15. В начале было слово
(По рассказу митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла)
Все чаще задумывался преосвященный Николай о мере своего возраста. В одном из рапортов Священному синоду он писал еще в 1897 году: «Я уже перешел за ту черту возраста, где начинается естественный заштат, что, не принимая непредвиденных иных обстоятельств, недалеко от предела сей жизни…» Все настойчивее ставил он вопрос о преемнике, а пока это решалось, все свои силы он отдавал миссии и тому, чтобы, по возможности, завершить начатые еще в самом начале миссионерской деятельности переводческие работы. Особенно занимала его эта работа во время войны, когда обстоятельства ограничивали и поездки, и выступления с проповедями.
Он любил слова святого Дмитрия Ростовского: «Моему сану (несмь его достоин) надлежит слово Божие проповедати не токмо языком, но и пишущей рукой. То мое дело, то мое звание, то моя должность».
Перевод богослужебных книг был начат святителем еще в Хакодате. Тогда он успел перевести только самое необходимое для отправления всенощной, литургии и совершения таинств.
Первой трудностью, с которой столкнулись переводчики, было отсутствие в японском языке богослужебных и религиозных терминов. Огромное значение имел перевод уже самого слова «Бог», неправильно было бы пользоваться для этого словом «ками», которым японцы обозначали свои дохристианские божества. Преосвященный Николай предложил воспользоваться японским словом «Сю», которое означало хозяина, имеющего вассальных слуг, о коих он заботится. Это было ближе к сути Божественного Промысла, и после перевода, предложенного святым Николаем, так именуется христианский Бог во всех переводах христианских вероисповеданий.
Даже при переводе простой молитвы «Господи, помилуй!» камнем преткновения стал вопрос, как перевести слово «помилуй». Дело в том, что это слово часто воспринимается как помилование преступника. «У нас, – говорил святой Николай, – таких отношений с нашим Богом нет. Мы возьмем слово “аварема”. Так мать “милует” ребенка, “жалеет” в исконном древнерусском смысле».
Так доносился в переводе преосвященного истинный смысл молитвы – евангельская любовь во Христе.
Не сразу удалось найти верный способ перевода – думалось, что проще будет переводить с китайского оригинала, пользуясь близостью иероглифического письма. Работа пошла было быстро, но, занимаясь китайским оригиналом, святой Николай увидел в нем ошибки и шероховатости. Пришлось вернуться к славянским и греческим евангельским текстам. «Передо мною лежат славянский и греческий тексты богослужения, с книгами под рукою, способствующими правильному разумению их. У моего сотрудника под руками китайские и японские лексиконы и грамматики; также перед нами китайский текст богослужения, заимствованный нами из Пекина, от нашей миссии. Смотря в славянский текст и проверяя его греческим, я диктую перевод, стараясь выразить смысл с буквальной точностью; сотрудник записывает китайскими иероглифами вперемежку с японскими алфавитными знаками».
Помощник святого Николая, Никаи-сан, решал вместе с ним трудную задачу, как сделать язык перевода простым и доступным каждому и вместе с тем избежать вульгаризации текста, которая отвратила бы от него высшие слои общества.
Сложность состояла и в том, чтобы избежать тех иероглифов, которые имеют уже буддийское или синтоистское толкование. Нужно было также добиться того, чтобы по всей книге для одних и тех же оригинальных слов и выражений были употреблены одни и те же переводные иероглифы и прочтения.
Эта скрупулезная работа не всегда удавалась. Святой Николай вспоминает, какая накладка произошла, например, с иероглифами, обозначающими страх. В японском языке есть обозначения обычного страха и страха, соединенного с любовью. «В отпечатанном ныне «Служебнике» только потому, что именно один иероглиф «страх», несмотря на нашу внимательность, вкрался вместо другого, более желательного, пришлось перепечатать целый лист», – рассказывает святитель в статье о своей переводческой работе.
Думается, что если бы святой Николай посвятил себя только исключительно переводческой деятельности, мы и тогда могли бы назвать его жизнь подвигом. Исключительно высока его требовательность к чистоте перевода, к сохранению высокого звучания подлинника: «Я полагаю, что не перевод Евангелия и богослужения должен опускаться до уровня развития народной массы, а наоборот, верующие должны возвышаться до понимания евангельских и богослужебных текстов. Язык вульгарный в Евангелии недопустим. Если мне встречаются два совершенно тождественных иероглифа или выражения и оба они для японского глаза и уха одинаково благородны, я, конечно, отдам предпочтение общераспространенному, но никогда не делаю уступок невежеству и не допускаю никаких компромиссов в отношении точности перевода…»
Была и другая опасность, которой святой Николай старался избежать: он не был согласен в принципе с работами католических и протестантских переводчиков, которые вольно или невольно устанавливали сходство между отдельными терминами буддийской философии и христианского богословия. Так произошло, например, с переводом первого стиха первой главы: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Католические переводчики, работавшие над китайским текстом, нашли для понятия «Слово» иероглиф «Дао», придавая ему смысл Пути – то есть чего-то ведущего, направляющего и человеческие судьбы, и жизнь всего мира. Так же было переведено католиками это понятие и на японский язык, с тем чтобы и японцы, и китайцы сразу поняли, что речь идет о чем-то верховном, ведущем все судьбы мира.
Однако и святой Николай, и его помощник Никаисан не хотели смешения христианского богословия с конфуцианством и применили другой иероглиф. Архипастырь подчеркивал: «Я по принципу не читаю больше ни католических, ни протестантских переводов Библии из опасения подчиниться им и хотя бы невольно что-либо из них заимствовать».
В ходе перевода был составлен особый японский православно-богословский словарь терминов. Это была уже сама по себе очень трудоемкая научная работа. Святой Николай вспоминал: «После первоначального ознакомления с инословными переводами я увидел, что текст их местами непонятен и очень часто изукрашен до совершенной перефразировки, до пропуска и вставки лишних слов. Это заставило меня тщательно следить за текстом по русскому и славянскому переводам; изредка встречающиеся несогласия… побудили меня заглядывать еще и в английский текст, наконец достал я греческий Новый Завет. Просматривая начальный стих во всех этих чтениях, а в трудных местах прочитывая и толкования Златоуста, я наконец дошел до такой медленности в переводе, что в пять часов, которые посвящались в сутки на эту работу, переводил не более пятнадцати стихов».
Лишь после этого перевод просматривал с точки зрения законов японского языка Никаи-сан. Так святитель работал над переводами почти до самой своей кончины.
Однако дело не ограничивалось лишь переводами богослужебных книг и евангельских текстов. Под эгидой архиепископа было создано японское «Общество переводчиков». Его целью было также и ознакомление соотечественников с лучшими образцами русской и европейской беллетристики. Святитель благословлял и переводы светской литературы, говоря: «Пусть переводят нашу литературу и читают. Узнав русскую литературу, узнав Пушкина, Гоголя, Лермонтова, графов Толстых, нельзя не полюбить России».
На японский язык были переведены книги многих русских писателей и поэтов – от Державина, Пушкина, Крылова до Тургенева, Толстого, Чехова, и кончая Бальмонтом, Блоком, Б. Зайцевым и другими писателями конца того столетия.
Миссия вела и значительную издательскую деятельность, кроме книг и брошюр здесь выходило несколько периодических журналов. В «Православном вестнике» («Сейкео симпо») – одном из крупнейших японских миссионерских изданий – кроме переводов печатались и самостоятельные духовно-нравственные произведения японских авторов. Это были, главным образом, молодые люди, закончившие русские духовные академии. Писал журнал и о событиях текущей жизни Японской православной церкви.
Женский ежемесячный журнал «Сокровенная добродетель» («Уранией») издавался при женском миссионерском училище. В нем печатались духовные и нравственные наставления, а также и художественные произведения для женского чтения. Святой Николай уделял серьезное внимание женскому духовному просвещению и роли женщины в христианской семье.
Выходили также периодические издания, предназначенные для миссионеров и священнослужителей. Многие книги, изданные Русской духовной миссией в Японии, были пересланы в Россию и вошли в фонды библиотеки Румянцевского музея.
Но не менее драгоценным, чем печатное, было живое слово святителя, освещенное высоким светом его души. Сохранились воспоминания тех, кому выпало счастье слышать его проповеди – его современников. Очевидцы рассказывали, что, поучая, он весь горел и зажигал сердца слушателей.
