Стоило молодой государыне выйти из храма в окружении священников, как толпа взорвалась ликующими криками.
— Катерина! Матушка Екатерина! Слава!
— Ваше величество, — тихо сказал архиепископ. — Сам Господь благословляет вас. День-то какой — благодать!
И действительно, на смену холодным дождям пришло солнце, озарившее город. Голубое небо было таким же ярким, как и ее глаза. Чудо свершилось!
И вновь знакомый экипаж. Невский проспект был забит. Мелькающие лица. В воздухе — ружья и сабли. Орлову приходилось буквально протаптывать путь для императрицы. Только через час показался Зимний дворец. Площадь перед ним теперь напоминала военный лагерь — здесь выстроились все полки. Священники благословляли солдат, стоящих на коленях со склоненными головами. С набережной наступала толпа горожан. Все смешалось в Петербурге.
Екатерина победительницей вошла в Зимний дворец. В своих покоях быстро умылась, уложила растрепавшиеся пряди и, даже не сменив платья, приказала:
— Панина ко мне!
Тот словно ждал такого приказа, так как появился мгновенно.
— Ну, здравствуй, Никита Иванович, — императрица охорашивалась у зеркала. — Как видишь, прибыла нежданно-негаданно.
— Зато во всем блеске, — галантно ответил тот, — как и подобает ее императорскому величеству.
— Добро уж комплименты рассыпать, — Екатерина с волнением глянула в окно. — И так пьяна от них. Ты мне, Никита Иванович, вот, что скажи… Где наследник?
— Спит в своей комнате, — Панин взглянул в раскрасневшееся лицо императрицы. — Привести?
— И поскорее, — кивнула она. — Русский народ не любит ждать. Он желает меня, а я желаю его.
Панин с тайной горечью смотрел на бывшую любовницу, чья звезда так неожиданно засияла на императорском небосводе. Если б не его страх и сомнения, сейчас он бы в полной мере разделил доставшуюся власть. И кто знает, может, и стал бы, в конце концов, тайным супругом государыни! Как же, как же… Он с тайной усмешкой отогнал еретические мысли. Сил бы на то не хватило! Аппетиты государыни растут с каждым годом, ей подавай молодых и здоровых, а он… Что он? Давно вне игры. Амурной, разумеется. В остальном он даст сто очков форы и молодым, и здоровым.
— Что застыл, Никитушка? — и только хорошо знающий ее человек, уловил бы в тоне императрицы нетерпеливую досаду.
— Прикажете одеть наследника? — Панин склонился в церемониальном поклоне.
— Одеть… — Екатерина на мгновение задумалась. — Нет, приводи Павлушу как есть, в ночной рубашке и колпаке. Так будет лучше. Трогательней, что ли.
Панин выскочил из покоев императрицы и помчался по лестнице, то и дело, натыкаясь на растерянных слуг, фрейлин и камергеров. Кто-то откровенно радовался такому повороту событий, кое-кто, напротив, переживал за собственную шкуру. Одна из фрейлин умудрилась схватить воспитателя цесаревича за рукав:
— Никита Иванович, постойте!
Тот резко затормозил, едва не упав.
— Ну? — не слишком вежливо ответил он.
— А правду говорят, что императрица теперь действительно императрица, настоящая? — задала свой глупый вопрос юная барышня. Прыщики на лице покраснели от любопытства.
— Правду, — Панину наконец удалось выдернуть рукав из цепких пальчиков. — Она действительно императрица.
— А теперь вы за короной? — не унималась девица.
— Угу, за самой большой, с брульянтами. Будем короновать прямо на месте. Прошу прощения, — каблуки застучали по ступенькам.
Восьмилетний наследник уже проснулся и теперь прятался под одеялом. Крики толпы за окном его пугали. Увидев воспитателя, Павел облегченно вздохнул и вцепился в него маленькой обезьянкой. Руки у него были влажные, холодные и липкие. Панина передернуло от отвращения.
— Пойдемте со мной, ваше высочество
— Куда? — пискнул Павлуша, прячась под одеялом.
— Ваша матушка желает вас срочно видеть.
— А я не желаю! — взвизгнул мальчик.
— Кто ж вас послушает, — пробормотал Панин и потащил упирающего и ревущего мальчугана к императрице.
Увидев мать, такую красивую, властную, а потому недоступную, Павел окончательно оробел. Екатерина с любопытством разглядывала сына.
— Вырос-то как, — сказала она, наконец, — и наверное, очень тяжелый. Никита Иванович, он очень тяжелый?
— М-м, — пробурчал Панин, спешно высчитывая вес наследника.
— Я смогу его поднять? — деловито спросила Екатерина. — Мы должны показаться в открытом окне.
— А мы скамеечку подставим, — предложил услужливый Шкурин. В одно мгновение он подставил к окну удобную скамеечку, сунул наследнику в рот кусок сахара, чтоб тот перестал реветь, и распахнул окно. — Давайте, матушка! Народ ждет!
Со стороны картина выглядела на удивление трогательной и сентиментальной. Даже бывалые вояки прослезились. Сперва распахнули широкое окно, в котором показалась императрица, нежно прижимавшая к себе белокурого ребенка в очаровательном ночном колпачке. Пухлые ручки в кружевных манжетах терли заспанные глаза.
— Матерь Божья!
— А наследник-то — чистый ангел!
— Да здравствует Екатерина Вторая и наследник Павел Петрович!
Приутихнувшая было толпа вновь разразилась ликующими криками. Раздались выстрелы. Солдаты Измайловского и Семеновского полков салютовали в честь молодой императрицы. Испуганный Павел прижался к матери. Скамеечка откатилась, и он повис на ней. Екатерина охнула от неожиданности. Павел, заметив неудовольствие матери, чуть не заплакал.
— Только попробуй, — не переставая улыбаться, прошипела Екатерина. — Лишу сладкого до конца года. Это твой народ, не смей показывать слабость. Понятно?
— Я боюсь, — прошептал в ответ ребенок.
— Я тоже боюсь, — ответила ему Екатерина. — Но улыбаюсь. Учись улыбаться и властвовать, Павел Петрович. Корону носить — значит нести ответственность. Перед собой. Перед людьми. Перед Богом. Помаши народу ручкой! Ай, молодец какой! Еще маши!
Руки у нее давно затекли, однако она продолжала прижимать к себе сына, механически улыбаясь в толпу. Наконец заметила, что народные массы начинают расходиться: на набережной умный Орлов распорядился выкатить водки из царских подвалов. Стопки вручали вместе с манифестом. Вот шельма, и здесь и придумал славно! Прочел? Выпей!
Вернувшись в комнату, императрица с радостью передала наследника Панину, разминая онемевшие руки.
— Хорошо его кормишь, Никита Иванович! Упитанный больно! Мне и не поднять!
— Упрекаешь, матушка? — съязвил Панин.
— Хвалю! — Екатерина наскоро поцеловала сына в лоб. — Наследника умыть, причесать и глаз с него не спускать.
Она позвонила в колокольчик, вызывая камеристку.
— Умыться! Платье! Парикмахера! Кофе!
Вокруг захлопотали, забегали, самое время присесть в кресло и перевести дух. Постепенно наваливалась усталость. А ведь сейчас только полдень. Сколько событий за пять часов, а сколько еще впереди? Мысленно Екатерина перебирала свои победы: армия, народ, церковь. Оставалось только закрепиться в глазах придворных и дипломатов. Пусть и мелочь, но необходимая. С удовольствием глотнула обжигающий горький кофе. Еще. Разум прояснился, в глазах снова появился блеск.
В опочивальню без доклада впорхнула княгиня Дашкова. Подруги обнялись. Екатерина Романовна с тревогой взглянула на бледное лицо государыни. Под глазами залегли тени. В уголках губ скорбная складка. Еще вчера ее не было.
— Может, поешь, матушка? — княгиня уж было хлопнула в ладоши, чтобы принесли еду. Но Екатерина отмахнулась:
— Потом, не до еды сейчас. Достаточно кофе. Как там, все собрались?
Дашкова рассмеялась:
— Собрались — не то слово. Такого я еще не видывала. В дверях толпятся члены Священного Синода, сенаторы, придворные вельможи, послы, горожане, купцы — да что там толпятся. Позабыв про стыд, распихивают друг друга локтями. И все, чтобы увидеть тебя.
— Про Петра разговоры идут?
Дашкова тряхнула припудренными локонами.
— А какие могут быть разговоры? Тебе на верность присягать собираются, а не ему. Кстати, твоей милости ожидают и зарубежные послы. У каждого в руках манифест.
— И? — Екатерина спешно просовывала руки в легкое светлое платье. — Что они говорят? Что думают? В общем, рассказывай, какие настроения?
Дашкова налила себе кофе и поделилась собранными сплетнями:
— Большинство радуются, хотя и не могут прийти в себя. Оказывается, только Англия предполагала подобный поворот событий.
— Еще бы, — усмехнулась Екатерина. — Денег-то сколько ввалили.
— Все хвалят тебя в манифесте, — продолжала Дашкова. — И как ты такой крепкий пьешь? Так вот… манифест сегодня только разве что безграмотный не читал, да и то ему пересказали. Особенно понравилось, что в нескольких словах ты умудрилась развенчать образ прусского короля. Теперь французы надеются, что ты вернешься к прежним отношениям с ними. Австрийцы думают, что тоже своего не упустят. Ждут тебя.
