Бэлгутэй крался к лошадям, а Хасар следовал за ним по пятам, когда снизу донесся крик:
— Он уходит! Посмотрите выше на склон!
Хасар побледнел, повернулся и поспешил к матери. Тайчиуты перекрикивались. Они заметили Тэмуджина, или он нарочно показался им, чтобы спасти остальных. Оэлун услышала лошадиный топот. Это тайчиуты поскакали вверх по реке догонять ее сына.
Они остались в укреплении. Хасар сполз вниз по склону и, возвратившись, сказал Оэлун и Бэлгутэю, что враги никого не оставили сторожить их. Ночью было похолоднее, Оэлун спала, прижавшись к лошади, а ребята по очереди сторожили.
Утром она пошла к утесу.
— Тэмуджин ускакал, — сказала она, когда дети вылезли из расщелины. — Враги гонятся за ним. Они уверяют, что он один им нужен. — Она дотянулась до Сочигиль и вытащила ее наружу. — Но мы еще не в безопасности. Если им не удастся поймать его, они вернутся за нами.
— Как нам быть? — спросил Хачун.
— Оставайтесь в укреплении днем, а ночуйте здесь, и бегите разом сюда, как только увидите приближение врагов.
Дети побежали вниз, с холма. Сочигиль схватила Оэлун за руку.
— Мы должны попытаться убежать до их возвращения, — сказала она.
— Мы должны остаться здесь все вместе.
Сочигиль сжала руку Оэлун.
— Твоим младшим безопаснее уйти отсюда.
— Я не могу уйти, — возразила Оэлун. — Если они вернутся за нами, я, по крайней мере, буду знать, что Тэмуджин бежал.
— Ну, оставайся, а я возьму младших с собой.
Голос второй вдовы был необычно тверд.
— Ты пойдешь на это? — спросила Оэлун.
— Если Бэлгутэй отправится с нами. Ты делаешь все для сына. Дай мне спасти своего единственного ребенка.
Оэлун высвободила руку и пошла. Сочигиль шла позади. Оэлун молчала, пока они не пришли к укреплению, а потом обратилась к Хасару и Бэлгутэю:
— Послушайте. Сочигиль-экэ уедет с Тэмугэ и Тэмулун. Бэлгутэй, ты поедешь с ними. Поезжайте до того места, где река Кимурха впадает в Онон, и ждите нас там. Когда вам покажется, что вы ждете слишком долго, поищите Джамуху и попросите убежища.
Бэлгутэй нахмурился.
— А что, если вернутся тайчиуты? Ты отразишь их натиск без нашей помощи?
— Мы не сможем отразить их натиск и с тобой, но мы можем задержать их и дать вам уйти. — Она взглянула на Хачуна. — Я бы послала тебя с ними, но ты нам можешь понадобиться здесь. Я знаю, что ты такой же храбрец, как Хасар.
Хачун выпрямился.
— Можешь рассчитывать на меня, мама.
Оэлун подняла Тэмулун, сомневаясь, увидит ли она дочь снова, и понесла ее к лошадям.
После того, как Сочигиль и Бэлгутэй уехали с детьми, Хасар повел четырех оставшихся лошадей к реке, а Хачун собирал стрелы. Ночью они съели несколько птичьих яиц, за которыми Хасар лазил на дерево. Оэлун хотела растянуть съестные припасы, которые у них были, на возможно больший срок.
Ее сыновья по очереди лазили на деревья, охраняя лагерь днем. По ночам она сама стояла на страже. Разговаривали они редко. Мальчики смазывали ножи, острили наконечники для стрел, упражнялись в стрельбе из лука, а она копала коренья.
Каждый проходивший день означал, что Тэмуджин все дальше от них, что его преследуют тайчиуты. Она то загоралась надеждой, то падала духом, думая об опасностях, которые угрожают ее сыну. Он, видимо, поднялся высоко в предгорья Тэргюна, надеясь спрятаться там в лесной чаще, пока не представится случай бежать дальше.
По ночам, когда ветерок шелестел лошадиными хвостами туга Есугэя, Оэлун чудился шепот сульдэ, который жил в штандарте, и обещание духа защитить их. Сульдэ был духом-хранителем мужниного рода, а Тэмуджин — сердцем рода. Голос духа обещал ей, что она будет жить, чтобы передать туг в руки старшего сына. Но днем сульдэ молчал, а голоса лесных духов были похожи на тяжкие вздохи, теряющиеся в шуме листвы.
На одиннадцатый день пища почти кончилась. Хачун сторожил на дереве, когда Хасар подошел к Оэлун и сел.
— Нам нельзя оставаться здесь, мама, — сказал он. — За то время, пока мы ждем, мы могли бы убежать. Таргутай, наверно, отказался от преследования и вернулся в свой стан.
— Если мы уедем сейчас, то враги могут перехватить нас. Они, возможно, даже ждут, что мы поедем к Сочигиль или к брату. Тэмуджин вернется за нами, как только убедится, что они уехали.
Хасар покачал головой.
— Я думаю…
Хачун вдруг быстро слез с дерева и подбежал к ним.
— Они едут, — сказал он, — по берегу. Я видел лошадь Тэмуджина.
Хасар вскочил и достал лук.
— Надеюсь, они выедут на поляну, — пробормотал он. — Они мне заплатят, если что-нибудь сделали с ним.
Оэлун встала, ноги у нее дрожали.
— Оставайся у лошадей, — сказала она младшему сыну, — и постарайся, чтобы они не шумели.
Она достала лук.
Люди Таргутая вскоре появились в поле зрения. Они ехали вдоль берега под склоном холма, один из них вел мерина Тэмуджина. Она натянула тетиву и прицелилась в сердце Таргутая. И вдруг увидела сына. Ему связали руки и ноги, а самого перекинули через другую лошадь. Она видела, как он корчится, пытаясь освободиться.
Хасар тоже прицелился.
— Нет, — прошептала она. — Если мы выстрелим, они убьют его.
— Они могут убить его в любом случае.
— Не будем рисковать.
Она схватила Хасара за руку и держала, пока всадники не проехали. Вождь схватил ее сына, но не отнял У него жизни, и она надеялась на лучшее.
Она смотрела, пока всадники не исчезли. Хасар отдернул руку и оттолкнул Оэлун.
— Я бы пустил им кровь.
— А они потом всех нас лишили бы жизни. — Она встала, подошла к тугу и опустилась, на колени. — Защити моего сына, — прошептала она и прижала к себе штандарт.
Хадаган загнала отбившуюся овцу в отару и посмотрела на пленного подростка. Он тащил повозку, на широких плечах у него была широкая плоская колодка, деревянное ярмо. Руки его, согнутые в локтях, были пропущены в две дыры по краям ярма и привязаны за запястья. Запряженный в повозку меж длинных оглобель, он медленно тянул ее.
Чахан подошла к Хадаган и хихикнула. Хадаган осуждающе посмотрела на двоюродную сестру.
— Не смейся над ним, — сказала она.
Чахан заметила, как одна из женщин, гнавших отару, махнула рукой, подзывая девушек.
Подросток был в стане уже больше месяца, с тех самых пор, как Таргутай Курултух поймал его. Хадаган издали видела, как мужчины подгоняли узника древками копий или заставляли носить тяжелые мешки. Милосерднее было бы убить его, чем держать в колодке и переводить каждый день из одной юрты в другую, где его часто били и не давали есть. Но ходили слухи, что Таргутай боится лишить его жизни, шаман даже предостерег Курултуха от пролития крови подростка.
Несколько мальчишек подбежали к узнику и стали приплясывать вокруг него, забрасывая комьями грязи и навозом. Это разозлило Хадаган, она остановилась, а потом зашагала к мальчишкам.
Один из них схватил другого за руку.
— Не трогай его! — закричал он.
Другой вырвал руку.
— А тебе какое дело, Чиркудай?
Двое мальчишек схватили Чиркудая и повалили на землю. Третий бросил горсть навоза в узника.
— Прекратите! — крикнула Хадаган.
Она отшвырнула одного из мальчиков и стащила другого с Чиркудая. Мальчишка отпихнул ее, она дала ему пощечину. В живот ей угодил кулак, и она упала к ногам узника.
Она поднялась, а узник встряхнул головой, отбрасывая назад длинные, не заплетенные в косы волосы. Холодный взгляд его светлых глаз заставил ее вздрогнуть.
Она представила себе, как он срывает колодку и бьет обидчика. Выражение лица его смягчилось, и он вдруг улыбнулся ей.
Какой-то мальчишка подошел к Хадаган, но Чирку-дай оттолкнул его. Другие окружили узника.
— Оставьте его в покое! — крикнул Чиркудай.
— А тебе какое дело до него? — спросил один из мальчишек.
Чиркудай посмотрел на него в упор.
— Он тоже мальчик.
Один из мальчишек поднял камень, но Хадаган схватила его за руку и не дала бросить.
— Кончай, — сказала она. — Это тебе не собака. — Она сжала руки в кулаки, готовая драться. — Дураки.
Какой-то тайчиут набросился на мальчишек, и они разбежались.
— Пошел, — сказал он, взбираясь на повозку.
Хадаган бегом вернулась к овцам.
— Храбрая Хадаган, — похвалила она себя.
Другие девочки захихикали.
— Давайте, давайте! — прикрикнула на них мать Хадаган, погоняя отару.
Подоив овец, Хадаган взяла ведра и понесла их к отцовской юрте. Всех овец, включая и тех, что принадлежат ее отцу, пригонят вечером к юрте ее дяди.
Отцовская юрта находилась недалеко от берега Онона. Лошади были у коновязи возле юрты, где несколько мужчин взбивали в кожаных мешках кобылье молоко, превращая его в кумыс. Ритмичное постукивание становилось слышней по мере того, как она приближалась к юрте. Мужчины напевали, болтая длинными мутовками в мешках.
