Леа убедила Лорана не спускаться вниз — там он мог столкнуться с Файяром или его женой. На самом деле она просто боялась ревнивой проницательности Матиаса. У нее были для этого основания. Накануне молодой человек из скромности исчез сразу после того, как отнес вещи Леа в ее комнату, и с тех пор не появлялся.
Когда она вошла на кухню, он был здесь и болтал с гувернанткой, заканчивающей свой завтрак. Леа обняла Руфь.
— Ты прекрасно выглядишь, — заметил Матиас. — У тебя отдохнувший вид, несмотря на то, что ты так поздно легла.
Она сразу насторожилась.
— Я ложусь тогда, когда мне нравится.
— Не сердись, я сказал просто так.
Леа немного успокоилась.
— Я очень плохо спала, всю ночь меня преследовал ужасный кошмар.
— Сегодня вечером я приготовлю тебе липовый настой, — сказала Руфь.
— Ты же знаешь, что липа меня раздражает; даже когда я была маленькой…
— Да, да, я перепугала с Франсуазой. Ты любишь апельсиновый цвет. Хочешь, я заварю его?
— Нет, спасибо, я сделаю сама.
— На плите есть немного кофе.
— Спасибо, Руфь.
Продолжая разговаривать, она отрезала кусок от большой черствой буханки и, наколов его на вилку, начала поджаривать, держа над углями в камине.
— Хочешь кусочек? — спросила она у Матиаса.
— Нет, спасибо, я уже позавтракал. Я принес тебе масла.
— Но это же твой паек за целый месяц!
— Не беспокойся, я знаю, как раздобыть еще.
Сидя напротив Леа, он смотрел, как она ест.
Внезапно Леа помрачнела.
— Что с тобой?
— Я думаю о Камилле — мне нечего принести ей, кроме варенья и одежды.
— Я подумал об этом и приготовил для нее целую корзину угощений.
— Масло?
— Масло, сахар, печенье, колбаса, паштет и даже мыло.
— Ты великолепен!
— Я знаю, — важно ответил он.
Леа рассмеялась.
— Лагерь открывается в два часа, нам нужно ехать на одиннадцатичасовом поезде. У нас не так много времени, — сказал Матиас.
Леа бросила взгляд на каминные часы.
— Я иду одеваться, зайди за мной через полчаса.
Когда он вышел, она отнесла завтрак Лорану, пришедшему в восторг при виде масла.
Они не могли договориться о встрече в Бордо, поскольку Лоран не знал, в котором часу ему предстоит увидеть Большого Клемана. Поэтому они просто попрощались. Когда Леа была готова, она прижалась к нему.
— Будь осторожна и не рискуй понапрасну.
Она слегка пожала плечами и вышла из комнаты. Письмо Лорана к Камилле было спрятано в правой туфле Леа.
Маленькая рука в заштопанной шерстяной перчатке крепко сжимает ручку тяжелой корзины, в то время как ноги, обутые в сапожки на деревянной подошве, топчутся в грязи огражденной колючей проволокой дороги, ведущей к входу в лагерь Мериньяк. Множество людей, в основном женщины, выстроилось в длинную очередь в ожидании, когда откроют ворота. Дрожа от холода в своей плохонькой одежде, они стоят молча, понуро опустив головы, как будто стыдятся того, что находятся здесь. Внезапно в толпе возникает некоторое оживление: только что открылась одна из створок высоких деревянных ворот, опутанных колючей проволокой. Спины выпрямляются… сердца начинают биться быстрее. Леа перекладывает корзину в другую руку. Очередь движется медленно, каждый готовит свои документы. Пожилая женщина, нагруженная пакетами, уронила свои бумаги. Никто не двинулся с места, чтобы ей помочь… Вот наконец и очередь Леа. Она уже жалеет, что пришла сюда одна, без Матиаса. Проверив удостоверение личности, жандарм пропускает ее, в то время как другой указывает на барак рядом с входом. Там другие жандармы осматривают разложенное на столе содержимое чемоданов, корзинок, сумок и пакетов, записывают имя посетителя и того, к кому он пришел. За грязной занавеской — более тщательный осмотр: женщин проверяет охранница из лагеря. Леа вся напряглась, когда чужие руки начали ощупывать пальто и ее тело под платьем.
— Снимите обувь.
Леа закрывает глаза, чтобы скрыть их радостный блеск: как хорошо, что еще в туалете поезда она вынула письмо! Она спокойно протягивает свои сапожки женщине, и та внимательно их осматривает.
— Не удивляйтесь. Некоторые прячут там письма, — сказала она, возвращая Леа обувь. — Можете проходить.
Леа поднимает корзинку. Она так и не сняла перчаток. В левой спрятано письмо. Ничего не видя перед собой, не решаясь поверить в удачу, она делает несколько шагов по грязи. Кто-то толкает ее, и только тогда она возвращается к реальности.
Так вот он какой, лагерь Мериньяк, о котором столько говорят в округе! Резервация для заложников: десяток деревянных бараков с покоробившимися железными крышами, окруженных колючей проволокой и сторожевыми вышками. По территории свободно бродят несколько узников. Один из бараков оборудован специально для свиданий: маленький угол для женщин, остальное помещение — для мужчин. В центре комнаты возвышается большая дровяная печь. Леа замерла на пороге.
— Дверь! Боже мой! — закричал мужской голос.
Жандарм втолкнул Леа в комнату и закрыл дверь.
— Кого вы ищете, малышка?
— Мадам д’Аржила, — пробормотала она.
— Она придет, не волнуйтесь. За ней послали в лазарет.
В лазарет! Камилла все еще больна!
— Леа!.. О! Леа!
Это невесомое тело, это бледное лицо, эта ужасная худоба, эти поблекшие волосы, эти горячие руки, эти глаза… эти глаза, сияющие от радости… Эти поцелуи, покрывшие ее щеки. Эти слезы, намочившие губы Леа, смешавшись с ее собственными слезами…
— Как Шарль?
— Хорошо, — ответила Леа. — У меня есть новости от Лорана, — прошептала она.
Она прижала к себе оседающее тело. С помощью одной из узниц они уложили Камиллу на скамейку.
— В таком состоянии ей нужно было бы лежать.
— Нет, нет, — прошептала Камилла, поднимаясь. — Ничего страшного, — добавила она, увидев подошедшего жандарма.
Молодая женщина едва заглянула в пакеты, но с восторгом накинула на плечи большой шерстяной платок, связанный Руфью. Этот момент Леа выбрала, чтобы незаметно передать Камилле письмо.
— Это от Лорана.
Камилла покраснела и дрожащей рукой сжала измятый листок.
— О! Спасибо.
Она закашлялась. Леа потрогала ее лоб: он горел.
— У тебя сильный жар, тебе нельзя вставать с постели.
— Не брани меня. В лазарет не пускают посетителей, я не смогла бы тебя увидеть. Только не говори Лорану, что я больна.
— Тебя осматривал врач?
— Да, да, как раз вчера. Он делает обход раз в неделю. Расскажи мне о Париже, о твоих тетушках, о Франсуазе и ее ребенке… Он, наверное, совсем крошечный?
Леа болтала обо всем подряд. Камилла сияла от радости.
Когда время визита истекло, им показалось, что они так и не успели поговорить.
Камилла вымолила у Леа обещание прийти еще раз и разразилась рыданиями.
— Я боюсь, что не выдержу, — прошептала она.
Опустив руки, освободившиеся от корзины, Леа уходила из лагеря с одной-единственной мыслью: нужно, во что бы то ни стало, выташить оттуда Камиллу.
Матиас остановил рядом с ней свой велосипед.
— Мадемуазель, могу я вас подвезти?
Он приехал за ней! Это было очень любезно, поскольку трамваи между Бордо и Мериньяком ходили очень редко, что, впрочем, вполне устраивало Леа: она хотела потихоньку пробраться в кафе «Бертран» на набережной Шартон.
— Ты можешь отвезти меня к дяде Люку?
— Конечно! Ты долго там задержишься?
— Не знаю, час, может быть, два. Встретимся в шесть часов, в кафе около Большого театра.
— Как хочешь.
Леа боком села на раму, почти удобно устроившись между рук Матиаса.
По дороге они говорили о Камилле, о ее здоровье. Молодой человек подтвердил, что она не останется там долго и что Руссо, начальник лагеря, обещал ему проследить, чтобы Камиллу устроили получше. Необъяснимое смущение мешало Леа задавать ему вопросы, которые так и вертелись на языке.
Он высадил ее на бульваре Де Шартр, возле дома дяди. Леа вошла в подъезд, несколько минут постояла в огромном холле, отделанном белым мрамором, затем снова вышла. Матиаса не было. Она быстро направилась к набережной Шартон. Это было совсем близко.
За исключением нескольких темных фигур, сгорбившихся под начавшим моросить ледяным дождем, на набережной было пусто. Леа замедлила шаг, боясь пропустить кафе «Бертран». Ее появление не привлекло внимания картежников, устроившихся за одним из столиков. Лишь небольшого роста пухленький официант в голубом переднике добродушно посмотрел на нее. Кроме него и игроков в карты, в кафе никого не было. Маленький человечек вышел из-за стойки.
— Что вы будете пить, мадемуазель?
— Я бы хотела увидеть Дэвида, — произнесла она на одном дыхании.
Его открытое лицо вдруг стало замкнутым.
