В этой главной гауптвахте всё – своды, стены, пол – провалилось более чем на сажень глубины. И в груде кирпичей, извёстки, плит и громадных глыб, в дыму и гари, лежали вповалку более полусотни солдат Финляндского полка, покрытых слоем окровавленной пыли. Слушая их стоны, цесаревич прошептал:
– В жизни не забуду этого ужаса…
Появился император. Когда раздался взрыв, княжна Долгорукая, схватив детей, в страхе кинулась из комнат, и он встретил фаворитку на лестнице. Успокоив её, как мог, государь поспешил за сыном. Вид главной гауптвахты вернул Александра Николаевича к тягостным воспоминаниям, и он не удержался от рыданий:
– Кажется, что мы ещё на войне!.. Там, в окопах под Плевной!..
Хотя покои Марии Александровны подверглись сильнейшему сотрясению, императрица ничего не слышала. От припадков удушья она погрузилась в полубеспамятное состояние и узнала о взрыве лишь на следующий день.
Глядя на отца, который ещё более сгорбился и, казалось, постарел за эти минуты на несколько лет, наследник ощутил приступ острой жалости.
«Господи! – взмолился он. – Благодарю Тебя за Твою милость и чудо! Но дай нам средства и вразуми, как действовать! Что нам делать?!»
Это было четвёртое покушение.
Обнародование подробностей покушения лишь усилило чувство беспомощности в высших кругах.
Накануне взрыва в столице арестовали несколько революционеров, у одного из которых был найден план Зимнего дворца. На этом плане императорская столовая была помечена крестом. Однако даже это не вызвало подозрений. Теперь, задним числом, восстанавливались детали злодеяния.
Ещё в сентябре 1879 года с артелью столяров, под чужим именем и с поддельным видом на жительство, поступил работать по ремонту подвального помещения в Зимнем дворце Степан Халтурин, впоследствии оказавшийся членом Исполкома «Народной воли». Поначалу всех мастеровых тщательно обыскивали, но затем к ним привыкли и осмотр прекратился. Халтурин так близко сошёлся с жандармом, в обязанности которого входил досмотр, что стал даже женихом его дочери. Теперь ему несложно было проносить во дворец вместе с инструментами динамит, который он прятал в своём сундучке.
Когда Халтурин собрал около трёх пудов взрывчатки, он сложил её в подкопе, провёл к ней длинный фитиль и, запаливши его, спокойно покинул дворец. Погибло десять ни в чём не повинных солдат-«финляндцев» и ещё сорок пять было ранено. Отныне государь не мог чувствовать себя в безопасности даже в собственном жилище.
Было бы слишком слабым сравнением сказать, что государь находился в осаждённой крепости: ведь на войне и друзья и враги известны. Здесь же царь и его близкие их не знали. Камер-лакей, подававший утренний кофе, мог быть на службе у нигилистов; каждый истопник, входящий, чтобы вычистить камин, казался носителем адской машины. Великий князь Александр Александрович просил государя переселиться в уединённый Гатчинский дворец, но Александр II наотрез отказался покинуть столицу и даже изменить маршрут своих ежедневных прогулок. Он категорически настаивал на неизменности своего обычного распорядка, включая ежедневные прогулки в Летнем саду и воскресные парады войск гвардии.
Между тем ужас и растерянность охватили всё общество.
Распространились слухи, будто 19 февраля, в годовщину великой реформы, прогремят новые взрывы в различных местах столицы, что будет взорван водопровод и Петербург останется без воды. Указывались и другие места, где террористы станут действовать: в казармах Преображенского, Конногвардейского полков и 8-го Флотского экипажа появились листовки с угрозами, что все они взлетят на воздух. В гостиных открыто говорили о причастности к нигилистам великого князя Константина Николаевича. Было подмечено, что какая-то судьба странным образом гонит его из Петербурга, когда что-то случается в столице. Многие семьи поспешно меняли квартиры или уезжали из столицы. Продолжались аресты, не прекращались и загадочные убийства. Полиция, чувствуя свою беспомощность, теряла голову. Правительство переживало паралич воли.
Александр II собрал совещание, в котором участвовали наследник-цесаревич, министр юстиции Набоков, министр двора граф Адлерберг, великий князь Владимир Александрович, генерал-губернатор Петербурга Гурко и молодой чиновник особых поручений Плеве.
Плеве как докладчику было указано сесть рядом с государем, отчего он очень неловко себя чувствовал. Напротив сел наследник, ободряюще глядя на него. Плеве начал докладывать:
– Ваше величество, взрыв был произведён беспаспортным мещанином, проживавшим во дворце…
Тут граф Адлерберг прервал его резкой репликой:
– Это неправда!
Плеве покраснел и, казалось, потерял дар речи. Но тут вмешался Гурко:
– Ваше величество! Слова Вячеслава Константиновича вполне справедливы…
Молодой чиновник оправился и продолжил свой доклад. В нём приводились факты, свидетельствующие о существовании мощной организации. Есть сведения, говорил он, что шайки нигилистов по России объединяют более тридцати тысяч человек. Несмотря на то что на Васильевском острове обнаружена подпольная типография, продолжают выходить номера революционной газеты «Народная воля». Дворник, который донёс о её существовании, убит…
Александр II был подавлен. Он только что принимал мистика Ридигера, который предлагал спиритизмом избавить Россию от нигилистов. Теперь он обрушился на генерала Гурко, упрекая его в оплошностях. Герой последней войны только и мог сказать в ответ:
– Государь! Я с самого начала просил не назначать меня на эту должность. Я ничего не смыслю в канцелярии, потому что я солдат. А правитель моей канцелярии к тому же страшный дурак…
– Чёгт знает что! – возмутился император. – Вы, Иосиф Владимигович, вкупе с Дгентельном ведёте себя словно згители!.. Только наблюдаете за происходящим! Между тем Александр Романович – не кто иной, как начальник жандагмов и шеф Тгетьего отделения… А вы всё-таки – полномочный генегал-губегнатог и командующий войсками!..
Цесаревич медленно собирался с мыслями.
Конечно, доля вины ложится на Гурко. Но всего более виноват вовсе не Иосиф Владимирович, а граф Адлерберг. Именно генерал Гурко просил разрешения осмотреть дворцовые подвалы, но ему в этом отказали. А ведь взрыв можно было бы предотвратить! Тем более что ещё в декабре из Германии поступали секретные депеши о готовящихся в Петербурге покушениях со стороны нигилистов. И теперь дядя Вилли[108] удивляется, почему на эти депеши никто не обратил внимания. Нет, необходимы самые решительные меры!..
– Я хотел бы выступить с предложением, – неспеша заговорил Александр Александрович. – Положение в Петербурге, да и во всей России очень тяжёлое. Заговорщики действуют словно у себя дома. О принятых против них мерах предупреждает их сообщник, проникший в секретную экспедицию Третьего отделения. Не следует сегодня искать козлов отпущения, надо действовать!..
Государь уже знал, что предложит цесаревич. Накануне он получил письмо от сына с подробным изложением программы.
«Не обошлось, видимо, без подсказок Победоносцева…» – подумал Александр Николаевич. Наследник продолжал:
– Предлагаю создать Верховную распорядительную комиссию с диктаторскими полномочиями. Если во главе её поставить решительного генерала-администратора, можно будет надеяться, что мы наконец согнём крамольников в бараний рог!..
– Но ведь это равносильно упразднению де факто Третьего отделения и шефа жандармов! И вообще всех властей, ныне ведающих политическими делами! – возразил Набоков.
Тогда вмешался император. Он поддержал саму идею, хотя и знал почти наверняка, что цесаревич желал бы видеть во главе предложенной им комиссии бывшего петербургского градоначальника Фёдора Фёдоровича Трепова, в которого стреляла Засулич. У царя же были свои виды. Александр Николаевич заявил, что комиссия нужна, но он примет решение позднее.
Идея диктаторства носилась в воздухе. У государя уже два дня лежала очень понравившаяся ему записка героя Карса и харьковского генерал-губернатора Лорис-Меликова. В ней также говорилось о необходимости ввести в России диктатуру, но либеральную, мягкую – «диктатуру сердца».
«Я упраздню петербургское генерал-губернаторство и вызову в столицу Михаила Тариэловича!» – решил царь.
В полной тишине раздался троекратный стук жезла придворного церемониймейстера:
– Его императорское величество государь Александр Николаевич и его супруга светлейшая княгиня Юрьевская…
Голос графа Олсуфьева дрогнул.
Казалось, вся большая семья Романовых, собравшаяся по приглашению царя в Арапской столовой Зимнего дворца, оцепенела.
