Пока команда строилась на шканцах, Джулио успел спуститься в каюту, стремительно привести себя в порядок и предстал перед строем свежий как огурчик.
"Здарево, арли", – позевывая, предположил мичман Бородулин грядущее приветствие.
В строю хихикнули.
– Команде – получасовая готовность к походу, – сказал Джулио по-французски. – Канонирам вместо завтрака – авральная смена пороха в верхних каморах. Построения перед походом не будет. Ветер встречный – выходим на веслах. Я не слышу! – повысил он голос.
Офицеры, словно бы очнувшись, разом загудели, дублируя по-русски команды капитана для личного состава. И так же разом смолкли.
– Виктория! – интернационально закончил Джулио свое первое боевое построение.
Когда взволнованный Нассау-Зиген через час поднялся с пакетбота на палубу "Святого Иоанна", он так и замер у трапа. Наметанным глазом он враз увидел и спущенные из клюстов, замершие над водой весла, и удвоенную походную вахту, и взломанные печати на арсенальных рундуках. "Во дает рыцарь!" – подумал он.
– Пойдем в кордебаталии***, – только и сказал принц подбежавшему с рапортом Джулио. – Шведы – у Красной Горки. В авангардии – Круз, в арьергардии – Сухотин на "Двенадцати апостолах". Где же, мне любопытно, Чичагов? Шведы бьют по форту, ответной стрельбы нету…
– Да, сир. – Джулио досадливо потупился.
Он не расчел частоты стрельбы. А судя по частоте, то была бомбардировка, но никак не перестрелка.
От Котлина отходили на веслах, Джулио через час приказал растолкать подвахту, посадив по шестому гребцу за весло. По счастью, едва взошло солнце, ветер переменился на попутный, и уже в первом часу пополудни завиднелась на горизонте шведская эскадра.
– С Роченсальмского рейда, – задумчиво говорил Джулио кавторангу Икоткину, склонившись в рубке над картой.
Икоткин, просунув в отдраенное лобовое окно подзорную трубу, считал корабли.
– Не меньше полусотни, ваше превосходительство, – сказал он. – В дрейфе. Две трети линейных. Сдается мне, с королевским гюйсом*.
– Густав? – вскинул глаза Джулио. – Не может быть! Густав III… А ну-ка, дай трубу… Точно, кайзер-флаг. Желтый прямой крест по синему… Я ведь его… Впрочем, пустое.
Джулио вспомнил чудесного подростка под копной льняных волос, с задорным любопытством осматривавшего мальтийские фортеции лет пять назад в сопровождении дяди – герцога Зюдерманландского. Почему, спрашивается, он должен стрелять по этому милому юноше, который, правда, давно уже не юноша? Приятно ненавидеть безликого врага, напавшего на отчий дом. А когда и дом не отчий, и враг совершенно конкретный и симпатичный, и вы с ним мило полемизировали о преимуществах парусного флота перед гребным и никак не предполагали, что судьба огорошит шансом предложить друг другу самый убедительный довод…
"Вот так встреча!" – подумал Джулио.
Великий магистр де Рохан, предостерегая Джулио от сантиментов, говорил: "Сражаются не люди, а флаги. Потому что человек ненавидит с удовольствием, а любит с трудом. Если вы думаете, что флаг выражает любовь к отечеству, вы заблуждаетесь. Флаг – метафора неприязни к чужим штандартам. Войне нужна ненависть, как руслу – река: только она заполняет зияющую брешь солдатской ущербности. Только ненависть подводит общий знаменатель под раздражающе пеструю гамму человеческих страстей. Вот почему люди так любят войну. Ликование слитной ненависти одушевляет, как походная песня. Мы воюем за флаг, а любим за крест. Флаг у нас общий, крест – у каждого свой. Вот где зарыта собака. Любовь не нуждается в знаменах. В знаменах нуждается ненависть. Помните об этом, граф, в особенности накануне решительных сражений".
Пока Джулио предавался полезным воспоминаниям, засемафорили с флагмана.
Икоткин вскинул трубу – прочитать флажки.
– Двадцать градусов к зюйд-весту – еще эскадра, – перевел Икоткин.
– Как это они там разглядели? – сказал Джулио, не отрываясь от карты. – Кто такие?
– Да никак не разглядели, это наша разведка из Бьорке-Зунда, видать, дотумкала. Так… Сигналят перестроение…
– Что за черт? – Джулио поднял голову.
– Круз забирает на ветер… – Икоткин продолжал глядеть в трубу. – Возможно, думают, что подходит главный флот герцога. А это сотня одних линкоров как-никак… Не считая галер, прамов** и прочей дребедени.
– Но им же сутки ходу! – в недоумении сказал Джулио.
В рубку вбежал Бородулин.
– Что они делают, ваше превосходительство! – кричал Бородулин. – Круз же собьет нам весь строй…
– Сколько до шведов? – быстро спросил Джулио.
– С час ходу.
– А стемнеет?
– Не раньше шести…
– Да-а, у нас по-другому воюют… – вполголоса сказал Джулио.
– Как же это у вас воюют? – расслышал и обиделся Икоткин. – У них двести линейных кораблей, у нас девятнадцать – и что? И неизвестно, где Чичагов, да Слизов с Козляниновым – в патрулях…
– Где вы видите двести, господин капитан второго ранга? – сказал Джулио. – Вы же сказали – пятьдесят!
– А другая эскадра?
– У вас любопытный способ подсчета. Вы бы уж заодно и датский флот приплюсовали. Кстати, и английский недалеко…
На мостик взбежал боцман Затулыйвитэр.
– Шо такое? – сказал боцман по-русски. – Кто командует этой лоханью? Круз завертает, Сухотин завертает, а мы шо?
Икоткин с Бородулиным хмуро посмотрели на боцмана, Икоткин незаметно показал глазами на Джулио.
– А ну, дай трубу! – сказал Затулыйвитэр.
Икоткин послушно протянул трубу. Джулио простым глазом тревожно всматривался в растущие на глазах букашки шведских линкоров.
– Шо такое? – сказал Затулыйвитэр. – Паруса подымають! А мы завертаем. Невжэж побегим?
Джулио тоже увидел, как на шведских судах стремительно взлетают белые птички парусов.
– Ветер? – сказал Джулио.
– Зараз сменится ветер, – словно прочел его мысли Затулыйвитэр, – и мы их на килю прямо в Кронштадт приведем! – весело закончил он и с громким стуком положил трубу на штурманский столик. После чего как без спросу вошел, так без спросу и вышел из рубки, махнув обреченно рукой.
– Принц Нассау-Зиген ложится на бейдевинд, – сказал Бородулин, все это время молчавший. – Мы остаемся в арьергардии.
В это время со шведского корабля раздался первый выстрел. И было понятно, что шведы, увидев ретирадный маневр русских кораблей, задиристо дали нетерпеливый залп, какой всегда хочется дать по убегающему. Хоть известно, что преждевременно и достать невозможно.
Бомбы легли в полумиле от уродливо завалившегося вправо русского строя.
Джулио ясно видел теперь, при ярком свете солнца, задорно трепещущий кайзер-штандарт Густава III, муравьиную возню шведских комендоров на верхней палубе и даже, казалось, самого короля шведского на черном двухдечном (двухпалубном) фрегате в центре шведского строя – с плюмажем на шляпе.
"Какой еще, к дьяволу, плюмаж на море?" – сам на себя рассердился Литта.
Шведские корабли красиво вытягивались в боевую линию, слаженно подымая паруса; с последним поднятым кливером их развернутый боевой порядок встал вполукруг, словно крупный морской краб изготовился к поживе.
И вдруг что-то случилось с ветром. Джулио почувствовал всем нутром, как "Святой Иоанн" внезапно сбавил ход.
– Вполгрота, – скомандовал он. – И полную вторую геную! Всех на весла! Сейчас с другой стороны рванет…
Бородулин растерянно смотрел на него.
– В чем дело? – свистящим шепотом спросил Джулио.
– Что… Что такое "генуя", ваше превосходи…
Джулио похолодел. Он напрочь забыл, как по-голландски "генуя". В русском флоте сплошь же голландские термины…
– Фок! – выручил Икоткин. – Чему вас там в шляхетском учили, Бородулин? Второй и третий косые! Полный фок!
В голове Джулио вдруг сверкнула мысль. Но засемафорил Нассау-Зиген.
– Что там? – нетерпеливо сказал Джулио.
– На сто восемьдесят! – перевел Икоткин.
Из- за шведского строя вдруг вылетела стайка малых судов и на веслах понеслась на русских.
– Это еще что? – сказал Бородулин. – Это же шхерботы! Во дают! Плоскодонки! В открытом море!
– Это брандеры, – спокойно сказал Джулио. – Где у нас единороги?
– Три по левому, два по правому, ваше…
– Давай-ка левым бортом. И приготовить греческий огонь…*
– Ваше превосходи…
– Карронады – картечью! – перебил Икоткина Джулио.
– Да, но принц… Его высочество сигналят…
– Ответьте принцу, что капитан не понимает языка русских флагов. Забыл. Иностранец, что с него взять?
– Но это же верная гибель! Это что же – измена? – вдруг сказал Икоткин и сам удивился. – Но мы же… Какой же греческий огонь, когда ветер сейчас подует в нашу…
Джулио выхватил кортик и замедленно положил поперек столика.
– Выполнять! – сказал он.
– Выполняйте, – сказал Бородулин по-русски, и Икоткин, даже не успев удивиться такому вопиющему нарушению субординации, медленно пошел с мостика.
