Стефан склонился над столом.
— А ведь как раз сейчас ведется одно из страшнейших сражений этой войны. Без грохота орудий и без снарядов. Хочешь знать, чем воюют? — Стефан повернулся к Никосу. — Вот этим, — он изо всей силы хлопнул рукой по листкам, собранным на столе. Лицо его, ставшее багровым от прилива крови, выражало ненависть к окружающим, да и всему на свете: к Амурату, принявшему его со сдержанным презрением, к отцу и брату, к местным хитрым, двуличным бога геям, к этим двоим, которых десять дней он всюду таскал за собой.
— Надо дело делать, — сердито заговорил он снова. — И делать уже сейчас. Русские в невыгодном положении, неужто не понимаешь? Вот уже два месяца подготавливается англо-австрийский пакт против России, потому Александр не смеет форсировать Дунай по всей его длине. Тот переход, у Галаца, так, ворон пугать… Дым в глаза…
— Постой, Стефанаки-эфенди, — прервал его Апостолидис. — Но ведь существует священный союз между русским, австрийским и прусским императором.
— Да ты больше слушай, — разнервничался Стефан. — В политике «вечные», «священные» — все это пустые разговоры. Каждый смотрит на другого — когда тот ударит. Царь и министр Горчаков под воздействием событий в Европе обещали при посредничестве графа Шувалова, что русские войска дальше Стара-Планины не пойдут. И если англо-австрийский пакт будет принят, русские вообще останутся по ту сторону Дуная. Но для этого необходимо, чтобы Дизраэли получил полную поддержку парламента, а в данный момент против него оппозиция Гладстона — свыше двухсот голосов. В эти дни вес решится. Успех или неуспех Дизраэли зависит от многого, и одно из них вот это, — Стефан потряс листами. — Савфет-паша вот уже три месяца ожидает этого момента. Сейчас важно найти влиятельную газету, чтобы она опубликовала все это, чтобы посеять в душах людей сомнение, заставить их почувствовать неуверенность. И если все сделать вовремя и с умом, события примут совсем иной оборот… А Амурат-бей пусть себе считает стволы у немецких пушек…
Стефан достал из кармана платок и утер пот со лба. В комнате было душно. Он подошел к окну и с наслаждением толкнул обе створки. Город казался вымершим под жарким южным солнцем. Полуденный зной загнал все живое в спасительную тень. Стефан вдруг пожалел о том, что говорил с презрением об Амурате именно перед этими двумя…
В то же самое время Борис Грозев торопливо шагал по узким и жарким, словно раскаленная сковородка, улочкам Тахтакале. Он обещал быть в постоялом дворе Куршумли где-то между двумя и тремя пополудни. В последнее время случились события, еще больше затруднившие связь с комитетом в Бухаресте и Джурджу.
В начале мая турки закрыли греческое консульство в Одрине. Димо Блысков, подозреваемый турецкими властями в незаконной деятельности, срочно уехал в Стамбул, где его приютил брат. В последнем письме Грозеву он сообщал, что попытается заново установить связь с Бухарестом через торговцев, останавливающихся в гостинице «Балкапан». Но для получения необходимых сведений нужен надежный курьер.
Существовала и еще одна трудность: после перехода Дуная русскими войсками у Галаца турки запретили болгарам использовать в поездках обыкновенные паспорта. Поэтому нужно было найти человека, абсолютно ни в чем не заподозренного властями, который имел бы документы подданного чужой страны и мог беспрепятственно добираться до Константинополя. Два дня назад пазарджикский революционер Михо Стефанов сообщил о том. что нашел человека, способного справиться с этой задачей. Вот на встречу с этим человеком и торопился Грозев.
Он вошел во двор, вымощенный булыжником, и поднялся на второй этаж. Согласно уговору, нужный человек должен был ждать его в коридоре и подойти к двери его канцелярии как раз в тот момент, когда Грозев повернет ключ. Опытный глаз Бориса различил в полумраке коридора неподвижную фигуру, притаившуюся у последней колонны, там, где коридор делал поворот.
Грозев сунул ключ в дверь, но не торопился поворачивать его. Незнакомец осторожно приблизился.
— Вы ко мне? — искоса взглянул на него Грозев.
— Да, господин… Я принес вам письмо…
— Заходите. — Борис открыл дверь и пропустил незнакомца вперед. Поздоровавшись с ним за руку, указал ему на стул.
— Присаживайтесь.
Потом внимательно оглядел незнакомца, чтобы убедиться в том. что описание курьера, данное ему Михо Стефановым, совпадает.
Незнакомец, высокий человек с русыми волосами, сдержанно усмехнулся и достал письмо.
— Это вам от Михо Стефанова.
Борис узнал неровный угловатый почерк и сунул конверт в карман.
— Значит, вы Николай Добрев, — сел он напротив гостя. — Я знаком с вашим братом, еще по комитету в Бухаресте, но, если мне не изменяет память, вы родом из Пловдива?
— Верно, — согласился Добрев, — мы жили неподалеку, в павликянском квартале… В разговоре с бай Михо вы интересовались, откуда я знаю итальянский.
Грозев молча кивнул.
— Два года я провел в Пизе, в училище ордена бенедиктинов. Готовился принять духовный сан. Но за год до этого вспыхнуло восстание в Боснии. Тогда я увидел, что люди, ничего общего не имеющие с босняками и словенцами, записываются добровольцами, чтобы бороться плечом к плечу с повстанцами. Вскоре пришло известие, что и мой брат перебрался за Дунай. И мне стало стыдно, господин Грозев. Стыдно за самого себя. Я почувствовал себя виноватым перед самим господом богом. Я сбросил рясу и. перебравшись через горы Боснии, очутился в Болгарии.
Грозев молча слушал. Потом спросил:
— Вы знаете французский?
— Нет, только итальянский.
— Хотя бы немного?
— Нет, вообще не знаю ни слова.
Грозев вновь задумался. Потом поднялся:
— Буду с вами откровенен. Уповаю на надежность пазарджикского комитета и на тот факт, что Димо Добрев ваш брат. Вам, наверное, известно, что в силу военного положения, объявленного во всей Румелии. болгары не имеют права ездить по железной дороге. Это мешает нам поддерживать связь с нашим человеком в Константинополе. Обратиться к вам нас вынуждает то обстоятельство, что вы знаете итальянский язык. Завтра вы получите итальянский паспорт, с вами будут поддерживать связь двое — в Константинополе человек, имя и адрес которою я вам сейчас сообщу, а здесь — я. Задание очень ответственно и, должен вас предупредить, отнюдь не безопасно. В некоторых случаях вам придется рассчитывать лишь на смелость и сообразительность. Завтра я вам сообщу и дополнительные данные.
Добрев тоже встал и протянул руку. Борис крепко пожал ее и добавил:
— Завтра в пять часов вечера встретимся у выхода из Безистена в Тахтакале… О своем отъезде никому ни слова…
В тот вечер София долго и безутешно плакала. Гости давно разошлись, дом постепенно погружался в тишину. На улице от фонарей легли длинные тени, воздух посвежел.
София разделась и легла. В гостиной часы пробили два раза. Сон не шел. До рассвета она так и не сомкнула глаз, перебирая в уме случившееся вечером.
На следующий день девушка продолжала терзаться, правильно ли она себя вела, спрашивала, как отнесся к этому Грозев, то вдруг решала, что после всего, что произошло, он никогда больше даже не взглянет на нее. И эта мысль казалась ей невыносимо тяжелой и, вместе с тем, приносила облегчение…
Дни тянулись мучительно медленно. Грозев не появлялся. Несколько раз София ходила в контору отца в надежде увидеть его там, но у Аргиряди всегда толпился народ, и она возвращалась домой мрачная и унылая.
Сегодня после обеда, взяв томик стихов Ламартина, она пошла в отцовский кабинет. София твердо решила ни о чем не думать. Равнодушие — вот единственное исцеление для нее. Но когда она, усевшись за письменный стол, раскрыла книгу, вошел Никита и протянул ей конверт. В конверте была записка, под которой стояло его имя…
София распахнула в гостиной окно. После дождя сильно пахли липы. Их запах кружил голову. Девушка взглянула на часы — подходило к семи, и Грозев должен уже появиться. «Если вы не возражаете, я приду к Вам около семи вечера», — писал он в записке, которую София вновь перечитала. Она пыталась отгадать причину неожиданного прихода Грозева. Если бы он хотел встретиться с отцом, то выбрал бы другое время, когда тот возвращается домой, или же встретился бы с ним в конторе.
Тревожное чувство охватило ее еще сильнее, когда она услышала внизу знакомые шаги и хриплый голос Никиты, сообщавший, что барышня у себя наверху. София нарочно выбрала свою комнату — она выходила окнами на восток, и в часы зноя там всегда было прохладно.
— Извините, что я вас беспокою, — сдержанно улыбнулся Грозев, усаживаясь на стул, предложенный Софией. Он пристально посмотрел на Софию — она выглядела осунувшейся, что-то в ее облике изменилось. — Мне очень нужно поговорить с вами, поэтому я попросил столь срочной аудиенции.
