– Это Нино Латини, тетя Маддалена. Из нашего квартала Черного Льва. Он забил гол в кальчо – не помнишь? Весной. Я тебе его показывала.
Мои верительные данные – район, семья, гильдия – показались тете вполне удовлетворительными, потому что она только смерила меня неодобрительным взглядом. У нее, совершенно очевидно, не сохранилось воспоминаний о том ужасном дне, когда они с мужем велели слуге вышвырнуть меня на улицу.
– Сын мясника – художник? Иногда я боюсь за наш город, – пробормотала она. – Молодой человек, ты выглядишь чрезвычайно сомнительно, но поскольку ты и вправду поддержал честь нашего квартала… Что ж, тогда нам уже следует приступать к делу. Где мы вам нужны?
– Нужна нам только донна Тессина, – бестактно указал Обезьяна.
Я сжал его плечо:
– Покажи нам, что требуется маэстро, а потом сходи-ка прогуляться, купи медовых пирожков в лавочке за углом. Синьора Альбицци, не хотите ли каштанового пирожного? Оно заслуженно считается превосходным.
Внезапно я вспомнил, как Тессина обмолвилась, что единственной слабостью тетки являются сладости, и, к моему облегчению, та позволила себе даже улыбнуться и чопорно кивнуть. Я сунул несколько монеток в костлявый кулак Обезьяны и похлопал его по спине. Он как будто огорчился, но после еще одного нервного взгляда на тетю Маддалену пожал плечами и указал на расчищенное место посреди студии.
– Вам нужно встать здесь, синьорина, – сказал он Тессине. – Маэстро Алессо требуется вот такая поза.
Он вытянул свое угловатое тело вверх, стыдливо повернув плечо и опустив длинные руки на бедра.
– Одна нога перед другой? – спросил я, показав как.
– Именно, ты все понял, – с облегчением подтвердил Обезьяна. – Ах да: и ей нужно надеть вот это…
Он поднял длинную рубашку из очень тонкого шелка.
– Не могли бы вы попросить вашу племянницу надеть это поверх платья? – спросил я тетку.
Маддалена холодно кивнула. Но тут я внезапно поймал взгляд Тессины, изучавший меня с изумленным весельем или, может быть, досадой.
– Нет, нет! – заявил Обезьяна чересчур громко. – Не поверх одежды. Маэстро сказал очень ясно, что под рубашкой она должна быть обнаженной. Сказал очень ясно…
– Молодой человек! – рявкнула Маддалена Альбицци, ища руку племянницы.
– Я уверен, мы справимся и так… – начал я.
Но Тессина мотнула головой, так что кудряшки взлетели.
– Тетя, Бога ради! – воскликнула она. – Я изображаю Богородицу! Не думаю, что эти люди, работающие во славу Господа, допустят какую-то непристойность… Разве ты не исполняешь дело Господне, Нино Латини, рисуя Его Мать для святой картины?
Я сглотнул.
– С технической точки зрения да, конечно, это так, – поспешно сказал я, перекрестившись.
Может, это и слишком, подумал я, но рука тети Маддалены тут же убралась с плеча Тессины.
– Мы с Пьеро подождем снаружи. Заодно сходим купим вам пирожных и цукатов, – забормотал я, хватая Обезьяну за рубашку и пятясь к двери.
Я вытащил приятеля на площадку, и вместе мы потопали вниз по ступенькам.
– Иисусе… – Обезьяна запустил пальцы в волосы, и мы двинулись к пекарне. – Так ты их знаешь? Откуда?
– Соседи по кварталу. Ты же слышал, наши семьи дружили. Ее родители умерли, и мы больше не виделись. Мы тогда вот такие были. – Я вытянул руку перед собой на уровне груди.
– Она и сейчас такая, – заметил Обезьяна. – Во всяком случае, неплохое у тебя было детство, а?
– Тогда она так не выглядела, – проворчал я. – Как получилось, что она стала моделью для маэстро Алессо?
– А ты как думаешь? Девица обручена с Бартоло Барони – вот везучий поганец. Жирный, старый, уродливый везучий поганец.
– Везение здесь ни при чем, – буркнул я.
– О?
– Я к тому, что Бартоло Барони везение не нужно. У него есть деньги и власть. Он же ее не очаровал, правда? Он ее купил.
– Ты как-то зло говоришь, – заметил Обезьяна, поднимая брови.
– Нет-нет, – поспешно возразил я. – Желаю ему счастья. Каким бы был квартал Черного Льва без старого Барони? Как ты говоришь, повезло поганцу. Да еще у него будет красивая картина. Красивая картина, красивая жена. Из нее выйдет прекрасная Мадонна.
– Я думал как раз наоборот, – проскрипел Обезьяна, облизывая губы.
Я втолкнул его в пекарню, велев купить самое сладкое, что у них там есть.
Когда мы вернулись в студию, Тессина почти скрывалась за тетей Маддаленой: та, массивная и серая, стояла посреди комнаты, сложив руки на груди. Я видел только босые ступни Тессины и над ними складку прозрачной ткани. Пока Обезьяна, склонив голову, проходил через комнату, чтобы выложить лакомства на чистую оловянную тарелку, я начал собирать вещи, которые мне понадобятся для рисования. В то же время я украдкой бросал взгляды на эти ноги. На них виднелся отблеск тончайших золотых волосков, почти невидимых. Однако там, где подошва изгибалась над полом, кожа была грязная, вся в пятнах, и сразу же я оказался вместе с Тессиной в тех переулках: мы босиком, нам по девять лет. Словно две возбужденные кошки, мы выжидаем, чтобы наброситься на пару детей постарше и отобрать абрикосы, которые они едят на нашей территории. И в этот миг Тессина вышла на свет.
Рубашка не скрывала ничего. В каком-то смысле Тессина оказалась даже более голой, чем без какой-либо одежды вообще, потому что тонкий шелк облегал тело, очерчивая его и создавая темные тени. Впечатление было неземное и болезненно плотское одновременно. Я начал возиться с угольными палочками, но не смог удержаться и поднял глаза на лицо Тессины.
– Это и вправду ты, – изумленно сказал я.
– Могу сказать то же самое, – ровно ответила она и, качнув головой в ту сторону, где ее тетя пробовала пропитанное медом каштановое пирожное, поднесла палец к губам.
– А теперь ты работаешь на него? – поинтересовалась Тессина, с нескрываемой неприязнью кивая в сторону Обезьяны.
– На Пьеро? Боже, нет! Он мальчик на побегушках у Алессо Бальдовинетти. Тут должен был быть ученик маэстро Алессо, но у него нашлось занятие получше. Так что… я не знал, – прошептал я, бросив взгляд на тетушку.
Тессина скорчила гримасу и глубоко вздохнула.
– Синьор Латини, нам пора начинать! – сказала она, немного слишком радостно.
И встала в извечную позу Мадонны: одна нога скромно выставлена перед другой, рука поднята в трепетном благословении. Тонкая ткань переместилась и натянулась на груди Тессины, показывая темные круги сосков. Я сглотнул и устроил показательное прикрепление бумаги на доску мольберта.
– Обещаю, я нарисую тебе хороший портрет, – пробормотал я.
Тессина держала позу легко. Я видел, как художники злились на моделей и осыпали их ужасной бранью за то, что те не могли стоять спокойно. И я пробовал рисовать девушек, которые непрестанно ерзали и дергались, будто их терзал антонов огонь. Но только не Тессина. Она глубоко вдохнула, почти незаметно встрепенулась, так что дрожь прошла по ее рукам до кончиков пальцев, – и застыла. Ничего не двигалось, кроме взгляда, который должен был сосредоточиться на точке далеко за моим левым плечом, однако то и дело устремлялся ко мне. Я принуждал себя не обращать внимания. Начало рисунка всегда было для меня самым трудным. Мне требовалось отодвинуть ум в сторону, иначе я начинал критиковать каждую только что проведенную линию. Мое тело, когда-то решил я, – это художник, а ум похож на докучливого заказчика, вечно находящего недостатки, замедляющего работу или наполняющего все сложностями, которых не должно бы быть. Именно этому, полагаю, всегда учил меня Филиппо: слушать сердце, а не голову. Однако сегодня избавиться от ума оказалось несложно. Я просто позволил ему бродить вокруг необычайного факта присутствия здесь Тессины Альбицци, пока мои руки работали углем.
Я бы предпочел иметь два или три дня, чтобы перевести суть Тессины на бумагу, но такой роскоши у меня не было. Поэтому я быстро набросал контур длинными стремительными штрихами. «Не колебаться, Нино. Не давать линии застревать», – сказал бы Филиппо. Я поймал переходы рубашки: где она свободно свисает мягкими складками, где прилегает к выступу бедра или разглаживается на округлости груди, колена. Потом ноги, стопы, руки, кисти – грубо и приблизительно. Только потом я очертил шею и смутный овал там, где должно быть лицо.
Лицо… Я был к этому не готов, пока нет. Я сделал наскоро кое-какие поправки в драпировке рубашки; маэстро сам должен знать, что здесь понадобится, но чуть больше внимания не повредит – он еще и поблагодарит за это, разве нет? В общем, я убедился, что у него не возникнет сомнений, как расположены груди девушки по отношению к маленькой складке внизу живота, с которой спадала белизна сорочки, чуть касаясь курчавых волос под ней.
