Выходили также периодические издания, предназначенные для миссионеров и священнослужителей. Многие книги, изданные Русской духовной миссией в Японии, были пересланы в Россию и вошли в фонды библиотеки Румянцевского музея.
Но не менее драгоценным, чем печатное, было живое слово святителя, освещенное высоким светом его души. Сохранились воспоминания тех, кому выпало счастье слышать его проповеди – его современников. Очевидцы рассказывали, что, поучая, он весь горел и зажигал сердца слушателей.
Архимандрит Сергий в книге «По Японии» рассказывает об одной такой проповеди, произнесенной архиепископом Николаем на японском пароходе во время поездки в отдаленную епархию. Капитан сказал владыке, что команда хотела бы послушать его, и получил согласие. В небольшой кают-компании собрались почти все, кто был на пароходе, – от офицеров и механиков до матросов и пассажиров третьего класса. Преосвященный присел у стола и, обратившись ко всем присутствующим, с час говорил об основных положениях христианского учения, о Господе и таинстве Пресвятой Троицы.
Нельзя называть только русским или каким-либо другим учение Христа, подчеркивал Святитель, оно – Божие, пришедшее свыше и принадлежащее всем людям, без различия страны и народа. Поэтому и принимать это учение не унизительно ни для какой нации, как не унизительно перенимать, например, пароходы, железные дороги и прочие полезные для жизни изобретения.
Святой Николай сказал: «Объявляя свое учение истинной верой, мы не говорим, что ваши теперешние верования никуда не годятся, нет, в буддизме и синтоизме много хорошего, что признаем и мы. Только эти религии несовершенны, они выдуманы самими людьми при незнании истинного Бога.
Это то же, что лампа, придуманная, чтобы освещать жилище человека, когда нет солнца. Лампа – вещь полезная, и даже необходимая вещь вечером или ночью, но никому и в голову не придет зажигать ее днем. Так и буддизм и синтоизм хороши только при отсутствии христианства, при незнании истинного Бога».
На примере этой проповеди хорошо видно, как умел преосвященный обращаться к обычным, казалось бы самым бытовым примерам, когда видел перед собой аудиторию, неготовую к богословским истинам. Но разной была аудитория, разные задавались вопросы, да и реакция слушателей не всегда была однозначна. Об этом предупреждал преосвященный миссионеров, с этим порой сталкивался и сам. Вел он себя в таких случаях спокойно и умел найти укоризненные и обезоруживающие слова, обращаясь к природной воспитанности японцев.
Очень ответственно относился он к тем беседам, которые вел во время объезда своей епархии и, надо сказать, это совершенно не зависело от величины прихода и количества прихожан. Тот же архимандрит Сергий вспоминает такие слова святителя:
«Я, когда посещаю церковь, как бы мала она ни была, на то время делаюсь всецело ее членом так, что для меня в это время других церквей, да и всего мира, как бы не существует. Если приходят письма из других церквей, мне и в голову не приходит прочитывать их среди дел той церкви, а читаю ночью, освободившись от местных дел. Естественно, что все состояние той церкви, со всеми местными нуждами, скорбями и радостями, до малейших частностей, целиком вольется в душу, и трудно ли затем обсудить, посоветовать, убедить, наставить и т. п. Все это так просто, так само собою льется с языка, из сердца. Только надо иметь благоразумие не обращать внимания на все брызги, исчезающие бесследно…»
А для того чтобы не забывать, когда, где и что поручено и иметь возможность проверить исполнение, вел преосвященный по каждому приходу четыре тетради: о церквах, о молитвенных домах, о сказанных проповедях и о наставлениях.
Так уживались в его душе и страстность, и деловая рассудительность, достигалось замечательное равновесие сердечной и умственной деятельности.
* * *
Как многому, подумалось мне, следовало бы поучиться у своих святых нам – всегда слушающим первого движения сердца в гневе ли, в жалости ли; выбирающим обязательно сердцем, а не головою. Не потому ли у любимых героев русской литературы непременно «ум с сердцем не в ладу»? И, как писал, не без одобрения, один из графов Толстых: «Коль любить – так без рассудку, коль уж бить – так не на шутку, коль губить – так сгоряча, коль рубить – так уж сплеча…» А не слишком ли сплеча мы порою решаем многие важные проблемы?
* * *
Помнится, рассказывал преосвященный Кирилл, что в своей книге «На Дальнем Востоке» архимандрит Сергий давал такую характеристику святителю: «Вместе с мягкостью он был железным человеком, не знавшим никаких препятствий; практичным умом и администратором, умевшим находить выход из всякого затруднительного положения. Вместе с любезностью в нем была способность быть ледяным, непреклонным и резким с людьми, которых он находил нужным воспитывать мерами строгости, за что-либо карать или останавливать. Вместе с обаятельностью в нем была большая, долгим опытом и горькими испытаниями приобретенная сдержанность, и нужно было много времени и усилий, чтобы заслужить его доверие и откровенность».
* * *
Когда я привел это высказывание в беседе с Николаем Васильевичем Мурашовым, он, помолчав, заметил:
– Знаете, если бы вы не сказали, к кому относится это высказывание, я бы почти полностью применил его к Василию Сергеевичу Ощепкову той поры, когда мы с ним были знакомы. Именно таким он мне и запомнился на всю жизнь.
…Мы сидели, как обычно, за чаем в уютном особнячке Николая Васильевича – так было удобнее встречаться ему, привыкшему держать под рукой все свои справочные тома, да и я полюбил ту особую атмосферу умудренной неторопливости и спокойствия, которая здесь царила.
– Ну, сдержанность – это понятно: у Василия Сергеевича тоже горьких испытаний хватало. А вот администраторская, организаторская жилка – это откуда?
– А вы забыли про духовную семинарию в Киото? Ведь преподаватели вольно или невольно избирали стиль Владыки, который был для них идеалом и примером для подражания. По этому подобию воспитывали и семинаристов. Вот вы мне рассказывали о том, как занимались борьбой, поступив в техникум. Согласитесь, что в то время вы, порой осознанно, порой нет, подражали своему тренеру?
* * *
Я задумался и живо вспомнил Ивана Ефимовича Павела – моего тогдашнего тренера. Как живой, встал передо мной этот заводной усатый молдаванин – настоящий «батя» для нас – техникумовской пацанвы…
Он действительно работал с нами, отдавая себя всего, не тая секретов мастерства, и научил нас, между прочим, главному: не сгибаться перед авторитетами, не трусить перед громкими именами. Он был из тех, кто за честь для себя считал воспитать ученика сильнее, чем он сам. Но и своим спортивным авторитетом он дорожил и в поддавки играть не собирался… Помню, я был на втором курсе, осенью был в нашем городке традиционный праздник урожая. Обычно он не обходился без национальной молдавской борьбы трынте – главным призом был баран. И я скажу так: ты можешь выиграть любые соревнования и получить любой чемпионский титул, но пока ты не выиграл хоть одного барана на трынте, тебя не будут признавать первым борцом.
В тот памятный осенний день наш тренер и три его ученика должны были выступить на празднике против местной школы вольной борьбы и желающих попробовать свои силы в схватке. Между прочим, среди борцов этой школы выступал против нас чемпион молодежных игр Молдавии по самбо и вольной борьбе.
Так вышло по жеребьевке, что первая схватка мне предстояла с нашим тренером, с Иваном Ефимовичем. Трынте – борьба без курток – захваты возможны только за пояса. Восемь минут ни один из нас не мог применить результативного приема. Ну, казалось, показал я борцовский характер, можно было бы и уступить – ведь не кому-нибудь, а Ивану Ефимовичу, который уже лет семь не знал в этой борьбе поражений. Две минуты оставалось до конца схватки, и тут меня, что называется, заело: «А почему я, собственно, должен проиграть?!» Я собрался, сделал решающий бросок – и выиграл!
Это был шок! Зашумели и примолкли зрители. Иван Ефимович нахмурился, видно было, что обидно ему проигрывать… Он не сказал мне ни слова и впервые не поздравил с победой.
А меня уже ждала схватка с «вольником». Ну я, что называется, поймал кураж и уложил соперника за сорок секунд. И тут, уже позабыв про свой личный проигрыш, ко мне с поздравлениями бросился мой счастливый тренер. Оказывается, он боялся, что я проиграю. Такой он был – наш Иван Ефимович Павел – нашим победам он умел радоваться больше, чем своим.
Иван Ефимович верил в меня и поэтому спрашивал больше, чем с остальных, тем более что уже в это время я нередко помогал ему проводить тренировки.
* * *
На этой же волне подъема я в следующей схватке уложил тренера «вольников» и – выиграл своего первого барана!
Ну конечно, наши ребята бросились меня качать, потом был круг почета, но главное – мы гордо шествовали в техникум с выигранным бараном по центральной улице, и уже оттуда я звонил домой, чтобы сообщить о своей победе – спокойно так, как будто это было самое обычное дело.
