы осуществить было теперь не на много труднее, чем первую…
… Ибо не существовало больше Па-де-Кале!..
XII.
Замечательнее всего то, что в Лондоне обыватель все понял сразу.
Этот человек, обыватель, представитель народа, англичанин, был бесконечно менее глуп, чем это когда либо мог предполагать какой бы то ни было Ллойд- Джорж.
И этот человек сразу понял, что перестал быть островитянином; что нужно научиться жить по-новому; что эта новая жизнь будет, конечно, иною, но все же приемлемой…
Приемлема же она была извечно для всех других народов… А британский народ чем же хуже любого другого народа?..
Под окнами английского премьера уже десятого июня вечером английский народ манифестировал в пользу оборонительного и наступательного союза Соединенного королевства с республикой.
XIII.
И уже 12 июня, не позже, сэр Кристофер, отец мисс Грахам, срочно пригласил к себе Жака Ториньи.
(Жак Ториньи продолжал быть всего лишь третьим секретарем французского посольства, но сэр Кристофер перестал быть строителем туннеля под Ламаншем, по той простой причине, что уже не могло быть тоннеля под уже не существовавшим Ламаншем).
— Мой милый мальчик, — начал ex-abrupto сэр Кристофер, — я, конечно, не разорен. Но я значительно менее богат, чем был семь дней тому назад. Желаете ли вы, тем не менее, как и раньше, получить руку моей дочери Джэн?
— Дорогой сэр Кристофер, — ответил не задумываясь Жак Ториньи. — Англия тоже остается, как и раньше, великой нацией. Но она перестала быть неприступною нацией, какой была еще семь дней тому назад. Тем не менее Франция очень счастлива и очень горда тем, что заключает с нею союз. Не думаете-же вы, что я не последую примеру своего отечества?!
35
Описано Джемсом Уиттекером. Иллюстрации Ф. Айли.
В Техасе, на Эллингтонском аэродроме, весною, группа летчиков «Воздушного цирка» давала представление.
Гвоздем этого представления должен был служить спуск на парашюте молодой артистки хора Розалии Гордон. Она уже работала с цирком в предыдущем году и не-впервые пускалась на рискованные фокусы.
Когда все было готово, мисс Гордон в белом шелковом костюме летчика смело взошла и села на свое место; сзади нее поместился Мильтон Жиртон, который должен был помогать ей в приготовлениях к прыжку, а в качестве пилота сел Клайд Пэнгбурн, один из лучших летчиков цирка.
Утром шел дождь и небо было покрыто низкими тучами, поэтому было решено, что прыжок будет сделан с высоты двух тысяч футов.
Парашют был привязан одной веревкой к шасси аэроплана, а другая веревка связывала его с летчицей.
Когда пришло время для прыжка, молодая девушка спокойно ступила на крыло, осмотрела, правильно ли сделана перевязь у пояса и прыгнула в пространство…
Первые несколько футов она падала стремглав, ожидая, что вот-вот раскроется парашют и замедлит ее стремительное падение. Но вместо этого она вдруг почувствовала ужаснейший толчок и увидела, что висит под аэропланом, который тащит ее за собою по воздуху.
Произошло это потому, что вес мисс Гордон оказался слишком незначительным, чтобы раскрыть парашют и, кроме того, кольцо парашюта, к которому была прикреплена одна из веревок, зацепилось за шасси.
Девушка беспомощно повисла над толпою зрителей.
Положение ее было ужасно: она не могла взобраться на верх и освободить парашют, а без этого несчастной грозила неминуемая гибель.
Еще пока в моторе оставался бензин, девушка была в сравнительной безопасности, но при спуске аэроплана на землю ей грозило быть раздавленной им. Спасение было возможно только в том случае, если бы ей удалось опять взобраться на аэроплан.
Пятитысячная толпа внизу смотрела на происходящее с недоумением. Зрители думали, что выполняется часть программы, но персонал цирка и присутствовавшие летчики сразу поняли трагизм положения.
