На набережной Вольтера и набережной Конти ей встретились автомашины Красного Креста и две машины, набитые бойцами ФВС, которые пели партизанскую песню. Около улицы Геннего двое молодых людей с трехцветными повязками грубо остановили ее, схватив за седло велосипеда.
— Куда ты едешь?
Обращение на ты разозлило Леа.
— Это вас не касается!
Один из них влепил ей пощечину.
— Надо отвечать вежливо, когда с тобой говорят. Поверь мне, и покрепче, чем ты, становятся овечками, когда их отводят к парикмахеру на углу.
— Отпустите меня.
— Стоп, милочка, иначе мы рассердимся. Здесь не проходят без проверки, — сказал тот, что молчал, — на углу важное начальство, мы остерегаемся шпионов. Отвечай нам вежливо, куда ты едешь?
Леа поняла, что упрямиться бесполезно.
— Я еду к друзьям на площадь Сен-Мишель.
— На баррикаду улицы Ля Пошетт?
— Да, в квартиру над ней.
— Леа, что ты здесь делаешь?
— Пьеро, скажи им, чтобы пропустили меня.
— Пропустите ее, это моя кузина.
— Хорошо! Мы только выполняем приказ.
— Идем, я познакомлю тебя с парнем, который командует на баррикаде.
Что касается баррикады, то она была прекрасна! Все железные кровати квартала, должно быть, были конфискованы, а подвалы освобождены от старья: радиаторов, сломанных велосипедов, детских колясок, бочек, ящиков, птичьих клеток. Здесь была даже старинная медная ванна. Основой баррикады являлся грузовик, потерявший дверцы и колеса. Это нагромождение было еще усилено тележками зеленщиков и тачками, служащими опорами для стрелков. Они прошли по узкой дорожке, проложенной вдоль парапета. Из одного здания на острове Ситэ раздались выстрелы.
— Внимание! Ложитесь!
Леа и Пьеро нашли убежище в закругленной нише моста, где сидели, скорчившись, два человека. Леа узнала молодого близорукого человека из кафе «Флора» и улыбнулась ему. Он также ее узнал и улыбнулся в ответ.
— Они ведут огонь с крыши «Сити-Отеля», — сказал он, показывая пальцем.
— И так, начиная с сегодняшнего утра, — произнес Пьеро. — Но, кажется, снайпер только один. Вероятно, это полицейский. Подожди, вон на крышах показались товарищи.
В самом деле, силуэты вооруженных бойцов ФВС вырисовывались на мрачном небе.
— Это вы живете на улице Дофин? — спросил шеф баррикады у товарища человека в очках.
— Да.
— Как ваше имя?
— Анри Берри.
— А ваше?
— Клод Мориак.
«Это, может быть, сын нашего соседа в Монтийяке», — подумала Леа. Она не успела спросить его об этом. Шеф сделал им знак, что они могут проходить, крикнув в сторону бойцов ФВС:
— Не стреляйте!..
Двое мужчин бегом направились к площади Дофин, тогда как Леа и Пьеро пошли дальше за баррикаду. Пьеро не выпускал велосипед.
— Тебе не следует так ездить, легко попасть под шальную пулю… Вот, что я тебе говорил!
На набережной Гранд-Огюстэн ранили женщину. Вскоре появились двое молодых людей в белых халатах с носилками и девушка в белом, размахивающая флагом с красным крестом. Не обращая внимания на пули, они подобрали раненую и бегом устремились к временному санитарному пункту, организованному доктором Дебре.
— Двинемся по маленьким улицам. Это менее опасно.
На улице Савой все было спокойно. Перед старинным особняком XVIII века несли охрану бойцы ФВС.
— Это КП одного из руководителей Сопротивления, — сказал Пьеро с важным видом осведомленного человека.
— Нужно, чтобы ты помог мне найти Франсуазу.
— Эту потаскуху!
Леа остановилась, ошеломленная оскорблением.
— Ты понимаешь, о чем просишь? — продолжал Пьеро. — Помочь спасти коллаборационистку, предательницу своей страны…
— Довольно! Франсуаза не коллаборационистка, не потаскушка, это бедная девушка, которой пришла несчастная идея влюбиться в немца в то время, как две наши страны воюют друг с другом. За это не расстреливают.
— Может быть, не расстреливают, но обстригают и сажают в тюрьму.
— Обстригают! Ты шутишь! Я предпочла бы быть мертвой, чем обстриженной.
— Волосы отрастают, — фыркнул он.
И ловко уклонился от пощечины Леа.
С улицы Сент-Анре-дез-Ар доносились смех, аплодисменты, крики. Толпа толкала перед собой лысого мужчину лег пятидесяти, с которого были сняты брюки. Он был жалок и смешон в своих носках на резинках, один из которых был дырявым, и с ботинками в руках. Сзади него рыдала толстая девица с бритой головой, изуродованной свастикой, нанесенной белой краской. Волна стыда захлестнула Леа. Пьеро опустил голову. Они долго стояли неподвижно. Юноша взял ее за плечи..
— Ладно, пойдем искать ее. Надо отправиться на КП полковника Рола.
Они никогда не бывали в подземном КП в Данфер-Рошро.
Около баррикад на перекрестке бульваров Сен-Мишель и Сен-Жермен, прозванном «перекрестком смерти», граната, брошенная с крыши, разорвалась перед ними. Леа, шедшая немного позади, почувствовала, как ее что-то царапнуло по голове. Как в замедленной съемке, она увидела, как Пьеро взлетел и изящно упал. Люди в белом крутились вокруг них. Серое небо покачнулось, и деревья бульвара склонились над ней.
— Ну вот и все. Вы можете возвращаться домой.
Леа выпрямилась, немного ошарашенная. Молодой врач помог ей спуститься с операционного стола.
— Следующий.
Мужчину, раненного в живот, уложили на стол.
— А где мой кузен?
— Я не знаю, — ответил врач, — спросите у входа.
До вечера Леа в платье, выпачканном кровью, с широкой повязкой на голове бродила по коридорам центрального госпиталя в поисках Пьеро. Никто не знал, что с ним произошло. Санитары, принесшие его, исчезли.
— Приходите завтра, — говорили ей везде.
Наконец она решилась уйти из центрального госпиталя. Сжалившись над ней, полицейский с повязкой ФВС провел ее по паперти Нотр-Дам и оставил на улице Сен-Жак, где боец ФВС позаботился о ней и проводил до квартиры на бульваре Сен-Мишель.
В квартире был только Франк. Не говоря ничего, он проводил ее в свою комнату, приготовил ей ванну и помог раздеться. Пока она мылась, он принес ей чай. Завернув ее в слишком широкий для нее халат, он уложил ее и держал за руку, пока она не заснула. Они не обменялись ни единым словом.
«Режьте! Режьте! Кровопускание хорошо в августе, как и в мае!» Крик Таванна, раздавшийся 24 августа 1572 года, в ночь Святого Варфоломея, во время избиения протестантов, стучал в голове Леа.
Сегодня утром, готовя завтрак для Шарля, она посмотрела на календарь и увидела, что это был день Святого Варфоломея. Это напомнило ей «Жизнь Карла IX» Брантома, которую она прочла, проглотив перед этим «Графиню де Монсоро», «Сорок пять» и «Королеву Марго» Александра Дюма, куда вписалась эта мрачная фраза. В ее сне смешались немцы и наемники Гизов, бритые женщины и адмирал де Колиньи, ФВС и будущий Генрих IV, трупы, брошенные в Сену, тела, сожженные из огнеметов, и Карл IX, стреляющий из аркебузы через окно своих покоев в Лувре.
— Вставай! Вставай!
Леа открыла глаза.
— Что тебе?
Франк, очень возбужденный, утратив свою обычную флегматичность, вращал ручки радиоприемника.
— Слушай!
«Парижане! Радуйтесь! Мы пришли к вам с вестью об освобождении… Дивизия Леклерка вступает в Париж!.. Через несколько минут она будет у ратуши! Не отходите от приемников… Вы услышите великие слова, которых вы ждете. Мы обезумели от счастья!.. Наша передача не подготовлена.: мы вещаем в трудных условиях; мы не ели три дня… Есть товарищи, бывшие в бою, которые возвращаются к микрофону… Мы, может быть, пьяны, но пьяны радостью, счастьем вновь обрести наш дорогой город…»
Леа поднялась и подошла к Франку, он пылко обнял ее.
«…Я только что получил информацию. Она очень короткая: в 9 часов 15 минут у потерны Тополей видели колонну французов, испанцев и марокканцев… Где находится потерна Тополей?… — В Жантийи! Потерна Тополей в Исси… Вот! Они идут… Сейчас, обогнав войска генерала Леклерка, два броневика подошли к ратуше… В одном из них генерал де Голль!.. Несомненно, что союзники достигли префектуры полиции и ратуши и, вероятно, здесь генерал де Голль… Открывайте ваши окна… украсьте флагами ваши дома. Мне только что позвонили по телефону от генерального секретаря по информации. Генеральный секретарь по информации просит меня обратиться ко всем кюре, которые слушают эту передачу, чтобы призвать их немедленно звонить в колокола. Итак, я повторяю и называю себя: у микрофона Шеффер, уполномоченный при дирекции Национального Радио Франции — радио, которое завладело передатчиками четыре дня назад. Я официально уполномочен генеральным секретарем по информации Временного правительства Республики обратиться к кюре, которые могут меня слышать и могут быть немедленно предупреждены. Я им говорю… немедленно звоните во все колокола, чтобы известить о вступлении союзных сил в Париж…»
