Аннелизе Ихенхойзер - Спасенное сокровище

— Ухо отморозил!.. Вечно у вас что-нибудь! Вы просто не хотите работать, вы… — Он с трудом сдержался, снял варежку и вытащил из кармана портсигар.

Сортировщик задохнулся от возмущения. Он сделал шаг вперед. Его худое, бледное лицо с отмороженным, белым, как полотно, ухом придвинулось к толстому, раскрасневшемуся лицу директора.

— Господин генеральный директор, — сказал он, не повышая голоса, — вам, конечно, не известно, что наверху в сортировочной двадцать градусов мороза и вдобавок ветер гуляет.

Директор сделал шаг назад. Он сдернул с руки вторую варежку и, ударив ею об стену, стряхнул с нее намерзшие кусочки льда. Потом достал сигару, молча сунул ее сортировщику в карман, повернулся и ушел. Рабочий не двинулся с места. Он взял сигару в руки; крепкие коричневые листья табака были перехвачены красным бумажным колечком с серебряной короной и надписью на незнакомом языке. Такой сигары он еще никогда не видел. Медленно и осторожно он размял ее пальцами.

Затем прислушался. Из кабинета начальника производства Паппке доносился крик. «Ага, — подумал сортировщик, — господин генеральный директор разъясняет свою точку зрения». Он подошел поближе к двери.

Слышно было, как директор возбужденно бегает взад и вперед по комнате. Из-за двери долетали обрывки фраз: «Вчера было мало… А как вы себе это представляете?.. Газета… цены на медь… медь… Пропадают зря… Не допускать!.. Здесь у вас, как в санатории… Скандал… Медь…»

Голоса Паппке почти не было слышно. Лишь изредка он мямлил: «Совершенно верно, господин директор… Конечно, господин директор… Вы будете довольны, господин директор…» Но это робкое блеяние ягненка заглушалось грозным рыканьем льва.

Хлопнула дверь.

Схватив лыжи, директор выскочил во двор, бросил их на землю, надел крепления и побежал к воротам рудника.

Хромой вахтер Гейне посмотрел ему вслед и сказал, обращаясь к старому горняку, подогревавшему на печке котелок кофе:

— Взгляни-ка, дед, хозяин опять поехал на своих полозьях. Бьюсь об заклад, опять недоволен — все ему руды мало. Еще бы! Упаси бог, не хватит денег, чтобы покатить на Ривьеру.

Старик лукаво подмигнул и сказал плаксивым голосом:

— Не будь так жесток, Альберт. Мне от души жаль его высокоблагородие. Ну представь себе только: ведь, когда у нас будет социализм, ему, бедняге, еще, чего доброго, придется работать.

После того как генеральный директор захлопнул за собой дверь, начальник производства Паппке еще несколько минут в полном отчаянии стоял за своим письменным столом: лист бумаги дрожал в его руке. Затем он выпрямился и нажал кнопку.

Раздался оглушительный звонок. Вошла секретарша с толстым стенографическим блокнотом.

— Срочно вызовите ко мне всех штейгеров и старших штейгеров, которых сумеете разыскать. Да побыстрее!

Секретарша выбежала. Начальник производства Паппке рухнул на стул и вытер пот со лба. Придя в себя, он поклялся честью заслуженного штаб-офицера прусской королевской армии, что выполнит приказ генерального директора.

Один за другим собирались служащие — штейгеры и старшие штейгеры. Пришел и Шиле. Он случайно оказался в числе тех, кого удалось найти, и теперь был счастливейшим из смертных оттого, что ему доведется лично выслушать важное сообщение начальства.

И вот начальник производства Паппке, расправив плечи, встал из-за стола.

— Вы можете не садиться, господа, — сказал он. — То, что я хочу вам сообщить, не займет много времени. Только что здесь был наш глубокоуважаемый господин генеральный директор. Мы с ним все обсудили и пришли к единому мнению. Как, собственно, вы, господа служащие, представляете себе нашу работу? Вы что, не читаете газет? На мировом рынке цены на медь падают. Испания поставляет медь дешевле, чем мы. Если так будет продолжаться и дальше, мансфельдские рудники придется закрыть. Этого нельзя допустить. Темп работы у нас никуда не годится. Люди прохлаждаются как в санатории. Просто скандал! Нужно увеличить добычу меди, и безотлагательно! Позаботьтесь, господа, о том, чтобы рабочие по крайней мере за эти последние часы еще что-то сделали. О нашем разговоре оповестите по телефону остальных служащих. Все. Можете идти. До свидания.

Внизу, на рудничном дворе, Отто Брозовский и стволовой Ленерт вкатывали груженые вагонетки в подъемную клеть. Ленерт, длинный и тощий как жердь, был еще не стар, но виски у него уже поседели. Из левого рукава пиджака вместо руки торчал железный крюк.

Вагонетки сталкивались, звякая сцепами. Задвига́лись решетки, звонил колокол. Подъемная клеть бесшумно уходила вверх, и на ее месте так же бесшумно появлялась другая.

Но на этот раз вместо пустых вагонеток из клети выкатился штейгер Шиле, да так поспешно, будто ему была дорога каждая секунда. Впопыхах он споткнулся о рельсу и едва не упал.

— Что за беспорядок! — пробормотал он и поспешил дальше.

Отто Брозовский смотрел ему вслед, пока он не скрылся в глубине туннеля, потом, покачав головой, сказал Ленерту:

— Он прямо лопается от злости. Выслужиться хочет, гадина!

Они подтолкнули очередную вагонетку, и она, гремя, покатилась в клеть. Оба на секунду перевели дух.

Ленерт вынул из кармана пиджака перепачканную листовку и сказал:

— Здесь кое-что написано о Шиле. Надеюсь, он прочел. Знаю я этих погонял. — И он ударил по вагонетке железным крюком, который торчал у него на месте руки. — Вот. Отдавило, когда я был пятнадцатилетним мальчишкой.

Отто Брозовский взглянул на железный крюк и задумался. Они стали толкать следующую вагонетку. Немного погодя Брозовский спросил:

— Скажи-ка, Ленерт, что бы ты сделал со штейгером, у которого на совести твоя рука?

— Смешной ты, Брозовский… — Рабочий помолчал. — Да разве я могу сделать, что захочу? Если бы я мог распоряжаться… Ну, скажем, был бы я начальник производства… — Он покачал головой и махнул рукой. — Чепуха. И что за чепуху я несу!

Но Брозовский не отставал:

— Нет, ты скажи, что бы ты сделал… как начальник производства?

Рабочий рассмеялся:

— Я — и вдруг начальник производства? Знаешь, Брозовский, по ночам мне частенько снится всякая ерунда, но такого вздора я и во сне никогда не видел.

Брозовский всем своим сильным телом налег на вагонетку и, сдвинув ее с места, сказал:

— И вовсе это не вздор! Просто тебе так кажется потому, что мы живем здесь, в Мансфельде. А вот в Кривом Роге шахтами управляют такие, как ты да я.

Ленерт недоверчиво усмехнулся:

— Ну, уж это сказки!

— Совсем не сказки.

— Где это, говоришь?

— В Кривом Роге, — повторил Брозовский. — Это город в Советском Союзе — центр горнорудного района.

Но Ленерт по-прежнему усмехался:

— Значит, шахтами там управляют горняки вроде тебя и меня? — Он подмигнул. — Да ты, видно, хочешь меня разыграть. Так я тебе и поверил!

— Это правда, Ленерт, чистая правда. Нам оттуда писали сами горняки.

— Кому писали? Тебе? Потому что ты Отто Брозовский и у тебя голубые глаза?

Брозовский рассмеялся.

Они вместе втолкнули вагонетку в клеть. Взвизгнули колеса, лязгнули сцепы.

— Приходи-ка к нам на собрание ячейки, — сказал Брозовский. — Я покажу тебе письма.

— Хорошо, Брозовский, только смотри не забудь.

Они продолжали работать молча. Каждый думал о своем.

На глубине восемьсот метров, под пластами отложений краснозема и кварца, под миллионами тонн породы, земную кору прорезает черный слой медной руды толщиной в двадцать сантиметров. Крошечными точечками, тонкими зелено-голубыми прожилками залегает в руде драгоценный металл — медь.

Почти лежа в забое, напрягая каждый мускул и обливаясь по́том, Иоганн Брахман управляет вибрирующим отбойным молотком. Отбойная пика вгрызается в руду и вырывает ее из массива породы. Иоганн — опытный горняк. Говорят, таким, как он, порода сама отдает затаенные в ней богатства. Кругом темно, только лампа Иоганна выхватывает из мрака отбитые глыбы.

А позади него — Рихард Кюммель, согнувшись, лопатой кидает руду в вагонетку. Скрежещет лопата, ударяясь о каменистую почву, с глухим стуком падают на дно вагонетки куски породы. Луч рудничной лампы беспокойно мечется от вагонетки к груде руды, в которую вонзается лопата, и снова к вагонетке; опять к руде, и опять к вагонетке. И так непрерывно, без единой остановки. В забое жарко. Пыль серым покровом застилает низкий сводчатый проем. Подобно крошечным колоннам, деревянные стойки креплений поддерживают испещренную трещинами кровлю забоя. Грохочет отбойный молоток, скрежещут лопаты. По временам в глубине темного штрека, отходящего от забоя, появляется свет — это ползут мальчишки-откатчики, толкая перед собой пустые вагонетки. А вагонетки с рудой они увозят назад. Маневрируя между забойщиками, деревянными креплениями и воздухопроводными шлангами, они исчезают в темноте низкого штрека.