— Ага! Вот ты где! — Петр рванул на себя дверь.
И столкнулся с Михаилом Воронцовым.
— Государь! — только что и смог Воронцов прошептать, утирая холодный пот со лба.
— Нашел? Где она?
— Мы нашли садовника. Он уверяет, что на рассвете императрица уехала в Петербург.
— Зачем? — на лице Петра появилась рябь размышлений.
— Государь! Мужайтесь! Только что прискакал мой тайный агент. Сегодня в столице императрица провозгласила себя единственной и законной государыней.
В первую минуту чертушка ничего не понял.
— Зачем? Это же глупо! Государь — я!
И вдруг все суровая правда обрушилась на его изможденное сознание.
— Меня низвергли?
Воронцов едва сдержался, чтобы не выругаться вслух — сообразил наконец!
— Ваше величество, — канцлер кусал губы, не зная, что сказать: — Крепитесь, Ваше величество! Смелее! Одного вашего слова, одного властного взгляда достаточно, и народ падет на колени перед царем! Солдаты вашего полка готовы выступить тотчас же. Мы немедленно идем на Петербург!
— Как же так? — потерянно спросил Петр, комкая в руках обрывки жениного платья. — Мы, что, не будем праздновать мои именины? — и зарыдал, катаясь по полу. — Как она могла так со мной поступить! Как она могла! Мы же повенчаны перед богом! Это я — государь, а она, девка прусская, которая невесть что о себе возомнила! Не праздновать мои именины!
Воронцовы переглянулись. Елизавета показала родственнику глазами — давай, выйдем. Как только они оказались в китайском кабинете, она сухо и деловито потребовала от брата объяснений:
— Положение критическое, Лиза, — нервно сказала Воронцов. — Если он сейчас не предпримет решительных действий, то мы пропали.
— Все так серьезно? — она бросила быстрый взгляд в сторону спальни.
— Более чем! Армия и церковь на ее стороне. Повсюду отпечатанный манифест. Пока вы пили, она действовала.
— Разве ничего нельзя сделать? — с Елизаветы мгновенно сошла спесь. — Дядя, придумай хоть что-нибудь!
— А что придумать? — огрызнулся Воронцов. — Нужно собирать армию и идти на Петербург. Но он в таком состоянии, что я не поручусь за результат…
Из спальни выскочил Петр и повалился в ноги к Воронцову:
— Спаситель! Поезжай в столицу и прикажи полкам подчиниться мне!
— А как вы себе это представляете, ваше величество! — не удержался от колкости нечаянный спаситель. — Я приеду в Петербург и…
— Я напишу указ! — просветлел лицом Петр. — Только езжай! Сделай хоть что-нибудь! Озолочу!
— Как же, — пробурчал Воронцов под нос. — От тебя дождешься. Хорошо, ваше величество, пишите указ. Я поеду.
— Ну, вот все и решилось, Лизонька, — Петр расслабленно похлопал любовницу по плечу. Прикажи мне принести бургундского, пока я писать буду.
Через несколько минут, когда принесли вина, Петр лежал на полу, театрально раскинув руки.
Воронцов в сердцах плюнул:
— Позер! — и обратившись к племяннице, приказал: — как хочешь, но приведи его в чувство. Мы теряем время!
Елизавета набрала в рот вина и выплюнула на чертушку. Тот открыл глаза и заплакал. Затем нервно вскочил и принялся бегать по маленькой комнате, ругаясь.
— Я их всех сгною! Всех! Надо написать списки заговорщиков! Кто у них в заговорщиках?
Воронцов не ответил. Толку-то. Поскольку в данной ситуации сделать ничего невозможно, то он улегся на кровать Екатерины, еще хранившую запах ее духов, и постарался вздремнуть. Спасительный сон укрыл его от безумия, творившегося вокруг. Еще несколько раз Петр взрыднул, три раза потерял сознание, четыре раза потискал Воронцову, шесть раз двух фрейлин (когда Воронцова не видела), выпил четыре бутылки крепкого вина без закуски, составил два манифеста, обвиняющих Екатерину, а потом заставил придворных переписывать их в нескольких экземплярах. Для истории. В промежутках между всей этой какафонией он приказал собрать гольштейнских солдат, оставшихся в Ораниенбауме. Когда же они приехали, заявил, что не нуждается более в их услугах.
Воронцов открыл глаза в тот момент, когда Миних уговаривал Петра поехать в Кронштадт:
— Ваше величество! Флот вас поддержит!
— Правильно, — Михаил потянулся после крепкого сна. — Нужно ехать в Кронштадт.
Петр обиженно поджал губы:
— Ну, если вам не нравится все, что я делаю… Только без женщин не поеду!
Битый час ушел на то, чтобы уговорить императора поехать без женщин.
Воронцов почти потерял терпение:
— Ваше величество, ну какие на хрен бабы! Вам о короне думать надобно, а не о пищащих юбках. Съездим, на лодочке покатаемся и сразу же вернемся. Но Петр закусил удила с упрямством больного осла — без женщин не поедет и все тут.
Воронцов сдался:
— Ладно, грузи их всех на яхту. На месте разберемся.
В десять часов вечера пьяного в стельку императора под руки привели на яхту. Дамы во главе с Воронцовой последовали за ним. Как только скрылся песочный берег, и вокруг их всех, естественно, начало укачивать и тошнить. Так и выстроились вряд на палубе — лицом к воде. Особенно расстарался чертушка.
Миних уставился на Воронцова и Трубецкого (прусский посол удивительным образом потерялся где-то в дороге), коих не считая команды и себя лично, считал на судне единственно нормальными и разумными людьми:
— А ведь наше предприятие, господа, совершенно безнадежное, — сообщил он флегматично.
— Что вас, похоже, это совсем не волнует, — хмыкнул Воронцов.
— После двадцати лет ссылки в Сибири — совершенно, — Миних с удовольствием раскуривал трубку. — Честно говоря, заскучал я по тем заснеженным просторам, куда, чует сердце, скоро вернусь. Будете в наших краях, заходите в гости.
Князь Трубецкой поперхнулся:
— Лучше уж сразу яду.
— Да подождите вы каркать, — Роман Воронцов тревожно вглядывался в белое ночное небо. — Может, все и обойдется!
Петр вновь перегнулся через борт.
— С этим? — Миних презрительно кивнул в сторону низвергнутого императора. — Все обойдется? Да вы просто идеалист!
Несмотря на хороший ход яхты, они добрались до Кронштадта только в полвторого ночи.
Миних с трудом растолкал квелого Петра, спавшего в каюте в обнимку с Воронцовой.
— Ваше величество! Просыпайтесь! Кронштадт!
— Пошел вон, болван, — пробормотал Петр. — Спать хочу!
— Да просыпайтесь же!
Сонного государя без особого политеса выволокли на палубу. Не до хороших манер. И вовремя — крепость уже была на расстоянии голоса.
— Кто?
— Его величество император Петр III! — возвестил Миних, постаравшийся придать себе воодушевления.
В голосе вахтенного офицера послышалась насмешка:
— Нет больше императора. Есть законная императрица Екатерина Вторая, которой наш гарнизон и русский флот сегодня присягнули на верность. Возвращайтесь обратно — в море! Туда вам и дорога! В противном случае по вашему судну будет открыт огонь.
Петр жалобно взвизгнул и юркой змейкой скрылся в каюте. Миних с Воронцовым отправились вслед за ним.
— Мы высаживаемся на берег! — сообщил Миних. Воронцов согласно кивнул.
— Они нас убьют! — зарыдал бывший государь.
— Они не станут стрелять в императора! Не посмеют! Вам всего-то и нужно, что выйти на берег. Гарнизон раскается, и будет вашим. Обещаю!
— Можете появиться эффектно, — предложил вдруг Воронцов. — В окружении прекрасных дам. В женщин они точно стрелять не станут.
Услышав подобное предложение, придворные дамы завизжали, прикрывая лица замызганными юбками, требуя, чтобы их отвезли обратно. Петр бросился в объятия равнодушной и отстраненной Воронцовой, на пальцах и в ушах которой по-прежнему поблескивали бриллианты Екатерины.
— Государь, — Миних тем временем продолжал свои уговоры. — Нам нужно немедленно пересесть на другой корабль и отправиться в Ревель. Оттуда можно добраться до армии, готовой к походу на Данию. С этими войсками будет нетрудно отвоевать трон. Подумайте хорошо, ваше величество! Еще не все потеряно!
Голова Петра, покоившаяся в юбках Воронцовой, судорожно дернулась — ни за что!
— Поступите так, как я вам говорю, государь, и через полтора месяца и Санкт-Петербург, и вся Россия будут у ваших ног! Ручаюсь головой! Государь? Вы меня слышите?
Петр поднял к нему страшное, рябое лицо. Глаза казались безумными:
— Оставьте нас в покое! Мы устали и хотим спать! Поворачивайте назад, в Ораниенбаум!
Дамы слаженно завыли: мол, действительно, все устали и хотят спать, но только в Ораниенбауме. В Ревель никто не хочет. Осознав комичность ситуации, Миних не выдержал и рассмеялся:
— И это российский государь! Слава Богу, никто этого не видит! Поистине, история не знает сожаления, но иногда она бывает справедлива.
Он вышел наверх и скомандовал:
