– Кончать, надо кончать, – бормотал Журавлев, прыгая на трансмиссию машины.
Изнутри почувствовали толчок. Башня крутнулась, едва не разбив с размаху тело резким ударом. Капитан распластался на горячем жалюзи, ствол описал круг над головой. Опытный старшина Будько с маху воткнул винтовку в щель между башней и корпусом.
Электромотор взвыл, перемалывая цевье и сгибая ствол, но башню заклинило намертво. Будько вытряхнул из колодки маузер и выпустил все десять зарядов в ближайшую смотровую щель.
– Вылезайте, твари! Живее, – махал он пустым маузером. – Спалим как свиней.
В другую щель стрелял из пистолета Иван Журавлев. Задерживаться было нельзя. Из темноты хлестали очереди и летели мины. С танком провозились слишком долго, но спасли от его огня многих из колонны. Спрыгнули с застывшего Т-38. Напоследок, Кондратьев навалился всем телом на башенный пулемет и согнул его своими мощными руками. Убегали, жалея, что не прикончили чешскую гадюку. Но экипаж наверняка почти весь перебили.
* * *
На рассвете между горами лег туман. Это давало возможность остаткам колонны пройти еще какое-то расстояние, избегая налетов авиации. Люди шли мокрые по грудь от густой росы.
Прибавилось число легкораненых, и заметно добавилось количество носилок с тяжелыми. Они становились легкой мишенью ночью при свете ракеты. Носильщики не имели возможности уклониться от огня.
В голове полка шли капитан Зимин и начальник особого отдела Лесков. Люди по-прежнему держались кучками, обозначая поредевшие батальоны, роты, заставы. Обязанности адъютанта исполнял старший политрук Усанов. Обходя колонну, задержался возле раненых, принялся их считать. Его прогнала Наталья Викторовна.
– Чего их считать? Умирают люди один за другим. Новых кладем на носилки. Передай Зимину, что санитары с ног валятся, замена нужна. Вот ты и становись. Ряшку отрастил, бегаешь как соба чонка.
– У меня другое задание, – попятился главный комсомолец.
Надо отдать должное, Усанов быстро обежал колонну и, вернувшись, доложил Зимину, что в наличии триста шестьдесят человек, включая сорок тяжелораненых. Имеются два станковых пулемета, остальное тяжелое оружие в ходе боя утеряно.
– Три четверти погибли, – подвел итог Зимин.
– Погибли меньше, – поправил его особист Лесков. – Часть потерялась, а многие сбежали. Многие…
– Ну так уж и многие!
– Вон мой лейтенант видел, как сразу человек двадцать в кусты кинулись. Он в их сторону очередь над головой, а ему пулю в ответ. Руку просадили, а могли и башку.
– Бандеры чертовы, – баюкал ноющую руку лейтенант. – Жаль, я им в спины не врезал.
Когда туман стал рассеиваться, устроили привал. Требовалось осмотреться, выслать разведку. А самое главное, сделать срочные операции нескольким раненым, поменять повязки и шины на перебитых костях. В санчасть привели сержанта Мальцева.
Наталья Викторовна мыла руки, готовясь к операции. Кондратьев и Орехов опустили тело парня на траву.
– Он танк взрывал. Контузило сильно.
– И тебя, лейтенант, контузило. Как из преисподней вылез.
Закопченный, с синяком на половину лица, Федор Кондратьев смущенно придерживал висевшую клочьями гимнастерку.
– Я ничего… тряхнуло маленько.
– Оставайтесь оба. Подождите немного.
Вместе с другим хирургом они вскрыли брюшную полость молодому пограничнику. Санитары, державшие тело, невольно отвернулись от густого духа разлагающейся плоти.
– Вечером ранило, – определила Руденко. – Разрывной пулей кишечник порвало. Перитонит в последней стадии. Безнадежный.
Затем оперировали раненного в грудь лейтенанта.
– Зашивайте, – сказала Наталья Викторовна. – Жить будет. Я пока наших героев осмотрю.
У Мальцева оказалось сотрясение мозга и сломан нос.
– Отлежишься, сколько обстановка позволит. По-хорошему тебе дня три бы отдохнуть, но не получится. Постарайся уснуть. Есть хочешь?
– Нет, тошнит.
– Разведите ему сгущенки с водой. А как проснется, чем-нибудь покормите. Теперь тебя посмотрим, красавчик.
Медсестра помогла стащить лохмотья гимнастерки. Долговязый мускулистый лейтенант Кондратьев тяжело дышал, ежась от холода. Наталья Викторовна ощупала ребра, живот:
– Здесь не больно? А здесь?
– Не больно. Отдайте гимнастерку, я пойду. У меня взвод там.
– А мне, значит, делать не хрена, кроме как на тебя любоваться! Что случилось, откуда синяки?
– Толовые шашки в танк вместе с Мальцевым бросали. Ну вот, килограмм тола слишком близко рванул.
– Ясно, тоже сотрясение. Полежишь часок-другой.
– Некогда мне, – буркнул Кондратьев, уводя взгляд от насмешливо прищуренных глаз военврача.
– А если я лично попрошу? Чтобы ты пришел в себя, а не свалился по дороге.
Их взгляды встретились. Медсестра Ольга Голубева, хорошо изучившая своего главврача, решительно заявила:
– Ложитесь и не спорьте. Шинель я вам дам, а затем найду гимнастерку. У вас такие плечищи, что размер не сразу подберешь.
Когда смертельно измотанный, попавший под взрывную волну, Кондратьев вытянул на траве ноющее тело, медсестра шепнула Руденко:
– А лейтенант ничего… мышцы как железные, и остальное…
Она добавила что-то еще, тихо засмеялась, а Наталья Викторовна уже осматривала кисть руки здоровяка Зиновия Лыкова. Осколок угодил в ладонь. Мизинец и безымянный палец торчали, как сухие палочки, ладонь распухла и покраснела.
– Оба пальца ампутировать, рану прочистить. Посмотри средний палец, что-то он мне не нравится. Возможно, тоже придется резать.
– Рана сильно инфицирована, а сыворотки от столбняка совсем мало осталось, – сказала Ольга, рассматривая ладонь.
Старший сержант Лыков столбняка не боялся. Но известие, что отрежут три пальца на правой руке, заставило его вскочить:
– Тогда уж руку пилите. Куда мне без пальцев? Я бондарь, бочки, кадушку клепаю.
– Успокойся и не ори, – осадила его Руденко. – Или подохнуть предпочитаешь? Мне тебя некогда уговаривать, вон люди операции ждут. Оля, налей горлопану сто граммов спирта.
– Сто пятьдесят…
– Пей и не торгуйся.
Большинство бойцов спали после долгого марша. В глубине леса донимали комары, сырая одежда вызывала озноб. Кто-то пытался вылезти на солнце. Патрули гнали бойцов обратно под деревья.
– Сунешься еще раз, прикладом в морду словишь! – не церемонились сержанты. – Хочешь весь полк под авиабомбы подставить?
– Какой полк? Дай бог, если батальон остался.
– А завтра всего рота…
Политрук Зелинский останавливался и разъяснял бойцам обстановку. Выйдем к своим, объединимся и врежем немцу как следует. Оживление вызвал истребитель И-153 «чайка», появившийся в небе.
Пилот сильно рисковал, пускаясь в одиночную разведку на этом устаревшем биплане. В те дни, да и позже люфтваффе гонялись за каждым русским самолетом в воздухе.
Политрук Зелинский, собиравшийся было рассказать бойцам о наших славных «соколах», прикусил язык, когда увидел два стремительных «мессершмитта», догонявших «чайку».
Истребитель и не думал спасаться бегством. Развернувшись, пилот занял выгодную позицию для стрельбы и встретил «мессеров» длинной трескучей очередью.
Головной «мессершмитт», не ожидавший лобовой атаки, опасно сблизился со скорострельными пулеметами «чайки». Несколько пуль выбили искры из дюралевого корпуса «мессершмитта», ударили в лобовое стекло, хоть и не пробили его.
Но «мессер» вильнул, ушел в сторону, и это вызвало восторженные крики бойцов.
– Кишка тонка!
– Бежишь от наших!
Но азартные крики быстро смолкли. Второй «мессершмитт» тоже пронесся мимо, не вступая в лобовой поединок, а через считаные минуты оба немецких самолета атаковали «чайку», обойдя ее на вираже.
Отважный ястребок был обречен. Снаряды калибра 20 миллиметров продырявили корпус, вывернуло одно из крыльев. Второй «мессершмитт» ударил сразу из двух пушек и двух пулеметов, развалив корпус на части.
Проследив за падением погибшего пилота и обломков «чайки», Зелинский сказал, снимая фуражку:
– Может, он нас искал, чтобы связь наладить.
Двое бойцов, гадавших, сколько продержится их часть, посмотрели на замполита с удивлением. Или он ничего не понял, или привык языком что ни попадя молоть? Какая связь, какие поиски? Таких ощипанных групп десятки и сотни по лесам выбираются.
Если бы пропавшую танковую бригаду искали или штаб корпуса, тогда бы понятно. А про эти остатки полков и батальонов никто уже и не помнит. Списали на вероломное нападение.
* * *
Вернулись разведчики. Две группы добрались благополучно, третья потеряла четверых бойцов. Сержант-пограничник с перевязанной ладонью доложил, что на лесной дороге их обстреляли бандеровцы из ручного пулемета и винтовок.
