— Ты сошла с ума, ты не сможешь командовать войсками! — вскричал трибун.
— Почему нет? Фульвия [72] собрала два легиона во время гражданской войны, и здесь, на севере, женщины тоже сражаются наравне с мужчинами. Я всю жизнь провела в военных лагерях, воины уважают меня, и мой пример увлечёт их…
— Спасись! Останусь я!
— В таком случае мы оба умрём, и напрасно, поскольку некому будет атаковать с холма.
— Но ты не можешь отправиться на верную смерть! — заклиная её, воскликнул Аврелий и обнял Клавдиану. — Что может быть важнее жизни?
— Рим, юный Стаций! — прозвучал ответ. — Рим… — тихо повторила она, целуя его в губы.
Трибун оттолкнул её и отвернулся.
— Ты победила, Вера Клавдиана. Я поведу легионеров!
— Хорошо. Это будет самое правильное. А теперь пристегни мне поножи и затяни их потуже: латы Цепиона мне широки, — твёрдо произнесла она.
Вскоре Аврелий увидел, как она вышла из палатки, и лунный свет залил её серебром. Нет, это сверкало не серебро, а железо, из которого куют мечи.
— Я понял бы тебя, если бы, видя предательство моего отца… — начал Валерий, вырывая сенатора из воспоминаний.
— Я не убивал его, — устало повторил патриций. — И мне нечего больше сказать тебе. Но теперь перед нами новая загадка. Покажи-ка мне это письмо.
Смирившись, Валерий молчал, пока сенатор читал письмо, написанное неровным почерком, левой рукой.
— Он приводит подробности, которых не знал даже я. И сумму требует весьма значительную, — сказал Аврелий, прочитав послание.
— Я, конечно, не Крез, и тот, кто держит меня в кулаке, должен был бы понимать это.
— А почему твоё состояние так быстро растаяло?
— Всё, что у меня есть, я трачу на дополнительные выплаты легионерам и на экипировку для них.
— Во время гражданских войн армии принадлежали разным полководцам — Цезарю или Помпею, Октавиану или Марку Антонию. Теперь, напротив, все легионы принадлежат Риму, и только Рим обязан содержать их, — с досадой заметил Аврелий.
— Это в теории, — возразил Валерий, — а на деле где гарантия, что Клавдия с минуты на минуту не сбросят с трона и на его место не сядет какой-нибудь новый сумасшедший вроде Калигулы?
В политике достаточно одного удара кинжалом, чтобы поменять ситуацию, а головы военачальников не так уж прочно держатся на шее, как это кажется на первый взгляд. Что касается меня, то всё же, пока я открываю свой кошелёк, никто не посмеет отнять у меня командование. Взамен я гарантирую мою абсолютную преданность очередному Цезарю, кем бы он ни был.
— Понимаю, но не одобряю, — задумчиво проговорил патриций и добавил: — Не думай о шантаже, Валерий. Я уверен, ты выйдешь из этого скандала с гордо поднятой головой. Вина твоего отца — не твоя вина.
— Тот, кто мучает меня, выбрал удачный момент, я сразу же обличил бы его, не питай я большую надежду, ту, которой живёт каждый римский полководец…
Патриций улыбнулся. Валерий ещё не знал, что Сенат уже решил объявить ему овацию.
— Тот, кто послал тебе это письмо, возможно, и убил Антония. У твоего отца должны были быть сообщники: Эренний почти наверняка и, вероятно, кто-то здесь, в Риме…
— В самом деле, Метроний как-то слишком быстро вошёл в милость Сейяна тогда… Но теперь он мёртв.
— Его тело опознали только по перстню, но ведь не так уж трудно подсунуть его под труп.
— Ты думаешь, он мог выжить? — изумился Марк Валерий.
— Надеюсь, что нет. Весьма трудно сражаться с тенью! — ответил патриций и снова хотел было попрощаться.
Но тут открылась дверь, и на пороге появилась Валерия.
В лёгком плаще, надетом поверх мужской туники, длинные чёрные волосы прикрывает шляпа с широкими полями, грудь стянута повязкой: в таком виде издали кто угодно принял бы её за юношу.
Сенатор посмотрел на неё так, словно вцдел впервые: необычный, мужской костюм, казалось, только подчёркивал её скрытую сексуальность. Валерия, со своей стороны узнав его, не сдержала недовольной гримасы.
— Ты что, уже забыл, кто это? — с явным упрёком спросила она брата.
— Аврелий всё знает. Говори свободно, не стесняйся!
Женщина хотела было возразить, но затем, обратившись к брату, просто перестала замечать гостя.
— Редкий случай, когда базилика Фебрууса открыта для публики. Шантажист, видимо, знал это, раз выбрал этот день и час, чтобы смешаться с толпой верующих, входивших в храм для отправления священного ритуала. Я присоединилась к ним и прошла к большому дубу, но в дупле уже не было никакого пакета.
— Этот негодяй чертовски хитёр! — вскипел злобой Валерий.
— Можешь точнее описать человека, которого видела в прошлый раз? — спросил Аврелий.
— Невысокого роста, в темном плаще…
«Как и убийца», — подумал сенатор.
— Он на мгновение повернулся, и мне показалось, что у него довольно длинный нос. Но ведь неизвестно, кто забрал послание. Это вполне мог сделать какой-нибудь нищий, искавший убежища на ночь.
— Подумай ещё! — в отчаянии настаивал Валерий.
— Больше ничего не могу вспомнить. А теперь, если позволите, я хотела бы переодеться. Мне неудобно в этой одежде.
— Жаль, она идёт тебе! — не удержался Аврелий и улыбнулся.
Валерия испепелила его взглядом и поспешила удалиться.
— Я тоже пойду, — сказал патриций, направляясь к выходу.
— Аврелий! — остановил его Валерий. — Я тут подумал… Может быть, мы когда-нибудь снова станем друзьями.
— Будущее отдыхает на коленях у богов, — с сомнением произнёс сенатор.
Тут в дверь постучали, и на пороге появился императорский посланец.
— Полководец Марк Валерий Цепион! — воскликнул он и по-военному приветствовал военачальника, ударив себя в грудь кулаком. — Сенаторы объявили тебе овацию!
Полководец не сдержал радостного возгласа и совершенно неожиданно обнял патриция, словно их дружба никогда и не нарушалась.
— Gratulor tibi! Поздравляю! Я буду приветствовать тебя на трибуне, — пообещал Аврелий.
Овация — высшая почесть, какой удостаивали римских воинов с тех пор, как триумф стал привилегией Цезарей. После такого признания Валерий мог считать себя в безопасности — отныне даже мрачная история про отца-предателя не смогла бы омрачить его славу…
— Метроний жив? Не может быть! — твёрдо заявил Кастор.
— Я должен учитывать и эту версию, как бы невероятно она ни выглядела.
— Шла бы речь о каком-нибудь греке, я ещё поверил бы. Мы привыкли жить там и тут под разными именами, потому что самое главное — иметь туго набитый кошелёк! А римлянин, напротив, слишком много значения придаёт своей гравитас [73], чтобы прятаться в тени.
— И всё же консул в полной мере отвечает всем требованиям к тому, чтобы оказаться виновным. Он был двоюродным братом и другом Квинта Цепиона, очень удачно выжил при Сейяне, когда префект претория получил уйму денег за исключение некоторых богатеев из чёрных списков… Оказавшись после смерти Цепиона владельцем золота, Метроний вполне мог уступить его в обмен на жизнь, — рассуждал Аврелий.
— Но кто же в таком случае шантажирует Валерия? — спросил александриец. — Я узнал, что недавно он забрал два больших вклада у своего банкира… Прочитать, что написано на кожаных шнурках, как я понимаю, так и не удалось.
— Это было лишь предположение. Остиллий ручался, что видел Марка Валерия в то утро.
— Его свидетельство недостаточно убедительно, мой господин. По словам бездельников на Форуме, старейшина Сената прибыл туда, когда рассмотрение дела было почти закончено.
— Странно, потому что он вручил консулу петицию «О падении нравов» намного раньше… — удивился патриций. — Теперь, когда вспоминаю об этом, мне кажется, что он тоже чудом спасся, когда Агриппину осудили на изгнание на остров Пандатария. Потом во время предполагаемого заговора он командовал приграничным легионом, как и Цепион. Кроме того, он был клиентом Глафиры, знал Эбе…
